Николай Ивеншев - Певчая кровь Страница 3

Я рассказывал этому Коке все, все. Рассказывал о том, что одна женщина, она по сию пору интересна для меня, советовала завести мне пуделя, действенное средство от одиночества.

— Лучшее средство — цианистый калий или яд — кры- син, — спаясничал я, заглядывая в коричневые зрачки этой женщины. Я надеялся увидеть там сожаление.

Пуделя я завел. Не пуделя, а какую‑то благообразную дворнягу с длинным телом. Кобелек веселил, но одновременно раздражал своей непроходимой глупостью.

«Нет, лучше, чем ты, Кока, лучше, чем ты, птичка, лучше друзей не бывает», — размахивал я руками на лоджии. Хорошо хоть рядом никого не было.

Кока радостно смеялся. И я тоже — рассказывал ему что‑нибудь веселое, из детства, какую‑нибудь ерунду вроде того, как я из новых брезентовых тапочек сделал кораблики и пустил их по речному течению. Пошитые за десять куриных яичек у деревенского немого сапожника тапочки утонули. Что может быть веселого в детском плаче? Сейчас кажется, что было.

И скворушко поддакивал мне. Я все боялся, что скворец каркнет по — вороньи. А вдруг соловьем зальется? Нет уж, лучше пусть молчит. Пусть молчаливо слушает, как пиликает в глубине квартиры прицепленный к игровой приставке Димка.

Сверстники почему‑то кличут его Димон, чуть не Демон. Он, скворушко, видел, как намазалась морковным соком, впитывая в себя целебный каротин, жена, Люба. Я жалею ее. Горько видеть, что буквально все знакомые женщины постарели. Никакой им каротин не поможет, никакие рисовые дрожжи. Но и не это главная печаль. Обидно, что женщины поумнели. Они ведь в юности детьми были, а сейчас — у — у-у — аксакалки! А детки? А дети? Неужели они со временем улетят на рисовые чеки хватать лягушек стальными клювами?.. Вот такой‑то, Кока, дарвинизм наших дней.

Скворец никогда словом не обмолвился, откуда он. Кто прислал?

— Мучается ли там дедушка?

Кивок.

— А бабушка? Ей ведь тоже там не мед?

Есть ли там, откуда он прилетел, развитые рыночные отношения?

— Есть! — опустил клюв скворец. Значит, все прилавки забиты шоколадом, колотым сахаром, пепси, видиками, шведскими презервативами, силиконом, уплотняющим женскую грудь? Все это есть!

— А скворцы?

— Нет. На рынке живых скворцов не бывает! — покачал клювом Кока.

В один из четвергов я Коку не увидел. Но очень уж радовались воробьи под балконной застрехой. Я даже учуял запах шипучего «Абрау». Я взглянул вниз, в траву. И… о, ужас! О, ужас! Скворец, Кока, валялся там.

А оборванный кот Пропорция, кот — горький пьяница, перекатывал скворца с одного бока на другой, как полено. Царапал, но с осторожностью, с трезвой опаской, шевелил за спинку с белой тигриной бороздкой. Неужели, неужели, неужели под белой полоской у него шестеренки, винтики и собачки, какая‑нибудь червячная передача? Неужели еще один терминатор?

— Ну‑ка, пьянь, — рявкнул я на кота, — ну‑ка, скот подзаборный, вцепись в глотку немой птицы, и ты ясно удостоверишься, как горячо, ярко брызнет еще живая певчая кровь!