Изменчивость моря - Чан Джина Страница 3

Когда у меня наконец появилась возможность поговорить с ней о том, что происходит между мной и Тэ, мне показалось, что мы вернулись в старые добрые времена, хотя за сочувствием в ее голосе я расслышала нотку осуждения.

– Что? – спросила я.

Мы сидели в моей квартире, жужжал кондиционер. Я пила шарктини, который представлял собой коктейль из «Маунтин Дью» с большим количеством джина и легким привкусом халапеньо. Мы с Юнхи придумали его однажды, когда нам обеим было скучно на скверной вечеринке в колледже. Мы тогда были так пьяны, что я даже не помнила, почему мы решили его так назвать.

Юнхи пила вино из единственного неразбитого бокала, который был у меня в квартире, и от каждого размеренного глотка ее щеки розовели все сильнее.

– Ничего, – сказала она. – Просто… ты ведь не будешь утверждать, что ничего такого не предвидела, верно? Чтобы наладить или разорвать отношения, всегда требуются двое.

– Ты хочешь сказать – это я виновата, что мой парень бросает меня, чтобы улететь на Марс?

– Нет, но, может быть, так будет лучше для вас обоих, понимаешь? Нам чуть больше, чем слегка за двадцать. Пришло время, не знаю, серьезно отнестись к жизни. Воплотить в реальность то, о чем мы мечтаем.

– Наверное, – отозвалась я, выключая кондиционер.

Юнхи иногда говорила цитатами из интернета. Я наблюдала, как она поставила свой бокал вина на мой кофейный столик и наклонила над ним свой телефон, сделав три или четыре снимка, прежде чем решить, какой из них опубликовать. Мне было интересно, что она скажет в своем следующем посте, подумает ли она отметить меня. Раньше она просто выкладывала рисунки, над которыми время от времени работала, забавные маленькие каракули или акварели, которые делала в свободное время. Раньше она даже продавала их через Сеть, но теперь вся ее лента представляла собой лайфстайл[7], состоящий из залитых светом квадратиков с ее едой, одеждой, развлечениями и аксессуарами. С тех пор, как она обручилась, количество ее подписчиков резко возросло. Она старается осветить все: от тортов, которые они с женихом Джеймсом пробуют, до приглашений на бумаге кремового цвета, которые она однажды показала мне на одном из наших все более редких совместных обедов.

Этим утром исполнилось три месяца и три недели с тех пор, как ушел Тэ. В аккаунте в соцсетях «Дуги-4» публикуются посты о тренировочных площадках, предполетной подготовке и симуляторах, в которых тренируется экипаж. Сегодня они опубликовали групповую фотографию членов команды и волонтеров, одетых в серебристые комбинезоны. Тэ был в стороне, зажатый между двумя девушками, которых, согласно тэгам на снимке, зовут Сандхья и Бри. Несмотря на месяцы жизни в пустыне, их кожа выглядит увлажненной, а волосы – густыми и блестящими. Я увеличила изображение лица Тэ на своем телефоне, все еще лежа в постели и ненавидя себя за то, что сделала это. Теперь у него длинные волосы, и похоже, что он пытается отрастить бороду.

Он все еще иногда пишет мне, в некотором смысле. Вся команда вынуждена пользоваться специальным зашифрованным приложением, разработанным «Европой», а я не могу заставить себя удалить его с телефона. Через несколько дней после своего приезда в Аризону Тэ прислал мне фотографию пустынного пейзажа, видимого через плексигласовое окно его спальни; красный цвет земли и синева неба были настолько яркими, что казались нереальными. «Здесь красиво», – говорилось в сообщении. Я не ответила.

«Ты совсем по мне не скучаешь?»

Я написала ему однажды, в момент крайней уязвимости, после того как выпила одну – или три – порции шарктини в одиночестве. Когда я на работе, фосфоресцирующий сине-зеленый свет, исходящий от аквариумов, успокаивает меня, я словно погружаюсь в воду и с облегчением замираю в жидкой невесомости. Но дома, в моей дерьмовой квартире, где иногда протекает потолок, дверь в ванную не закрывается, а в холодильнике всегда пахнет пролитым йогуртом, независимо от того, сколько раз я его мою, все воспоминания возвращаются, настолько яркие, что становится больно: залитое солнцем утро, когда я просыпалась от запаха варящегося кофе, а Тэ читал, сидя на полу и скрестив ноги, и улыбался мне, когда я наконец вытаскивала себя из постели; дни, когда мы растворялись друг в друге; вечера, когда он готовил мне что-нибудь сложное, в то время как я выпивала бутылку вина и рисовала животных в аквариуме, чтобы рассмешить его; ради всех восходов солнца он заставлял меня просыпаться неприлично рано, потому что любил утренние прогулки. Ну и задрот.

«Скучаю», – написал он в ответ после двух дней молчания.

Мне давно пора удалить это приложение. Время от времени я набираюсь смелости для этого, но теряю решимость всякий раз, когда думаю об улыбке Тэ или вспоминаю о том, как он иногда бормотал мое имя во сне. До чего же это глупо – так сильно расстраиваться из-за таких мелочей.

После того, как Карл уходит, чтобы проверить свой почтовый ящик или найти, чем еще занять свое свободное время, я проверяю уровень рН у Долорес и даю ей ежедневную головоломку. Я кладу маленького краба из ведерка с едой в коробку на шарнирах, а затем опускаю ее в аквариум, позволяя своей руке немного задержаться в воде. Долорес обхватывает ее щупальцем, и я испытываю странное ощущение, когда ее присоски с любопытством пробуют мою руку на вкус, прежде чем отпустить, чтобы полностью сосредоточиться на решении задачки.

Интересно, скучает ли Долорес по открытому океану, кажутся ли ей крабы и рыба, которыми мы ее кормим, слишком блеклыми на фоне шестиперого лосося или крылатой трески, которыми, по слухам, кишат воды Берингова пролива? Человеческий желудок недостаточно крепкий, чтобы переварить ту рыбу, но для взрослого гигантского тихоокеанского осьминога, родившегося и выросшего в этих водах, она, вероятно, является деликатесом. Я несколько минут наблюдаю, как Долорес ковыряется в крышке коробки, прежде чем отправиться проверять другие залы.

Я прохожу мимо группы Франсин по пути к приливным бассейнам. Это класс учеников начальной школы, одетых в одинаковые футболки, с форменными ремешками на сумках. Франсин хорошо ладит с детьми, поэтому ее и приглашают вести экскурсии, и она подмигивает мне, когда одна маленькая девочка из группы, футболка которой ей слишком велика, отходит, и одному из учителей приходится подтолкнуть ее обратно к стаду.

– Так, кто может сказать мне, как называется группа выдр? – спрашивает Франсин.

Дети непонимающе смотрят на нее снизу вверх.

– Семья? – выдвигает предположение один из них, и после этих слов я на секунду замираю.

Я делаю глубокий вдох и напоминаю себе продолжать идти. Когда я заворачиваю за угол, то слышу голос Франсин:

– Правильно! Еще их можно назвать стайкой или тусовкой, потому что они очень игривые.

Моя собственная семья никогда не отличалась особой игривостью. Любовь, разделенную на крошечные порции, требовалось тщательно оберегать и оставлять нетронутой в надежде, что за ночь она вырастет сама по себе, как культура микроорганизмов в чашке Петри.

Мне всегда казалось, что я соревнуюсь с кем-то за внимание Апы. Ему нравилось учить меня разным вещам, объяснять, как различать созвездия на ночном небе или как освоить параллельную парковку в труднодоступных местах, но он тотчас же раздраженно разводил руками и резко обрывал меня всякий раз, когда я слишком долго не могла понять, что он пытается до меня донести. Умма, которая изучала вокал в колледже и сейчас являлась дирижером хора в своей церкви, где она проводила пять из семи дней в неделю, научила меня истово молиться и просить Бога о вещах, которые не могла мне дать она, таких как прощение или терпение. Думаю, было время, когда мои родители любили друг друга или хотя бы нравились друг другу. Но что бы изначально ни свело их вместе, к моменту моего появления на свет оно превратилось из постоянной в переменную.