Шамай Голан - Палисандровая кровать госпожи Альдоби Страница 3

Но Нафтали раскачивался из стороны в сторону и пьяным голосом декламировал: «У нее есть дом, у госпожи Альдоби, у нее есть кровать из палисандрового дерева, досталось от папы ее и от мамы, слышите?! Мы спим на па-ли-санд-ро-вой кровати!»

Он думал, она попросит развода. В глубине души даже надеялся на это. Но она и не упоминала об их посещении кибуца «Шорашим». Затем пришла беременность, и его пути к бегству были перекрыты. «Беременность, одна лишь твоя беременность, как будто не о чем больше говорить», — укорял он ее. И она качала головой в молчаливом согласии. «Ребенок не от меня», — упрямился он. «Нет, не от тебя, — отвечала она и проводила ладонью по его потному лицу, улыбалась — От духа святого». «Госпожа Альдоби уже совсем не молода, а ведет себя как молодая наивная дурочка», — говорил он, как бы отдалившись от нее, со стороны. «Я на четвертом месяце», — прошептала она, опустив глаза. Тогда он понял, почему у нее рвота и частые головные боли. «Ты женщина в летах, — кричал он, — почти старуха, постыдилась бы!» Он был уверен, что эти слова заденут ее за живое. И правда, слезы поблескивали в морщинах ее щек, серьги безмолвно сотрясались. Тогда она и предложила перейти жить в дом ее родителей. Там необходимое им пространство. Здесь же, в его холостяцкой квартире, все пространство заполняет кровать. А у них во дворе растет смоковница, которую посадила еще мать ее бабушки, когда бабушка была ребенком.

Нафтали молчал. Только подбородок его нервно дергался. Но рыдания усилились. Он-то думал, что женщина в возрасте госпожи Альдоби обязана владеть своими чувствами. Что бы с нами было, если бы в судьбоносные часы жизни мы не владели собой! Как бы нам удавалось выжить? К примеру, когда немцы неожиданно приказали покинуть гетто. Все оставить и уйти. Или когда нас разделили на Умшлагплац. Или когда пустили газ в канализационные колодцы. И все же мы спаслись. И мы живы. Разве нет?

Госпожа Альдоби забеременела. Не жалуется, не спорит с Нафтали. И если она наклоняется над столом, занимаясь бухгалтерскими счетами, то старается сидеть прямо. Остерегается повредить ребенку. А Нафтали — за ее спиной. То ли охраняет жену, то ли продолжает складывать бесконечные столбцы цифр, вписанных в клетки. Расчеты эти двойные. Один — для конторы «Коэн и Левит», другой — для самого себя. Расчет привел его к выводу, что мы на пороге последних дней в Эрец-Исраэль. Конец неминуем. Как там. И зря его товарищи откочевали на юг и основали кибуц «Шорашим». Когда он раскрыл тайну товарищам, они подняли его на смех. Когда он поведал им о знаках и знамениях в его расчетах, они ответили: Нафтали, мы здесь, в «Шорашим», запомни эти слова, как в песне: «Мы здесь!» Но он отнесся с насмешкой к их вере в песню партизан.

На работе он о своих расчетах не рассказывал. Хотел жить спокойно и не вызывать ни у кого панику. Это условие в те дни поставили перед ним врачи. Залкинд подписал гарантийное письмо от имени рабочего поселенческого кооператива «Шорашим». И Нафтали сдержал слово. На работу Нафтали приходил раньше господина Коэна и господина Левита. Выходил из дому с зарей, медленно шел по дремлющим улицам города, поднимался по ступеням старого здания конторы и ощущал себя удаленным и отделенным от шума мусороуборочных машин там, внизу, на Сионской площади. Суматоха пробуждающейся площади как бы не доходит до него, даже голоса продавцов газет, выкрикивавших тревожные новости. Пока на место старого Фурмана не пришла госпожа Альдоби. Со своими серьгами, с узкими бретельками на длинных платьях.

Вопреки всему, расчеты его оправдались. Издалека он видел желтые танки, поднимавшиеся по склону из пустыни. Через час-два придут солдаты в огромных своих касках, выпрыгнут из бронетранспортеров, прикладами «калашниковых» с примкнутыми к ним штыками взломают двери: йа-алла!

— Пошли! — крикнул Нафтали.

— Позавтракаем, — сказала госпожа Альдоби. — Нельзя выходить из дома на пустой желудок.

Она развела руками, словно желая подтвердить справедливость своих слов.

— Женщина в моем положении обязана поесть. Вдруг будет двойня или даже тройня, — так говорила моя бабушка.

И она исчезла за дверью кухни.

Ну да, снова ее бабушка. Все знает со времен турецкой и британской администрации. Но мудрость бабушки им не поможет, если внезапно из пустыни возникнут солдаты в ботинках с шипами — «калашниковы» на плечах, а на устах — призывы резать евреев: итбах-ал-йахуд. Нафтали умеет владеть собой. Хладнокровие сослужило ему службу уже тогда, когда он выдержал натиск вод в канализационных колодцах и когда ему удалось освободиться из психиатрической больницы. Так что хладнокровие и сейчас должно ему помочь, не спасет их армия, сражающаяся на дальнем севере или в пустыне на юге, а тут уже идут с востока желтые танки и бронетранспортеры. Он знал, что именно так все произойдет, и потому планировал их бегство весь год, со дня свадьбы, и постарался как можно быстрее завершить дела, когда жена поведала ему, что скоро он станет отцом. Нафтали своими силами установил аварийную лестницу и упаковал рюкзак.

— Скорее! — крикнул он в сторону кухни.

— Сейчас, милый! — услышал ее голос сквозь шум жарящейся еды. Конечно же, она уверена, что они не заметят нас. Великие члены Синедриона, похороненные в скалах недалеко от их дома, защитят нас, или, быть может, защитит нас бабушка, рассказывающая о том, как турки спасались бегством, и о том, что ждет всех врагов Израиля, и про то, как генерал Алленби въехал на коне в узкие улочки иерусалимского Старого города.

Он ворвался в кухню.

— Нурит! — глаза его были полны мольбы, губы шептали: — Нурит, — ее имя, которое он произносил в ночи.

Она вышла из кухни в спальню, Нафтали — за нею. Надела платье, обратила к нему взгляд и спросила:

— Куда бежать? — и повторила: — Куда бежать, господин Онгейм, ведь тут наш дом! И он не знал, что ответить госпоже Альдоби. Ибо тот, кто не знает, что такое приклады винтовок, и крики «раус», и выстрелы на Умшлагплац, — даже если он изучил опыт всех поколений, живших в Иерусалиме, — не знает истинной правды.

Нафтали закинул на спину ранец, надел шляпу, вернулся в комнату и подал госпоже Альдоби ее шляпу. Пальцы ее коснулись широких полей шляпы, как будто стряхивая с них пыль последнего лета. Он специально купил ей эту шляпу на случай бегства. В те времена газеты возвещали, что войны не будет в ближайшие десять лет, и если даже она вспыхнет, результаты ее заранее известны, поскольку битву определит не количество стали, а качество человека. И тогда Нафтали попросил у жены извинения, вошел в магазин и через минуту вышел оттуда с коробкой в руках. «Дорожная шляпа», — торжественно возгласил он, открыл коробку и указал на белую подкладку шляпы: против зноя и дождя. Голос его был серьезен: невозможно без шляпы, госпожа Альдоби, когда газеты пишут о качестве против количества, — надо подготовиться к спасению. Она ответила, что члены семьи Альдоби никогда никуда не бежали. Нафтали процедил насмешливо: так-то оно так. Следящий за очередью на такси объявил: Тель-Авив, Тель-Авив, продавец газет громко выкрикивал о нашей линии Мажино вдоль Суэцкого канала. «У моего отца был пистолет, — шептала госпожа Альдоби, — и мы, дети, насыпали песок в мешки, которыми закладывали окна».

— Повезло вам, — поцеловал он ее в щеку и сунул шляпу ей под мышку.

— Пошли отсюда.

Он потянул жену за руку, они пересекли шумную Сионскую площадь, затем поднялись по улице Штрауса, и сердце его непонятно почему было полно радости, он радовался наивности своей жены, трогательному ее невежеству. Он защитит ее, да и кто другой может уберечь ее от страданий, если не Нафтали Онгейм, лучше всех умеющий убегать и спасаться? Рука его скользнула по ее бедрам и даже чуть ниже, еще до того как они пришли домой и опустились на широкий матрас, набитый мягкими перьями.

— Куда бежать? — опять спросила госпожа Альдоби. Глаза ее не были видны под полями шляпы, она старалась не встречаться с ним взглядом.

Нафтали на миг замер в изумлении, потом вдруг закричал:

— В «Шорашим»! Надо их предупредить!

Госпожа Альдоби спокойно закрыла газовый кран, опустила жалюзи. Ему чудились громкие гортанные крики, топот по лестнице, выстрелы. Он внезапно сжал ее ладонь.

— Ключ! — вскричала она.

— К черту ключ! — ответил он, не отпуская ее руку.

Но она не сдалась. Она извлекла из сумки ключ и дважды повернула его в замке. Затем сказала, что не пойдет с ним по пожарной лестнице. Ребенок у нее в животе может получить повреждения. Ей известно, что враг еще далеко, что наши солдаты держатся стойко и в наш район врага не пропустят, как не пустили в дни погромов. Она медленно спустилась по каменным ступеням, но Нафтали опередил ее и, не говоря ни слова, потянул ее к черному ходу. На улице госпожа Альдоби остановила такси. Попросила отвезти их к железнодорожной станции. Нафтали встрепенулся: ни при каких обстоятельствах нельзя ехать на станцию!