Михаил Покрасс - Активная депрессия. Исцеление эгоизмом Страница 30

Напротив, в споре между знакомым и новым, понятным и неведомым, между беспристрастным “объективным” разумом и “субъективным” сердцем, между идеалом и любовью побеждает тогда любовь. Любовь подростка к старшему научает его принимать мир как есть.

Но бывает и иначе. (Я сознательно схематизирую живую ситуацию, чтобы действительные ее герои остались не узнанными.)

Мама девочки была жесткой и в доме “главной”. Папа был мягким. Девочка играла с папой. Он стал ее идеалом.

Она представляла себе его мужественным, бесстрашным, как герой вестерна, элегантным, как опереточный герой-любовник, а главное - все понимающим, то есть согласным с ней во всем.

Однажды подростком она случайно увидела отца от кого-то бегущим, перепуганным, как ей показалось. Она не испытала страха за отца, но почувствовала себя оскорблен ной, будто он ее обманул, обокрал. Дома она рассказала маме, как неприличен, “расхристан” был отец, - и мама посмеялась вместе с дочкой, сказав, что “к мужчинам вообще надо быть снисходительной!”.

Когда девочке было лет тринадцать-четырнадцать, родители подружки привезли той дорогой костюм. Девочка попросила маму купить ей такой же. Мать отказалась, отругав. Девочка с надеждой обратилась за поддержкой к отцу, но и он “предал ее”: поддержал маму. С тех пор девочка решила, что отец перестал ее понимать.

Позже она станет “снисходительной” к мужчинам. Зато своих сыновей решит вырастить “настоящими мужиками”.

Она действительно родит двух мальчиков-близнецов. Мужа будет считать вечно осторожничающим рохлей - словом, “не героем”. Сыновей вырастит, как хотела, спортивными, мужественными, как она это себе представляла, сильными.

Правда, работать они пойдут туда же, где уже тридцать лет проработал их отец. Работа связана с электричеством, с высоким напряжением. Один из них с привычной для него роскошной небрежностью забудет воспользоваться защитой -ив двадцать четыре года... погибнет под током!

В этой трагической истории мать своим пренебрежением к мужчинам и отец своей подкупающей уступчивостью, показной мужественностью обманули девочку. Сформировали идеал, внушавший презрение, высокомерную снисходительность к реальным отношениям. К реальным мужчинам - тоже.

Идеалом мужчины стал слуга - супермен.

Этот “купивший” ее отсутствием характера, сопротивления, эгоизма идеал оказался для девочки (и ее мамы) милее реальности.

Сохранив ложное представление о половине человечества, красивый идеал не дал познакомиться с действительной мужественностью мужа. Позже побудил воспитать в сыне показное слепое молодечество, браваду, подавившую инстинкт[155] самосохранения[156].

Ненависть к реальности заставила принести сына в жертву идеалу. И кому легче от того, что сделано это было непреднамеренно, неосознанно - невольно!?

Расставаться с миром детства, с этим ощущением ясности, завершенности и принципиальной известности мира, который осталось еще чуть-чуть доузнать, - непросто всем.

“Я привык в детстве дышать кислородом, а меня вдруг заставили дышать воздухом. Мне это противно, и я не хочу!” - признался однажды очень близкий мне человек.

Легче не дать конфету, не раздразнить ею, чем отнимать.

Когда с детства от ребенка не прячут реальности: всей сложности, конфликтности, порой трагичности глубоких пластов отношений родителей между собой, не прячут противоречивости их взглядов на мир - когда ребенку доверяют -он и в подростковом возрасте готов “дышать воздухом”, а не “кислородом”.

Чем раньше ребенок становится вынужденным искать подход к бабушке, папе, маме, другим и чем раньше ему перестают создавать иллюзию, что земной шарик, как ласковый щенок, подкатится к его ногам, - тем с меньшей обидой он, взрослея, принимает необходимость действительности - всего, что не укладывается в детские схемы.

Когда наши дети, подрастая, перестают быть управляемыми, напряженность в отношениях с ними снимается тогда открытым, доверительным поведением любящих их старших.

Понимание, что и юный человек - себе не враг, как бы странно и пугающе ни было его поведение (“личность создается тайной!”[157]); понимание, что кажущееся нам странным -не страшно, что наш сын и дочь продвигаются в поиске, им необходимом, - такое доверие единственно приближает нас в эту пору к детям.

С взрослеющим подростком ведут себя как с малознакомым, но уважаемым человеком.

Правда, так вести себя с ним в состоянии только тот, кто имеет счастливый опыт доверия к себе, именно к себе, а не к принципам, которым привык следовать.

Доверительно и с уважением с подростком ведет себя только тот, кто уважает себя.

Мама, чью записку я цитировал[158], сумела поверить, что проблемы сына - не чудачество и каприз.

Вспомнила, что все эти проблемы были и у нее, что в свое время она от них, испугавшись, отмахнулась![159]..

А сын имел мужество (!) в них вникать.

Зауважав его, не вмешиваясь без приглашения в его дела, она параллельно с ним вникала в те “проклятые вопросы”, о которых мы постоянно здесь говорим[160].

Если вначале она верила, что у нее “проблем нет”, “только сын”, то, приняв всерьез сына, она заинтересовалась и собой.

Заинтересованность собой стала “Сталкером[161]” в ее “зону своей боли” - проникнув туда, мать тем более перестала бояться проблем сына.

Раз за разом не запланировано складывались “минутки”, когда сын обращался к матери. Получались разговоры “вроде и ни о чем”, и им было вместе тепло. И это уже была реальность, открывавшая им миры друг друга.

Сын открывал для себя мир матери - мир другого человека и... других людей. Он входил в сомнения матери и впускал мать в свой мир.

Но сколько ночей она не спала! Буквально — не спала...

Написал, и поймал себя на том, что ее бессоннице я сострадаю. Ее мне жалко. А какой мукой эта встреча далась ему - сыну, - мне даже и в голову не пришло спросить.

Но ведь не ей, а ему предстоит продираться в этот наш замечательный и совсем не легкий мир реальности!

Вот оно - наше заботливое отношение к детям: “Чего им сделается - они же молодые!”.

И мы, не замечая их потрясающей внутренней жизни, бережем детей от... физических и материальных трудностей. Чтобы потешить себя своей добротой и чувствовать себя нужными, пестуем их беспомощность! Не догадываемся даже, что оставляем их рядом с нами в кромешном одиночестве. Благо, если они сами учатся нас понимать!

Пришла пора, когда дети захотели стать самостоятельными, как и мы!

Им это так же трудно, как впервые переходить дорогу. А нам так же страшно...

Но, если мы пощадим их (или себя!) и не отпустим, - они навсегда останутся беспомощными.

Птицы выбрасывают птенцов из гнезда.

Желаю тебе снова, теперь уже вместе с детьми, учиться входить в мир!

Нравится!

Не высыпался почти неделю, а сегодня, наконец, удалось.

Жена будить не стала. Коснулась, как сон из детства, губами щеки, ушла на работу.

Дочка дотронулась пальчиками, шепнула на всякий случай: “Я ухожу”, - удовольствовалась подставленной во сне щекой и тоже не разбудила.

Володьку давно отвели в детский сад.

Когда я встал, нагулявшаяся и сытая Бимка грызла свою кость, а Мишка неслышно доделывал уроки.

С пересыпу голова - тяжелая. Есть, работать и говорить не хотелось. Раздражало чувство вины перед всеми тружениками.

Вчера прочел, что Каплер за полгода подготовил сценарий кинофильма “Восстание” (“Ленин в Октябре”), а я вот сплю до полудня!

В этой головной тяжести роились обрывки рифмованных и нерифмованных строк, на которые я не мог позволить себе потратить время, чтобы их сделать, и они терялись.

Когда мы здоровы?

Когда едим, ходим, встаем и ложимся?.. Смотрим и видим?.-. Или - когда поем об этом?

Когда виноваты перед жизнью?. Перед собой?..

Я и тогда и тогда - виноват.

Мишка старается за пианино...

Вот и в детях гордимся ненормальностью...

Душа обнажена - не могу заставить ее заняться полезным трудом (должен писать статью в сборник трудов института).

Стихи! .Они защищают от соблазна деланья полезного.

Наткнулся в тоненькой книжице Владимира Соколова на “Январский словарь”. Маленькое стихотворение стало событием утра:

“Припорошит, а не припорошит,