Сюзанна Кейсен - Прерванная жизнь Страница 3

Поскольку в течение двух лет, проведенных здесь, с нами, Лиза совершенно не спала, медсестры давно уже перестали уговаривать ее вечером лечь в постель. Вместо этого у нее был собственный стул в коридоре – точно такой же, какой выставляли для ночной медсестры. На нем она сидела всю ночь, ухаживая за своими длиннющими ногтями. Еще Лиза умела великолепно готовить какао. Где-то в три часа ночи она варила его для дежурных медсестер и для всех тех, кто не мог спать. Ночью она была поспокойнее.

Как-то раз я спросила у нее:

– Лиза, а как это происходит, что ночью ты не мотаешься и не вопишь?

– Мне тоже нужен отдых, – ответила она. – То, что я не сплю, вовсе не значит, что я не отдыхаю.

Лиза всегда знала, что ей нужно. Например, она говорила: «Мне нужно отдохнуть от этого места» и вскоре после этого сбегала из больницы. Когда же ее возвращали, мы спрашивали, как оно – наружи.

– Это паскудный мир, – говаривала она. Чаще всего, она даже была довольна, что вернулась в больницу. – Ради тебя там никто даже пальцем не пошевелит.

На сей же раз она вообще ничего не говорила. Все свое свободное время Лиза проводила перед телевизором. В течение дня она смотрела религиозные программы и конкурсы, вечером и ночью долгие ток-шоу, а уже под утро – новости. Ее стул в коридоре стоял пустой, и никто уже не получал своей чашки какао.

– Вы что-то вводите ей? – спросила я как-то у дежурной.

– Ты же знаешь, нам нельзя говорить с пациентами про лекарства, – услыхала я в ответ.

Тогда я спросила у нашей старшей медсестры. Она мне была известна еще с тех времен, когда еще не была старшей. Но она повела себя так, словно была старшей всю свою жизнь.

– Тебе же известно, что мы не говорим о лекарствах.

– Да и зачем вообще спрашивать, – как-то ужаснулась Джорджина. – Лиза накачана по самое некуда, это же видно невооруженным глазом. Ясен перец, ей что-то дают.

Цинтия считала иначе.

– Но ходит же она вполне нормально, – стояла она на своем.

– А я – нет, – вмешивалась Полли.

И правда, хождение Полли совершенно не отклонялось от нормы. Полли ходила выставив руки вперед, ее красно-белые ладони странно свисали с запястий, а стопы как бы волочились за нею по полу. Со времени того плача ей ничего не помогало. Не помогали даже мокрые ледяные простыни. Полли все время кричала по ночам. В конце концов ей прописали какие-то лекарства.

– Понадобилось какое-то время, – успокаивала я ее. – В самом начале нового курса лечения ты ходила совершенно нормально.

– А вот теперь – нет, – отвечала она, глядя на свои ладони.

Я спросила у Лизы, получает ли она какие-нибудь лекарства, но она не захотела отвечать.

И так у нас прошел месяц, потом второй, потом вся зима. Лиза сидела с кататониками перед телевизором. Полли передвигалась словно искусственно оживленный труп, Цинтия плакала после электрошоков («Я не печальная, – объясняла она нам, – просто не могу удержаться от слез»), а я с Джорджиной просиживала в нашей двухместной палате. Нас считали самыми здоровыми.

С наступлением весны Лиза начала проводить чуть больше времени за пределами рекреативной комнаты. Говоря точнее, она начала засиживаться в туалете, но, что ни говори, какая-то перемена.

– Что она там делает, в своем туалете? – спросила я как-то у дежурной.

А это была новенькая медсестра.

– Я что, проверять обязана, кто там что делает в туалете? – ответила та вопросом на вопрос.

И тогда я сделала то, что мы частенько и с громадным удовольствием устраивали по отношению к новым сотрудникам. Я оторвалась на ней.

– Да ведь там в минуту можно повеситься! Ты вообще что думаешь, где ты находишься? В школьном интернате?! – заорала я и приблизила свое лицо прямо к ее носу. Ей это не понравилось, они вообще не любят прикасаться к нам.

Я заметила, что каждый раз Лиза в туалете заходит в другую кабинку. Их было четыре, и каждый день Лиза посещала их все. Хорошо она не выглядела. Поясок свободно свисал с ее бедер, а кожа казалась даже желтее обычного.

– Может у нее понос, – поделилась я как-то мыслью с Джорджиной.

Но та упрямо утверждала, что Лиза накачана лекарствами, и что она сама не знает, что вокруг нее происходит.

Когда однажды, в один прекрасный майский день мы завтракали, неожиданно хлопнула дверь, и на кухне появилась Лиза.

– Телевизор потом, – только и сказала она.

Она налила себе чашку кофе, как делала это каждое утро, и уселась рядом с нами за стол. Она улыбалась нам, а мы улыбнулись ей в ответ.

– Погодите, – таинственно произнесла она.

Мы услыхали в коридоре какую-то беготню и возбужденные голоса, повторяющие: «Да каким же это чудом…», «Что, черт побери…». А потом в кухню вошла медсестра и сразу же обратилась к Лизе:

– Это твои делишки.

Мы выбежали посмотреть, что же произошло.

Лиза обмотала все предметы в рекреационной комнате (вместе с несколькими сидящими там кататониками), телевизор и все опрыскиватели противопожарной системы на потолке… туалетной бумагой. Долгие метры бумажных складок тянулись вверх и вниз, свисали, карабкались, болтались, кое-где вспухали и выпячивались, образуя необычные, шелестящие драпировки. Все это было и ужасно, и великолепно.

– Она вовсе не была накачанной, – объявила Джорджина. – Просто она готовила заговор.

У нас было очень классное лето, а Лиза много рассказывала нам о том, что делала те три денька на свободе.

СЕКРЕТ ЖИЗНИ

У меня посещение. Я сидела в рекреационной и наблюдала за тем, как Лиза пялится в телевизор, как вдруг вошла медсестра и сказала мне:

– К тебе гости. Мужчина.

Конечно же, это не был мой охваченный проблемами парень, и прежде всего потому, что уже не был моим парнем. Да и вообще, может ли быть парень у девушки, которую закрыли в сумасшедшем доме? Впрочем, у него даже не было сил приходить сюда. Как выяснилось, его матушка тоже когда-то провела какое-то время с шизиками, потому-то у него и не было сил на то, чтобы освежить воспоминания.

Не был это и мой отец. Он вечно ужасно занят.

Не был это и мой учитель английского языка из средней школы. Он потерял свою должность, и его перевели в какую-то школу в Северной Каролине.

Пришлось идти поглядеть, кто же это был.

Мужчина стоял возле окна в гостиной, глядя на мир за окном; высокий, словно жирафа, с плечами, обвисшими словно у какого-нибудь академического интеллектуала, с ладонями, выглядывающими из коротковатых рукавов пиджака, и с редеющими волосами, образовавшими вокруг головы серебристые кружева. Услыхав, что я вхожу, он повернулся в мою сторону.

Это был Джим Уотсон. Я чертовки обрадовалась его визиту, поскольку еще в пятидесятые годы он открыл секрет жизни, и у меня теплилась надежда, что вот сейчас он мне его и откроет.

– Джим! – воскликнула я.

Он приблизился ко мне колышащимся шагом. Всегда, когда нужно было обращаться к публике, он передвигался так, словно его нес ветер: пошатывался, дрожал, а образ его фигуры стирался будто в кинокадре – вот почему он мне дико нравился.

– Ты прекрасно выглядишь, – заявил он.

– А ты чего ожидал? – спросила я.

Он покачал головой.

– Что они тебе тут делают? – прошептал он.

– Ничего, – ответила я ему. – Мне тут ничего не делают.

– Здесь ужасно, – заявил он.

Гостиная была особенно неприятным местом. Это была большая комната, заставленная великанской мебелью, обитой жутким виниловым кожзаменителем – кресла издавали самые странные отзвуки, когда на них кто-нибудь садился.

– Все не так уж и паршиво, – возразила я ему, поскольку уже привыкла к этому месту, чего нельзя было сказать про него.

Он поплыл своим особенным шагом к окну и поглядел наружу. Через какое-то время он притянул меня к себе своей длинной рукой.

– Погляди, – указал он пальцем на что-то.

– На что?

– Вон там. – Он указывал на автомобиль, небольшой, красный спортивный автомобиль, возможно – MG. – Это мой, – акцентировал он.

Джим Уотсон получил Нобелевскую премию, так что, скорее всего, купил себе машину за эти деньги.

– Неплохой, – сказала я. – Очень миленький.

Он вновь понизил голос до шепота.

– Мы могли бы отсюда уехать, – пробормотал он мне на ухо.

– Хммм?

– Ты и я, мы могли бы отсюда уехать.

– То есть… на этой машине? – Я была немного ошарашена. Так вот в чем был секрет жизни? Бегство?

– Меня будут искать, – выразила я сомнение.

– Это быстрый автомобиль, – подчеркнул он. – Мне наверняка удастся вывезти тебя отсюда.

Внезапно я почувствовала недоверие к нему.

– Спасибо, – сказала я ему. – Спасибо за предложение. Очень мило с твоей стороны.

– Ты что, не хочешь убраться отсюда? – Он склонился ко мне. – Мы бы поехали в Англию.

– В Англию? А какое отношение имеет к этому Англия? Я не могу ехать в Англию.

– Ты могла бы стать гувернанткой.