Тэцуо Миура - Блуждающий огонёк Страница 3

И я подумал: если я не могу сейчас вот оттолкнуть Эрию и схватить этот камень, я должен решительно забыть о нем. Более того, мне придется навсегда оставить поиски окаменелостей, потому что я все равно не встречу уже такого шедевра, даже посвятив поискам всю свою жизнь. А если этот непревзойденный экземпляр будет тихо дремать здесь на кладбище, я не смогу сосредоточиться на поисках других окаменелостей. У меня не возникнет желания искать их где–то в другом месте.

Я вяло поднялся с колен и нахлобучил на голову охотничью шапочку, но внезапно налетевший ветер тут же сорвал ее и покатил вниз по склону. Потом она слетела с обрыва и исчезла.

Мы подбежали к краю обрыва и, распластавшись на животах, чтобы ветер не сбросил нас, стали глядеть вниз, в ущелье. Моя шапочка, кружась на ветру, словно мотылек, медленно падала вниз, туда, где светло пенилась узкая, как пояс кимоно, горная речка. И я подумал: пусть мою шапку поскорее поглотят волны реки.

В конце осени того же года я получил от хозяина Красной гостиницы письмо и небольшую посылку. Он писал следущее:

«Извините, что прямо перехожу к делу. Горячие источники Асино в последнее время сильно изменились. Мне не приходилось бывать на курорте Кусацу, но все говорят, что Асино — это Кусацу района Тохоку. На Зеленой даче соорудили бассейн с горячей водой, а в гостинице «Соколиное крыло» закончили строительство павильона. Мать Эрии умерла. Она давно страдала почками. Эрию взял на попечение хозяин Зеленой дачи. Вообще–то забрать ее к себе должен был я, но хозяин Зеленой дачи оплатил похороны ее матери и, воспользовавшись этим, захватил девочку. Опять я проиграл из–за своей бедности. Такая жалость.

По замыслу сына хозяина Зеленой дачи, этой весной окончившего Токийский университет, Эрию оденут в зеленые трусы и бюстгальтер, и она будет делать гостям массаж в большой ванной. Просто уму непостижимо: обнаженная Эрия массирует гостей. Чего только не выдумают эти выпускники университетов!

Бассейн с горячей водой хорошо виден с крыши моего дома. На днях я лазил на крышу, чтобы починить дыру, сквозь которую просачивается дождевая вода, и видел, как этот шалопай, сын хозяина Зеленой дачи, на велосипеде привез Эрию купаться в бассейн. Они разделись и стали плавать наперегонки. Да разве Эрия уступит какому–то там выпускнику университета! К сожалению, у меня нет карманных часов, но я тут же приложил ладонь к груди и подсчитал время по ударам сердца. Сто метров Эрия проплыла за одну минуту и пять секунд. Я так разволновался, что забыл починить дыру в крыше.

Так что крыша до сих пор протекает.

О той окаменелости, что вы спрашивали, вестей пока нет. Но вы не огорчайтесь. Великое ждут всю жизнь. Вы должны исполниться решимости найти ее.

Посылаю вам отдельной почтой подарок от Эрии. Когда Эрия разбирала вещи, чтобы переехать на Зеленую дачу, она обнаружила эту вещь в корзинке своей матери. Вещь эта, несомненно, принадлежала Камэ Таро–сан. Эрия принесла ее мне и сказала, что хотела бы послать вам на память о посещении кладбища. Я с радостью согласился отправить вам посылку, так как считаю, что если уж такую вещь кому–то дарить, то только вам. Не знаю, правда, понравится ли. Примите, пожалуйста, и, любуясь ею, развивайте свой талант».

Я развернул сверток и увидел продолговатую каменную палочку темно–фиолетового цвета. Один конец ее был круглым и толстым, другой плоским и тонким. На листке бумаги, вложенном в сверток, было написано: «Это окаменелый угорь».

Угорь этот служит мне теперь вместо пресс–папье. Желание искать окаменелости давно уже покинуло меня. А окаменелого угря я храню как воспоминание о моей бедной юности. Иногда поздно ночью я прикладываю его ко лбу и чувствую, как на меня находит вдохновение. Подношу камень к носу и вдыхаю запах кристаллов, оседающих по краям горячего источника, — этих «цветов горячих вод». Подношу к уху и слышу шум воды — так шумит горная река.

Родина в горшке овальной формы

I

В воскресенье он только и делал, что кружил по городу.

Утром он выходил из дому в кедах, если был ясный день, или в резиновых сапогах и с прозрачным виниловым зонтиком, когда шел дождь, и ехал на трамвае или автобусе куда глаза глядят.

В табачном ларьке покупал пачку сигарет, хотя никогда не курил, и спрашивал, нет ли поблизости многоквартирного дома. Если такой дом был, он узнавал, как туда пройти, а найдя дом, справлялся:

— Не живет ли тут девушка по имени Митобэ Миса?

Опасаясь, что она изменила имя, описывал ее в двух–трех словах и добавлял:

— Ей восемнадцать лет. Она держит черную кошку.

По–видимому, не так–то часто встречаются восемнадцатилетние девушки, живущие с черной кошкой вдвоем в многоквартирном доме, поэтому многие консьержки, бросив взгляд на его неухоженные, бурые волосы и застиранный свитер, сразу же отвечали, что такой девушки в их доме нет. Другие, перед тем как ответить, осторожно спрашивали:

— А вы кто такой?

— Айда Кохэй, — честно называл он себя, но не мог толком объяснить, кем он приходится Миса. — Мы из одной деревни… — бормотал он, выходил на улицу и шел дальше.

Иногда он переставал понимать, что это с ним происходит, зачем он бродит по улицам, да еще в воскресенье. Почему так случилось.

До сумерек, пока он ходил по городу, в его карманах скапливалось по три–четыре пачки ненужных ему сигарет. Он приносил их домой и отдавал старой консьержке, а та, думая, что он выиграл их в патинко[10], говорила льстиво: «Спасибо за подарок. По–моему, вы здорово набили себе руку».

II

До того как Айда стал бродить по городу, все воскресенья напролет он качался на качелях в маленьком саду на одной из улиц Фукагава.

Нет, он не раскачивался изо всех сил, стоя на доске, как это делают дети. Ему было уже восемнадцать лет, да и захоти он раскачаться повыше, все равно не смог бы этого сделать — на правой руке у него не хватало большого и указательного пальцев, и он не в состоянии был крепко ухватиться за веревку.

Он садился на доску, куда дети становились ногами, брался за веревки и тихонько покачивался взад и вперед. Сидя на качелях, он думал, что это похоже на движение маятника больших стенных часов, висевших напротив учительской в их деревенской школе. А иногда, проголодавшись и ошалев от качания, он вспоминал, как плавал на лодке на пруду за деревней. На качелях укачивало, как в лодке.

Когда его начинало тошнить от голода, он шел в закусочную, стоявшую под чахлым гималайским ведром в углу сада, и ел там одэн[11]. Ел он всегда левой рукой, держа правую в кармане, но хозяин закусочной знал, что у него нет двух пальцев на правой руке. Однажды Айда зашел в закусочную, и одэн показался ему таким вкусным, что он никак не мог остановиться. Наконец он сказал себе: «Ну, это последний» — и схватил было вертел, как хозяин вдруг произнес:

— Двести сорок иен.

Он невольно вытащил руку из кармана и стал искать кошелек.

— Ешьте спокойно, коль у вас есть деньги. Не спешите. — Хозяин улыбнулся. — Руку жаль. Как это случилось?

Пришлось рассказать, раз уж тот увидел.

— Работал на фабрике, где делают набивку для матрасов. Машиной отрезало, — сказал он простодушно.

— Набивку для матрасов?

— Ну да. Матрасную набивку. Берут волосы, шерсть, нейлоновые очесы, смешивают с жидкой резиной, раскатывают в виде толстого листа и режут на большие куски механической пилой.

— Этой пилой и отрезало?

— Да. Из–за моей рассеянности.

Правда, так ему сказали хозяин фабрики и мастер, когда он очнулся. Сам же он ничего не помнил. Как было на самом деле, он так и не узнал. Мог только предположить, что пила сама вцепилась ему в руку.

— Теперь уж все равно, — нахмурился хозяин закусочной. — А пальцев самых нужных нет. Неудобно, конечно.

Обычно Айда не испытывал большого неудобства, но очень расстраивался, когда думал о будущем. Как можно заработать на хлеб, если даже карандаша не удержишь? О канцелярской работе он и с самого начала не помышлял, но с такой рукой невозможно ни станком управлять, ни другую работу делать, особенно тонкую. Оставался только тяжелый, грязный труд, но он не был уверен, что это ему под силу.

— Так вы сейчас эту самую набивку для матрасов делаете?

— Нет, я работаю в типографии. На грузовике.

— Хорошо водите?

— Нет, я не водитель. Помогаю сгружать и нагружать машину.

Хозяин закусочной понимающе кивнул и молча показал ему свою правую руку. На ней не было безымянного пальца.

— Это не пилой отрезало. Пулеметом отбило, — сказал он.

На другой день хозяин закусочной спросил:

— Близко живете?

— Я? В Канда.

— В Канда?! И оттуда приезжаете?

— Да. На автобусе. Девятнадцатый номер от южного входа Токийской станции метро.

— Вот, значит, как! А я думал, вы тут неподалеку обитаете.

Не зря спросил. Каждое воскресенье он приезжал сюда утром и просиживал на качелях до захода солнца.