Алексей Слаповский - Н. Задеев. Не война, а мир, настоящая хроника Страница 3

Это всего лишь пример, частный случай, а я собирался написать хронику, но я держу мысль, не беспокойтесь, я и напишу хронику, но вот вопрос: как ее написать, чтобы никого не обидеть, ведь всех упомянуть невозможно! И поневоле пришлось воспользоваться услугами господина болтатриста Слаповского и рассказать только о тех, чьи фамилии совпадают, во всем же другом такая разница, что даже не стоит и сравнивать — это я говорю для того, чтобы читатели не тратили время на чтение «Войны балбесов», мой документ представляет собой исчерпывающие сведения.

Но нужно ведь и рассказать о человеке, персонажа с фамилией которого в повести г. болтатриста нет, о Николае Гаврииловиче Задееве, то есть о себе, и в данном случае я отбрасываю ложную скромность, а наоборот, тем самым показываю, что готов отвечать за каждое свое слово.

Итак, я родился в Полынске 29 июля 1952 года в семье брубильщика Гавриила Максимовича Задеева и старшей санитарки больницы Екатерины Александровны Задеевой (в девичестве Жаворонкова).

Остальное я все выпускаю, кроме факта, что всегда любил кино, даже убегал на него с уроков, из-за этого имею неполное среднее образование, зато достиг цели и стал киномехаником с семнадцати лет после того, как сгорел в будке мой учитель Леонид Константинович Цюцюкеев, профессионал своего дела, но, к сожалению, пьющий, в том числе в рабочее время. С той поры я и дал себе зарок не пить ни в рабочее время, ни в домашнее (потому что и с похмелья нетрудно пожара наделать). С семнадцати лет по сорок три на нынешний день — посчитайте сами, сколько получается! Двадцать шесть лет непрерывного трудового стажа — учитывая, что работаю я один во все смены с утреннего десятичасового сеанса до последнего, который обычно в восемь или восемь тридцать, в зависимости от метража и серийности показываемой киноленты.

Мне нетрудно так работать, потому что мама моя и мой папа еще крепкие люди и вполне ухаживают за собой и впридачу за домашним хозяйством, личной же семьи у меня нет. Сейчас я коротко опишу свое отношение к киноискусству, а потом объясню, почему не женат, — держите мысль!

Мое отношение к киноискусству очень простое. То, что обращено к людям — хорошо, то, что обращено неизвестно к кому — плохо. Вы можете сказать, что порнография или близкая к ней эротика тоже обращены к людям, но я тут же отвечу, что тут подмена понятий: не к людям, а к их низменным инстинктам. Повторяю: кино должно быть обращено к человеку в целом, а не к его к какой-нибудь, извините еще раз — в последний! — филейной части тела или к той, что с другой стороны в том же месте. Всякий киномеханик разбирается в киноискусстве лучше любого киноведа, я заявляю это ответственно! Почему? Киновед смотрит кино один раз, два, от силы — три. Киномеханик же смотрит одно кино и по десять, и по двадцать раз — если он, конечно, фанатик своего дела в лучшем смысле этого слова. И вот я заметил закономерность: чем больше смотришь плохой фильм, тем он становится хуже, чем больше смотришь хороший, тем лучше он становится. Но есть фильмы хитрые, о, их много развелось в одно время! Это те фильмы, о которых люди говорят: непонятный фильм! И это их право: они смотрят первый и последний раз, они не обязаны разбираться. Но у меня преимущество. И вот я смотрю фильм «............» — обойдусь без названия автора и самого фильма, желая быть деликатным, — и ничего не понимаю. Смотрю второй раз, третий, — ничего не понимаю. Наконец раз на седьмой (сам для себя кручу, поскольку публика уже на этот фильм не идет и завтра его отвозить обратно в область), кручу ночью — и начинает до меня доходить. И доходит, что это такая убогая мелочь, такой, извините, кинематографический болтатризм, такой претенционизм, что нет слов! К десятому разу воскликнешь только: "голый король-то ваш, голый! — и очень удивляешься похвалам в адрес фильма в журнале «Советский экран», которого сейчас нет, или, например, «Искусство кино». Но вот другой пример: смотришь фильм «............». Ничего не понимаешь. Смотришь другой, пятый раз. Брезжит. Шестой. Светает. Седьмой. Рассвело! Восьмой и девятый — вникаешь в тонкости. А в десятый — такое блаженство в твоей душе, таким дорогим становится этот человек, автор фильма, жаль, что умер, ах, жаль, я ведь даже письма ему не успел написать...

А не так давно поехал я на семинар в область. Там руками разводят и караул кричат: во-первых, народ смотрит только боевики, эротику и грубые комедии американского производства, а во-вторых, он и эти фильмы уже не хочет смотреть, хоть закрывай кинотеатры, ввиду наличия, к тому же, к у каждого второго дома телевизора на шесть программ да еще видеомагнитофона. И поставили в пример меня: умеет человек работать с аудиторией, какое только дерьмо ему не пихаем, — сборы есть! Прибыль есть! Просто поразительно.

Я обиделся. Дерьмо я не беру, а беру только отборные фильмы художественного содержания. Подсунули раз эротику, так я и сам не глядя ее крутил, и народ ушел через пять минут, приговаривая: при чем тут кино? — такое кино мы и дома устроим. (И это правда, так как полынчане в большинстве своем молоды, красивы и любят жизнь во всех ее проявлениях. Прямо как испанцы какие-то, честное слово! Та же история с Настей — чем не Кармен? — оперу, балет сочинить можно!) И крови на экране народ у нас не любит. Он любит индийское кино, которое демократично по сути, и это не надо презирать, и любит кино старого времени, которое было хоть и плохое (имею в виду время), а фильмы зато почему-то были хорошие — про людей и для людей. (Как классический пример привожу опять-таки «Белое солнце пустыни»).

И никакой работы с аудиторией не веду, как и другие киномеханики Полынска. Я не виноват, что город у нас наперекорный, если все везде перестали ходить в кино, это автоматически означает, что у меня в кинотеатре — полный зал. И не только у меня. В Полынске, господин болтатрист, вместо придуманного вами единственного Клуба железнодорожников (хотя и он есть) — три кинотеатра: мой «Москва» на триста мест, «Красный Октябрь» (он же в просторечии «курятник») на сто пятьдесят мест и новый, но менее популярный «Авангард» на целых пятьсот мест.

А театр, кстати! Как же вы про театр забыли, господин болтатрист! У нас же ведь есть собственный драматический театр, которому давно уж пора присвоить звание академического. Двадцать уж лет им руководит режиссер Нездешкан. Он, как бы оправдывая свою фамилию, в самом деле нездешний человек. Ставит он спектакли красивые, но, мрачные и бесчеловечные. Был бы он коренной полынчанин, он бы таких не ставил. Мы ходим на все премьеры и после этого, отдавая должное таланту режиссера, спрашиваем его: все замечательно, но зачем же так мрачно и бесчеловечно? А он расстраивается до слез и говорит: такова, братцы, моя творческая натура, ничего не могу поделать! Возьмусь за светлый спектакль, заранее счастье испытываю от мысли, как порадую зрителей, а глядь — опять лезет наружу нутряная человеческая похабщина во всей ее откровенности. Я уж на актеров покрикиваю: куда вас несет, дайте луч света в конце тоннеля! — но они как бараны, простите за сравнение, — да мне ж еще и в глаза колют, что я им сперва другое говорил! Иного и прибьешь даже сгоряча: дашь ты мне свет в конце тоннеля в конце-то концов, сукин ты сын, дашь, дашь?.. Некоторые обижаются, уходят из театра. Не понимают, что для их же пользы...

В общем, сложная личность у нас главный режиссер. А который так называемый очередной — тот из наших, добряга-мужик, он и по правде жизни, и обязательно тот же самый свет в конце тоннеля такой устроит, что аж режет глаза и кажется даже не совсем натурально. Но я могу и ошибаться.

Как! — воскликнете вы. — Человек, тонко разбирающийся в литературе (что ясно из отношения к болтатристу Слаповскому), в кино и, судя по всему, в театре — и сомневается!

Да, сомневаюсь. Применительно к моей области, то есть к кино, скажу даже больше: чем лучше человек кино знает и лучше в нем разбирается, тем легче ему ошибиться! Это не парадокс, а естественный антропоморфизм человеческой психологии и интеллекта. Суть: привыкнув проникать в глубь произведения, ты уже склонен и в плохом вдруг находить хорошее, а хорошем, наоборот, плохое — вследствие развитой прихотливости мысли. Сравню с шофером. Общеизвестен факт, что чаще всего в аварию попадают неопытные шоферы и те, которые имеют стаж лет двадцать, а то и больше. Почему? Потому что опытный шофер становится самонадеян, он утрачивает бдительность, уже вдруг яма на дороге покажется ему малой выбоинкой, которую он спокойно перелетит, — вот он и летит, царство ему иногда небесное в таких случаях, — в кювет. Поэтому, встретив в газете статью киноведа, где он хвалит отвратительный фильм, я не негодую, а сочувствую: видимо, у критика произошла убирация зрения, видит одно, а понимает другое, что режиссеру и в голову-то не приходило...

Пример с шофером не прост. Я, например, никогда не садясь за руль машины, уверен, что смогу ее водить. Во-первых, сидел рядом и видел, как это делается, во-вторых, в силу национальной особенности: силы воображения. Многие упрекают нас за то, что мы ленивы и нелюбопытны. Наоборот! Мы как раз любопытны — но мыслью. Зачем мне, скажите пожалуйста, садиться за руль машины, если я уверен, что и так умею ее водить? Мы смеемся, если взять моего любимого Гоголя, над Маниловым, который мысленно строит над прудом мост с лавками, где бы торговали мужики, а на деле — не строит. Но Манилов мудр. Мысленно построив мост, он тут же видит, что для деревни столько лавок не надобно, да и придется всю деревню в лавки посадить, а кто землю пахать будет? Приезжих же вряд ли можно ожидать, так как по тексту романа деревня Маниловка находится не близко от города. Мудр и Манилов, и многие другие русские люди из литературы и жизни, которые не делают многих дел не из-за лени, а из-за умения предвидеть, чем эти дела обернутся. Поэтому, я считаю, та же самая революция семнадцатого года есть исторический парадокс, ошибка, случайно выпавшая на долю нашего народа. По сути мы должны были помечтать, поразмыслить о революции, понять, куда она, стихийная ты наша, заведет, и отказаться от нее, написав теоретические труды, а революцию должны были совершить, например, деловитые немцы, которые что задумают — то тут же и сделают. Но произошло совсем наоборот — у них теория, у нас практика! Этого я, как ни бился, до сих пор не сумел объяснить. Приходится все списывать на аномальные явления вроде летающих тарелок или Тунгусского метеорита.