Игорь Гриньков - Люди из тени Страница 3

Молниеносный обжигающий «приход» сменился кайфом, длившимся несколько часов. Басан валялся на матрасе, среди остальных наркоманов, а мозг его пребывал в состоянии эйфорического расслабления, которое накатывалось волнами блаженства, размывая все ниточки, связывающие с реальным миром. Не было ничего настоящего и стоящего, не было прошлого и не было будущего. Перед ним распахнулась Вечность.

Но это было иллюзия прекрасной Вечности. Она сменилась тем, что наркоманы называют «отходняком». Такую гнусность Басан не испытывал никогда. Поверхностный, прерывистый, тревожный сон. Его целый день буквально сифонило: тошнота, рвота, которая временами становилась неукротимой, да еще понос, черт бы его побрал! Казалось, этому не будет конца. Но, наконец, организм утихомирился, и обессиленный Басан поплелся домой.

— Где ты шлялся три дня? — с угрозой спросил отец и вдруг, увидев пятно засохшей крови на рукаве мятой рубахи сына, резко приказал: — А, ну-ка, живо закатай рукав!

Басан безвольно подчинился, оголил руку. В локтевом сгибе вокруг точечной ранки от укола растекался красноречивый синюшно-багровый кровоподтек с зеленоватыми краями. Отец не стал бить Басана, он весь как-то сник. Грузно сел на стул и закурил крепкий «Донтабак», чего никогда не позволял себе делать в квартире. Летом он выходил курить на балкон, а зимой в коридор, где у окна лестничной клетки была приспособлена банка из-под кофе — пепельница.

Глухим, тихим голосом проговорил:

— Лучше бы тебя убили в драке или посадили в тюрьму. Из лагеря не все возвращаются отморозками отпетыми, некоторые остаются людьми. А так ты наверняка пропадешь, Басан, сынок! С ними ты перестанешь быть человеком!

Мать встретила новость более эмоционально, разрыдалась, умоляя сына больше этого не делать и расстаться с дурной компанией. Даже умничка Деля смотрела на старшего брата с состраданием.

Смешанные чувства бурлили в душе Басана. Преобладало чувство вины перед домашними, даже жалость к ним. Ведь это из-за него они так беспокоились и переживали, а он, бессовестная скотина, совершенно не думал о том, что причиняет им боль. Неожиданная реакция сурового отца, выглядевшим таким беззащитным от свалившейся на его голову беды, которой он не в силах был противостоять, особенно задела Басана. Неужели он, Басан, такой черствый и неблагодарный, что в состоянии платить только черной монетой за заботу и любовь?! Мысленно, он дал зарок, даже клятву, что отскочит от Очира и бросит экспериментировать с наркотиками. В памяти еще были свежи все «прелести» «отходняка».

Но… через пару дней, прихватив с собой Делину приставку для компьютерных игр, он явился на «стрелку», назначенную Очиром, и снова очутился в знакомом уже притоне. Желание снова пережить «приход» оказалось сильнее благих намерений.

«Психолог» Очир оказался прозорлив, наркотическая зависимость у Басана сформировалась исключительно быстро; для этого потребовалось всего две-три недели. За это время он практически разорил и так не богатую родительскую квартиру. В конце концов, отец выставил его за дверь, невзирая на причитания матери:

— Ты мне больше не сын! Уходи и не возвращайся! Ты уже почти взрослый человек, и сам добровольно выбрал себе дорогу. Терпеть такое в своем доме я не намерен. Возить тебя по больницам, у нас денег нет, да и бесполезное это дело, говорят. А у нас с матерью на руках дочка, надо хоть ей дать ума. Ступай, и не попадайся мне на глаза!

Басан не представлял, сколько усилий потребовалось отцу, чтобы решиться на такой поступок, но его родитель был человеком слова и дела, и, задумав что-то, от своего выбора не отступал. А содержать наркомана, да еще материально поддерживать порок, было противно его душе.

Вскоре начались занятия в СПТУ. Басан, и раньше не проявлявший особого рвения в учебе, совсем прекратил посещать училище. Он ушел в другой мир, сумеречный, подпольный мир, где обитали люди из тени, люди без будущего, обреченные существа, живущие одним днем, каждый из которых мог быть последним.

Рядом с настоящей, реальной жизнью — уделом большинства людей, всегда существовали параллельные миры: криминальный, мир сексуальных меньшинств, наркоманов и так далее. Но если уголовщина, вопреки законам Эвклидовой геометрии, тесно переплелась с обыденной жизнью (уж такова особенность нашей страны), то нет более закрытого для глаз любопытствующих, так глубоко законспирированного для рядового обывателя явления, как сообщество наркоманов. Похоже, что только тайные масонские ложи и люди закулисы (настоящие управители мира) более глубоко упрятаны от общественного контроля.

Из банды его попросили, надо отдать должное, без физического прессинга, что очень удивительно.

«Ты сидишь на игле, зачем ты нам нужен?»

Действительно, банде необходим мобильный, бесстрашный боец, готовый на все, что угодно, а не безвольное, ненадежное создание, зацикленное только на одной всепоглощающей мысли — где и как добыть очередную дозу. Да и в родном микрорайоне Басан теперь почти не появлялся. Он жил в землянке у друга, такого же наркомана постарше возрастом, хотя понятие — дружба в этой среде очень даже специфическое…

Самое удивительное, что наркотические грезы Басана во время «путешествий по ту сторону сознания» имели явственную религиозную буддо-ламаистскую окраску. А ведь он был совершенно не религиозен, хотя и носил на шее традиционный кожаный оберег на красном шнурке, в который были зашиты монета из белого металла и молитва, обращенная к своему «бурхану» — духу-покровителю, оберегающему от порчи и дурного глаза. Но это была скорее дань моде на возрождающийся интерес калмыков к своим духовным корням и ценностям, чем осознанный шаг. Точно также у многих местных русских парней в вырезе рубашек можно было увидеть православный крест, тогда как в душах их царил Мамона.

Четырехвековой путь калмыков под сенью тибетского буддизма был насильственно прерван революцией 1917 года и приходом к власти Совдепов, но самый большой урон религиозному самосознанию народа был нанесен высылкой в Сибирь с 1943 года по 1957 год. Поэтому родители Басана не были набожными людьми. Но ему запомнился день, когда они всей семьей посетили только что построенный на народные деньги Хурул — буддистский храм, самый крупный в Европе. Особое впечатление произвело пятиметровое позолоченное изваяние Будды, бесстрастно взиравшего на людской муравейник, копошащийся у его ног.

Хурул был поставлен в таком месте, что был виден практически из любой точки города. В ночные часы это грандиозное, монументальное сооружение, искусно подсвеченное огнями прожекторов, казалось прозрачным и невесомым, будто парящим в эфире.

Духовное образование Басана ограничивалось прочтением популярной брошюрки с жизнеописанием Будды Шакьямуни и постулатами его учения. Схематичные, примитивные выжимки из древнего восточного вероисповедания были изложены то ли европейским, то ли американским адептом, внесшим свое рационалистическое, упрощенное толкование многих сложных понятий и практик.

Но Басану с лихвой хватило и такого эрзаца. Главное заключалось в том, что в наркотической эйфории он чувствовал себя почти освобожденным от оков материи, и это создавало иллюзию приближения к Нирване, как он ее наивно понимал. Басан не осознавал, что ощущение абсолютной, хотя и временной, отрешенности от внешнего мира было лишь профанацией того состояния, которого только считанные единицы могли достичь путем многолетних медитаций и практики духовного самосовершенствования. Тем не менее, оно давало ему основание самонадеянно причислять себя к числу Избранных. Молодому, плохо образованному парню трудно было понять, что Абсолют, поисками которого многие безуспешно посвящают всю свою жизнь, не может быть достигнут введением в вену двух-трех кубов «ханки»…

Через некоторое, не такое уж продолжительное время, Басан почувствовал, что для кайфа необходимо повысить дозу — прежняя уже не вызывала должного эффекта. Но увеличивать ее до бесконечности было нельзя. Во-первых, было очень накладно; во-вторых, существовала опасность «передоза» — передозировки, что грозило верной смертью. Поэтому, он, на жаргоне наркоманов, несколько раз «омолаживался», снижал дозу, для чего приходилось ложиться в наркологический диспансер. Иначе не перенесешь «ломки».

«Ломки» появились у Басана почти сразу с возникновением наркотической зависимости. В отличие от алкогольной абстиненции, которая теряла свою остроту с каждым днем, наркотические «ломки» усиливались по нарастающей. Уже в первые сутки возникали нестерпимые боли в мышцах, суставах и животе. Они достигали пика на третьи — четвертые сутки. Все тело казалось одним комком дикой, непрекращающейся боли. Открывался безобразный понос. Глаза слезились, из носа непрерывным потоком текли сопли. И тяга, практически непреодолимая тяга к зелью. Человек готов продать душу Дьяволу, лишь бы уколоться! Бессонница на протяжении многих суток, выматывающая, изнуряющая, не дающая отдохнуть мозгу… Без медицинской помощи перенести такое очень трудно, если не невозможно. Лишь к концу второй недели эти симптомы постепенно угасали.