Леонард Терновский - Тебя люблю я до поворота Страница 3

— Экспедиционная привычка. Нож у меня с собой в любой поездке. Также как и это. — Он вынул из кармана плоскую металлическую фляжку.

Кружка отыскалась только одна. — Будем пить на брудершафт по очереди. Глоток ты, глоток я, — сказал Георгий. Марине раньше не доводилось пить спирт, и она закашлялась.

— Закуси снежком, — посоветовал Георгий. — А теперь тушенкой. Зато сейчас тебе станет тепло.

Печка уже догорала. Свеча почти не освещала низкое помещение. — Ты пока что укладывайся, — сказал Георгий. — А я выйду покурить.

— Можешь курить здесь.

Георгий все-таки вышел наружу. Потом вернулся. Потом опять курил, стоя возле полки с посудой. Марина видела с топчана его лицо, чуть подсвеченное горящей сигаретой.

— Иди ко мне, Юра, — позвала Марина и погасила свечу.

А за стенами землянки беззвучно бушевал небесный пожар.

В середине смены в «Ихтиандре» отмечали праздник Нептуна. На берегу собралось множество народу: и путевочники, и персонал столовой, и медики, и просто зрители. Из-за скалы выплыла шлюпка с похожим на деда Мороза бородатым Нептуном, в золотой короне и с трезубцем в руке. Рядом стояла русалка с чешуйчатым рыбьим хвостом, — одетая в голубое одеяние повариха из лагерной столовой. Шлюпка подошла к помосту-причалу, и Морской царь приветствовал подданных. Русалка угощала подходивших к Нептуну юношей и девушек глотком какого-то напитка из серебряного кубка. Потом выскочившие хвостатые черти хватали их за руки-ноги и, раскачав, бросали с помоста в море. Визг, хохот, щелчки фотоаппаратов, жужжание любительских кинокамер.

Николай, в брюках и светлой рубашке навыпуск, чинно стоял у причала с шикарной камерой «Admira» и снимал происходящее. Вдруг черти, визжа, схватили его и поволокли к дальнему краю помоста. — Что вы делаете? Я работаю в медпункте. Сейчас же отпустите! — кричал Николай. Но черти все-таки бултыхнули его в воду. Глубина у причала оказалась ему по грудь. Лена и Марина от души смеялись, глядя, как Николай, подняв кинокамеру над головой, осторожно выходил на берег. — Безобразие! Могли бы испортить мой аппарат! — возмущался он.

— Радуйся, что все обошлось благополучно, — сказала Лена.

— Пойди лучше переоденься, — прибавила Марина. Она тоже сделала на празднике несколько снимков своей «Сменой». Алексею, стоявшему рядом, бросился в глаза мизинец ее правой руки: — Почему он такой красный, словно обожженный? И ноготь на нем, — почему он так необычно искривлен?

…Вечером Леша и Николай предложили устроить пикник на берегу. Позвали Инну Сергеевну и еще одного врача из медпункта, Вадима, жившего при лагере с женой и двенадцатилетним сыном. Алексей сходил в поселок за большой банкой местного молодого вина. А Инна Сергеевна налила им немного медицинского спирта. Позаботились и о закуске.

На полпути между «Ихтиандром» и Отрадным была небольшая, закрытая с трех сторон бухточка. Когда стемнело, пошли туда всей компанией и разожгли между камней небольшой костер. Инна Сергеевна, Лена и Марина приготовили шашлыки, мужчины занялись напитками.

Костер слабо освещал собравшихся. Под шашлычок не заметили, как допили и вино, и разведенный спирт. Леше, как с ним нередко случалось в дружеском застолье, захотелось прочесть стихи. Его волновало молчаливое соседство Марины. Ощущая на себе ее взгляд, он стал читать строфы о море из «Девятьсот пятого года»:

«Приедается все.

Лишь тебе не дано примелькаться.

Дни проходят,

И годы проходят

И тысячи, тысячи лет.

В белой рьяности волн,

Прячась в белую пряность акаций,

Может, ты-то их, море,

И сводишь, и сводишь на нет».

Оно, море, прикидывается порой мирным и ласковым. Но не стоит доверяться его ласке, она может внезапно смениться «неслыханной бурей», когда

«…все ниже спускается небо

И падает накось,

И летит кувырком,

И касается чайками дна».

— Опять ты за свое, — сказал Николай. — Мало тебе того урока? Снова принялся за своего Пастернака?

— А в чем дело? — поинтересовалась Марина.

— А в том, что Алешку однажды чуть не исключили из института. Положим, не только за Пастернака. Но и за Пастернака тоже.

— Перестань, Коля.

— Нет, почему? Было это году в 61-м, мы тогда на втором курсе учились. И два наших оболтуса, Леонтьев и Беляков, ходили слушать и читать свои стихи возле памятника Пушкину…

— Маяковскому, а не на Пушкину.

— Ну, пусть Маяковскому. Тебе видней. И тут в комитет комсомола поступило указание разобрать их поведение и выгнать из института. А Алексей, как малое дитя, взял да и вступился за них на собрании. Мол, разве людям запрещено читать свои стихи? А ведь сам он на эту Маяковку ни разу не приходил.

— Знал бы, что там читают стихи, — пришел бы.

— Вот-вот. А представители райкома взъелись на Лешку пуще, чем на тех двоих. Требовали и его исключить. Тут кто-то еще припомнил, что Алексей на институтском вечере читал стихи «антисоветчика» Пастернака. Что тут началось! Хорошо, что выяснилось, — стихи, которые он читал, были напечатаны у нас, в Советском Союзе. Еле-еле удалось тогда Лешку отстоять.

— А тех двух? — спросила Инна Сергеевна.

— Исключили. Против рожна не попрешь. Пришлось им уехать из Москвы, говорят, они учатся сейчас где-то в Сибири.

Помолчали. Вадим засобирался к жене и предложил проводить Инну Сергеевну. После их ухода общий разговор сам собой прекратился. Костер потух, луна еще не взошла, и все вокруг сделалось смутным и призрачным. Остались только звуки: шум и дыхание моря, голоса людей. Зато исчезли их лица и фигуры. Окрестные скалы, потеряв очертания, казались притаившимися чудовищами. Алексей едва различал сидевшую рядом Марину. Она манила его своей обманчивой близостью. Сейчас он не ощущал ее обычного отстранения. Хотелось притянуть ее к себе, обнять, поцеловать.

— Врежет она мне по шее или нет, если я начну изъясняться подобным образом? — подумал Леша. — Невелика беда. Но что же тогда меня удерживает? Уж не трушу ли я? Нет, дело не в этом. А в том, что я не хочу ласкать Марину при других. Даже если в темноте нас не видно.

Лена и Николай были где-то в двух шагах. Присутствие соседей их, похоже, ничуть не смущало. До Алексея доносились их приглушенные голоса, хихиканье Лены, шутливые шлепки, возня.

Потом послышался голос Николая: — Мы пойдем еще разок поплавать в море.

— Ты тоже собираешься купаться? — спросил Леша.

— Собираюсь, — ответила Марина.

— Из вас кто-нибудь раньше купался ночью? — полюбопытствовал Николай. — Тогда слушайте старого морского волка…

— Подумаешь, морской волк, — удивилась Марина.

— Когда черти кидали тебя в море, ты скорее выглядел курицей, — поддразнила Лена.

— Ночное купанье, — продолжал Николай, — имеет свои обыкновения. Прежде всего, заходить в воду полагается только в форме «номер ноль»!

— Да ты просто нахал. Может, ты еще чего захочешь? — с деланным возмущением сказала Лена. Марина промолчала.

— Мы с Лешей заходим первыми, а вы — следом за нами.

— Интересно, последуют ли девушки Колиным рекомендациям? — подумал Леша. — Пусть решают сами. Смешно, если бы Коле стал возражать я.

Было все так же темно. Отойдя немного в сторону, Леша и Николай положили на валуны свои плавки и осторожно, спотыкаясь о чуть различимые камни, стали заходить в воду.

— Где вы там, девушки? Идите к нам, — торопил Николай.

— Вода совсем теплая, просто бархатная, — прибавил Леша.

Купаться без одежды было непривычно и привольно. Отплыв недалеко, Алексей заметил в воде вокруг себя какие-то светящиеся белесые шары. — Да это медузы, — догадался он. — Вряд ли Марина могла видеть такое в своем Нурмикиноте. Только где же она?

— Ау! — негромко позвал он. Никакого ответа.

Голоса Николая и Лены слышались поблизости, возле торчащего из воды камня-скалы. Марина все не появлялась. Уж не осталась ли она на берегу?

Услышав за спиной какой-то плеск и обернувшись, Леша заметил плывущую Маринину голову и пустился вдогонку. — Как ей удалось незаметно проплыть мимо него? Все равно сейчас он узнает, одета ли она по форме «номер ноль». Еще несколько гребков, и он поймает эту наяду.

Куда же она опять исчезла? Нырнула? Леша плавал по бухточке, вглядываясь в темную поверхность волн. Потом заметил выходившую из воды фигуру.

— А я уже здесь, — сказала Марина с берега.

Выбравшись из воды, Леша не без труда отыскал в темноте и поскорей натянул на мокрое тело свою одежду. Марина была уже в платье. Алексей так и не решился спросить, в какой форме она купалась. — Ты видела светящихся медуз? — поинтересовался он.

— Конечно. Я же не слепая.

Лена и Николай еще плескались возле скалы. — Пора выходить, — позвала их Марина, — Нам еще идти «до козы и коровы».