Олег Беломестных - Следуй за мной Страница 3

Дождь перестал стучать. Вадим лежал под лодкой на берегу озера. Он дрожал от холода, болела ударенная нога, рубаха прикипела к исчерченному ранами телу и не давала ему возможности шевелиться. С трудом разгибаясь, он выбрался на свет.

То, что он увидел, заставило забыть о боли: прохладная волна простора и тишины окатила его. Рассвет набирал силу, розовая пелена туч стягиваемым одеялом уходила от него на темный запад. Водная громада озера была удивительно неподвижной. Вдоль чистой линии берега взмахивала крыльями — и было слышно как — одинокая чайка. Сосны впивались иголками в свежесть солнечного утра, отдавая в утреннее безмолвие запах смолы. Всё — деревья, трава, камни — дышало свободой.

Это то, чего он искал. Идти на север или юг, в горы или по берегу — всё тебе вольно, все дороги покорны твоим ногам. С детства его глаза любили всматриваться в даль, в горы и поля, за которыми, казалось, было что-то необыкновенное, красивое, что звало и обещало самые лучшие перемены в жизни. Высшим счастьем ему представлялось взобраться на самую высокую из гор, вдохнуть в грудь небесного воздуха и объять взглядом землю — всю, огромную и несотворенную человеком.

Он снял ботинки и побрел, хромая, по извивам берега, оставляя преступный след на мокром песке. Теперь он был один, без надзора десятков глаз, от которых невозможно уйти в колонии. Он подумал о том, что сейчас происходит в лагере, представил, как обнаружили его отсутствие на проверке, допрашивают всех в отряде. Его даже кольнуло чувство жалости к оставшимся там. Где его ищут — в поселке, в электричках, проверяют машины на дорогах? Трудно им придется, ведь у него не было адресов дома, родственников, друзей…

Жизненный путь Вадима длиною в двадцать пять лет был изначально полон препятствий. Вырос он в детском доме, после учился в школе-интернате. Много там было забытых детей от родителей спившихся или отбывавших уголовный срок. Сиротская жизнь научила Вадима многому, он был вынослив к голоду и холоду, умело выполнял многие работы, к которым старались приучать детей в интернате. Одному не приучил его интернат — общему поведению. Вадим жил обособленно, был нелюдимым, за что ему доставалось от сверстников, которые чувствовали в нем чужака. Хотя Вадим был мал ростом и худ, но отпор давать он научился: умел смотреть волчонком и страшно кричать на обидчиков.

Интернат находился на краю города, возле леса. Вадим часто убегал туда, бродил по взгорьям, жег костер и, лежа на траве, смотрел на плывущие облака. Детские мечты превращали его в путешественника, геолога, моряка. Однажды он даже решился бежать в далекий южный город, о котором прочитал в книжке, нашел его на карте в кабинете географии и с этой украденной картой удачно пропутешествовал на товарных поездах. Красивые реки и поля проезжали мимо него, он предвкушал жизнь необыкновенную, но, доехав до города своей мечты, не нашел там ничего нового: жизнь была обыденной, как и там, откуда он убежал и куда ему пришлось вернуться, но уже с помощью милиции.

Как и все интернатские дети, он жалел о том, что у него нет отца и матери. В своих уединениях он часто думал об этом. Кое-что о своем происхождении он знал от одной из воспитательниц, любившей его: то, что был он у матери третьим ребенком, что была она без мужа, в сильной нужде, и потому сдала его в возрасте полутора лет в детский дом. Большего не было известно. Но так хотелось знать, кто его мать и отец, чем занимались они, как выглядели? Он отказывался думать о них плохое. Мать он представлял себе красивой и доброй, и, как придумывал он, лишь очень тяжелые обстоятельства заставили ее отдать его в детский дом.

Он строил разные планы, как найти ее, но она нашлась сама: низенькая женщина с морщинами на лице, уставшими от невзгод глазами. Она устроилась работать уборщицей в интернат случайно, по объявлению, но, может быть, и с тайным желанием найти сына. Та же самая воспитательница помогла ей найти среди двух сотен подростков своего сына. Их объяснения были бурными, оба плакали навзрыд, стоя в маленькой комнатке-техничке среди ведер и веников…

А затем было приглашение в дом, знакомство с двумя старшими братьями. Радостное ожидание встречи и… некоторое охлаждение к тому, что искал. Идеальные образы были подпорчены правдой: мать подпольно торговала водкой, сама также прикладывалась к рюмке. Братья нигде постоянно не трудились, занимались случайными приработками, пили, по очереди водили в дом веселых девиц. Дом был бедным и неуютным, как сквозной коридор общежития. Вадим побывал в этом доме три раза и больше в нем не появлялся. Но все-таки мать он любил, понимая, что любовь — это труд.

Ну а кто же был отец? Мать не хотела об этом говорить, отделываясь общими словами — видимо, ей это было тяжело вспоминать. Но как-то решилась и рассказала все. Что был он странник и чудак, бессребреник, часто менял места работы, всегда с уменьшением зарплаты. По ночам читал книжки, а потом стал ходить в церковь. Вскоре ушел и совсем, не сказав, куда. Ушел, когда семейные раздоры стали невыносимыми.

Что осталось от него? Нет, фотографии потеряны, вот только — старое пальто, которое он носил. Нелепое, темно-синее, длинное. Вадим попросил это пальто, берег, а позже стал носить его, несмотря на усмешки сверстников.

К тому времени, в семнадцать лет, Вадим уже поступил в железнодорожный техникум, ему, как сироте, выделили комнату в общежитии. Здесь он почувствовал себя вполне взрослым, у него появились планы на будущее, он неплохо учился, его любили преподаватели. Однако самостоятельность и подвела его; он постепенно втянулся в компанию любителей музыки, которые по вечерам играли и пели в ресторанах, а глубокой ночью напивались и пропадали до утра в объятиях свободных девчонок. Вкусив такой воли, вглядевшись в нее, Вадим однажды почувствовал, что пропадает. Не окончив техникум, он ушел служить в армию.

Служба, вопреки мнению его прежних друзей, ему понравилась, как бывший детдомовец он быстро освоил армейские навыки, нашел себе товарищей. И было бы все хорошо в его жизни, но испытания не оставляли его. В роту назначили нового старшину — молодого прапорщика, совсем недавно бывшего таким же, как они, солдатом. Прапорщик, любивший дедовщину, преподнес ее подчиненным на новом уровне. Он открыто издевался над молодыми: вызывал к себе в каптерку и заставлял их переодеваться на скорость горения спички. Можно было стерпеть это, но когда появились слухи о домогательствах прапорщика к симпатичным солдатикам, ненависть к нему выросла до размеров бунта. И первым его зачинщиком стал Вадим. Когда в один из вечеров прапорщик вызвал к себе нескольких солдат и заставил одного из товарищей Вадима отжиматься от пола, приговаривая: «Ты уже успел жениться? Ну, покажи, как ты любишь свою жену!» — Вадим не удержался и отчаянно, со страшным криком, как когда-то в интернате, нанес удар в лицо испугавшемуся прапорщику. Вадим и сейчас чувствовал волнение, вспоминая кукольное лицо этого подонка — острый носик, розоватые щечки и черные стеклянные глаза, мертвенно впивающиеся в солдат-первогодков.

Отсидел Вадим за этот поступок неделю на гауптвахте, к нему присоединили еще нескольких товарищей за неподчинение. Как только выпустили из гауптвахты, Вадим, не заходя в казарму, убежал через всю Россию в родной город.

Некоторое время он прятался в дачных домиках, кормился с чужих огородов, но однажды появились молодые, спортивного вида, люди и, предъявив красные корочки, скрутили ему руки. Через три месяца, проведенных в следственном изоляторе, его осудили к двум годам лишения свободы за дезертирство, добавив несовершенное воровство мотоцикла в дачном поселке…

Вадим задумывался, почему так складывается, что его естественные поступки, зарождавшиеся исподволь, где-то в глубине души, приводили его к еще более тяжелому положению.

Сейчас он шел вдоль берега огромного, как море, озера на север, в направлении города, в котором у него не было дома, но он почему-то считал, что идти нужно туда. Он, наверное, страшно выглядел: хромой, в рваной рубахе, с исцарапанным лицом. На берегу ему изредка встречались редкие любители осеннего отдыха, которых он задолго обходил, углубляясь в лес, потом вновь возвращался к берегу, садился у самой воды, подолгу сидел, подставляя босые ноги волнам и наслаждаясь видом огромной водной глади.

Перебирая круглые, обточенные волной камни, он обнаружил среди них один по форме похожий на остальные, но совершенно легкий — это был кусочек дерева, выцветший до белизны на солнце и сглаженный бесконечным трением волны и песка. Долго перебирал он его в руке, чувствуя сохраненное в нем солнечное тепло…

Ручей, кусты, цепляющие ветки, мошкара, болотце, снова ручей… Осеннее, еще жгучее, солнце быстро минуло зенит; к тому времени он вышел к большому прибрежному поселку, который пришлось обходить по лесу долгою дугой. В лесу — тихое поселковое кладбище, укрытое в тени сосен и берез. Вадим выбрал тенистое место, омыл лицо холодной водой маленького ручейка, потом прилег на пожухлой траве среди кустов и задремал.