Екатерина Великина - Книга для ПРОчтения Страница 3

Что любопытно, прогресс играет нам на руку. Так, например, нашим бабушкам приходилось довольствоваться дневниками и пачками писем, крест-накрест перевязанными алой бечевой. С одной стороны, безумно романтично, а с другой — абсолютно бесполезно: для настоящего оживления трупов требуется нечто большее, чем дневничок. Телефон? Уже лучше. Позвонить подруге жены брата мужа сестры бабушки со стороны дедушки, с тем чтобы в самом конце длинного и бесполезного разговора бросить что-нибудь вроде «Кстати, ты не знаешь, как там N.?» — это уже гораздо веселее. Но самое верное — Сеть. Ты уже знаешь, что он ничего не достиг (угу, те, кто достиг, не вешают объявления о продаже «москвичей» 1963 года выпуска), и тебе известно, что шнобель его жены может соперничать с Останкинской телебашней (а не фига давать ссылки в свойствах ай-си-кью), а самое главное, что все эти знания ничего тебе не стоили. Никаких унизительных звонков и прочих предлогов «чисто случайно оказалась здесь, в Мамырях». Но в такой легкой и быстрой добыче информации таится самая главная угроза. Иногда мы забываем о том, что с трупами лучше не шутить.

Ну ведь нет ничего страшного в том, что я пошлю ему открытку (брякну привет по аське, черкну пару строк в комментариях)? В конце концов, в этом ведь нет ничего такого?

Нет. В этом действительно нет ничего такого. Хорошего.

Спорим?

Первое и самое главное: он помнит. Не важно, что ты стала владелицей заводов-газет-пароходов, похудела и похорошела. Он помнит ту самую девочку с прыщом на правой щеке, которая писала в его подъезде «костичка я без тибя умираю». И ему начхать на то, что сейчас у тебя три десятка костичек. Кстати говоря, в разговоре с ним ты наверняка забудешь про то, что у тебя заводы, газеты, пароходы и дрессированные костички, и будешь чувствовать себя так, как будто на твоей правой щеке — прыщ.

Второе: ты тоже помнишь. Но дурацкая женская память избирательна, как бомж у мусорного контейнера. Плавали, знаем. Да, он лучший человек на свете, который дарил цветы, писал стихи и переносил через лужи. Что? Как-то раз он облевал диван в гостиной, никогда не платил за тебя в кафе и неоднократно хамил твоей маме? Ну, он был молод, а теперь, наверное, вырос, да и вообще все это мелочи и суета…

«Он действительно многого достиг». Если ты святая — порадуешься. В противном случае будешь посыпать голову пеплом и рассуждать, «какого же черта мы расстались, сейчас бы у меня были три квартиры, пылесос и сумалет». Что? Тебе все равно? Вот только не надо врать. Угу, мы от равнодушия три дня сношали мозг «Яндексу»…

«Он ничего не достиг». Готовишься к ритуальной пляске на костях под истерическое «Так тебе, сволочи, и надо»? Ни хрена. Максимум, на что ты можешь рассчитывать, — разочарование с изрядной долей жалости.

«Я расскажу ему о себе, пусть удавится от зависти». Хе-хе. Рассказывай.

— Я счастлива в семейной жизни («Привет, обабившаяся клуша»).

— У меня офигенная карьера («Синий чулок, у которого ни фига нет, кроме работы»).

— Я пишу книжки — снимаю фильмы — вышиваю крестиком («Я всегда знал, что ты чокнутая, просто с возрастом это начало прогрессировать!).

— Он тоже может рассказать тебе о себе.

— Я счастлив в семейной жизни («При мне ты терял сознание от слова «ребенок»).

— У меня офигенная карьера («Правильно, ты три года не покупал мне сникерсы, а потом послал меня подальше и заработал на загородный дом, чтобы твоей нонешней пассии икалось кровавою икотою»).

— Я пишу книжки — снимаю фильмы — вышиваю крестиком («Я всегда знала, что у него талант»).

И так далее и тому подобное.

Существуют еще варианты hard, как-то: личные встречи и ностальгические гульки под окнами. Про встречи писать не буду — тут уж слишком все индивидуально. А вот с гульками забавно. Помнится, еще лет пять назад меня запросто могло занести в Бутово, с тем чтобы посмотреть на те шторы, которые я вешала шесть лет назад. И уж такая жизненная несправедливость виделась мне в этих шторах — словами не передать. Ничего, отпустило. Правда, для этого пришлось понять, что там, за шторами, ничего не изменилось, и вообще объективно вспомнить, как именно мне там было. Подсушить труп, угу. Теперь извлекаю бережно и осторожно и только в самых крайних случаях, вроде паршивой погоды и прочих меланхолий.

А вообще в принципе понятно, откуда ноги. Расставание — это как взять побольше воздуха, безвольно лечь на дно и лежать там, пуская пузыри. Лежать до тех пор, пока в легких не останется той самой малости, которая позволит тебе всплыть. И всплывешь, безусловно, от чуйствс не издыхают, а только привкус ила во рту все равно останется, как ни крути. И каждый раз, переворачивая шкаф со скелетами, именно этот самый привкус позволит им оживать. Нельзя же забыть тех, кто толкал тебя на дно, пусть даже и невольно. Отсюда и беды.

Ну их в задницу, этих бывших!

Валентайн

Хотите, открою страшную катечкинскую тайну?

Ща, на самый высокий стульчик залезу… Уф… залезла.

Я влюбленных ненавижу! Ненавижу той самой ненавистью, которая жгучая и едкая, и, вероятно, черная, ненавистью непроходящей и изъедающей.

Девочка в розовом халатике, бойся электричества, ибо я уже чую, как ты пишешь мне: «Это зависть». Прыщавый мальчик в драных джинсиках, «недотрах» — это твое астральное имя, поэтому оставь его при себе. Прочим любителям петтинга в метрополитене советую хлебнуть брома перед развитием мысли и направить свою энергию на поиск съемной хаты в Бибиреве.

Потому что мне есть что сказать.

Первый и самый, самый главный постулат, вызывающий у меня судороги, заключается в том, что влюбленных нужно принимать такими, какие есть, закрывая глаза на вытекающие последствия.

«Это Вася, у него рак мозга».

«Это Егор, ему полтора года, и он писается в гостиной».

«Это Петя, он влюблен в Машу. На лужу в гостиной не обижаться, мозг — как у Васи, рефлексы — как у Егора, когда все это кончится — черт-его-знает».

Понятия не имею, почему совершенно здоровые люди, на которых можно вспахивать поля и выкорчевывать перелески, вдруг обретают некий особый статус, позволяющий им выделываться сверх меры. Точнее, прекрасно понимаю. Знаете, почему?

Потому что у влюбленных нет средних состояний. Все, что происходит в их жизни, непременно становится крайностью с приставкой «очень». Им или очень хорошо, или очень хреново, причем совершенно все равно, второе или первое, потому что выслушивать рассказ о том, какой Леша офигительный, так же тоскливо, как обсуждать Лешину козлиную сущность. Вот вам совет от Катечкиной: слушайте молча и советами не рассыпайтесь. Даже если сегодня Леша макнул ее башкой в унитаз и выставил голую на лестничную клетку, послезавтра они помирятся, а вы обретете статус врага народа, змеиным языком своим порушившего прекрасное. Ни в коем случае не ведитесь на это хитренькое «А что мне теперь делать?». Они отлично знают, как им поступить, а все вопросы — это просто поиск подходящей кандидатуры для последующего сваливания грехов.

Кстати, да. Им требуется шкандаль. Еще со времен Ромео и Джульетты любить «так себе, запросто» — это вовсе и не любить, а попусту тратить время. Настоящее чувство требует порванных задниц и разбитых пультов ДУ. Причем если шкандаля нет, то они ни фига не теряются и вполне способны затеять перформанс на ровном месте. Так, например, я прекрасно помню свою соседку Юлю О. и ейного бойфренда Витасика. Единственным человеком, интересовавшимся Юлией, помимо Витасика, был штудент жаркой африканской страны, приехавший в Москву на обучение и волею судьбы заселенный в соседнюю квартиру. Положа руку на сердце интерес был самый что ни на есть шкурный: штуденту периодически требовалась соль и прочая сыпучая бакалея, и никаких злонамерений юноша не имел. Девяностокилограммовая Юля вообще к злонамерениям не располагала, и я бы охотнее поверила в то, что африканец хочет ее сожрать, нежели грязно надругаться. Но Витасик был не таков. В те мучительные часы, когда любовь давала слабину, Витасик начинал терзать Юлию на предмет измены родине «с говорящей облезьяной». Невзирая на то что сама Юленька прекрасно знала, что даже говорящая облезьяна вряд ли позарится на ее необъятные телеса, такое положение дел ей льстило до чрезвычайности, а оттого на витасиковские предположения она отмалчивалась самым таинственным образом. Как водится, все закончилось печально. В один прекрасный вечер штудент понял, что африканские страсти супротив русских — полный фуфляк. Знание далось ему не самым легким образом, а именно — на третьем лестничном пролете, куда сын вождя долетел так стремительно, что даже не успел произнести свое неловкое «пиривьет». Впрочем, Юлия тоже сделала кое-какие выводы. На следующее утро я застала ее с участковым, составлявшим протокол о порче имущества: пульта ДУ и «стола обеденного, одна штука». Разфигачивший стол Витасик изучал углы обезьянника, а в редкие минуты просветления клял возлюбленную до седьмого колена. За этим самым делом мы его и застали в тот момент, когда Юлия решила забрать заявление. Ну да, чем громче лай, тем слаще последующий трах. Ну да Бог с ними. Главное, как я уже говорила, не лезть.