Диана Сеттерфилд - Тринадцатая сказка Страница 30

Сдержанно улыбнувшись, она пробормотала: «Приятной вам прогулки» — и поспешила за своими детьми, которые уже вовсю мчались по улице.

Я посмотрела им вслед.

На бегу дети дружно закладывали виражи, как будто связанные невидимой прочной нитью. Они меняли направление, резко притормаживали или ускорялись — и все это с какой-то телепатической синхронностью. Они напоминали двух танцоров, выделывающих па под одну и ту же неслышную для посторонних мелодию, или пару сухих листьев, одновременно подхваченных порывом ветра. В этом было нечто жутковатое и в то же время очень знакомое. Я бы охотно понаблюдала за ними дольше, но, подумав, что столь пристальное внимание может им не понравиться, повернулась и продолжила свой путь.

Через сотню-другую шагов показались ворота усадьбы. Их створки были не просто закрыты, но прочно связаны с землей и друг с другом побегами плюща, который вился меж узорами металлических решеток. Над воротами высилась белокаменная арка, опиравшаяся на две сторожевые будки с окошками. В одном из них я разглядела лист бумаги и, не устояв перед искушением, через мокрый бурьян продралась к самому окну. Но то оказался лишь призрак официального документа. Цветная эмблема строительной компании еще сохранилась, но собственно текст превратился в два бледно-серых пятна, имевших форму прежних параграфов, а под ними — чуть более темный намек на подпись. Разобрать содержание документа, за многие месяцы выцветшего на солнце, не представлялось возможным.

Я приготовилась к долгому путешествию вдоль периметра усадьбы в поисках другого входа, но успела сделать всего несколько шагов и обнаружила деревянную калитку, запиравшуюся на щеколду. Через минуту я уже находилась по ту сторону стены.

Аллея когда-то была посыпана гравием, остатки которого сейчас просматривались сквозь жидкую щетину травы. Плавно изгибаясь, дорога вывела меня к часовне из светлого песчаника и крытому проходу на кладбище; далее она продолжала забирать вправо и терялась меж кустов и деревьев, скрывавших всю перспективу. Садовые растения давно уже перебрались через бордюры; ветви разросшихся кустов боролись за каждый дюйм свободного пространства, а уровнем ниже аналогичную битву вели меж собой буйные сорняки.

Я осмотрела часовню. Подвергшаяся перестройке в Викторианскую эпоху, она тем не менее сохраняла строгость своего изначального средневекового облика. Небольшой аккуратный шпиль указывал в небеса без очевидного намерения их проткнуть, столь характерного для его более монументальных собратьев. Часовня находилась в верхней точке кривой, которую образовывала аллея; с каждым последующим шагом обзор расширялся, и наконец впереди замаячила каменная громада — Анджелфилд-Хаус. Я остановилась как вкопанная.

Здание представало перед визитерами в неудобном ракурсе. Приближаясь к нему по аллее, вы первым делом натыкались на его угловую часть и были вынуждены гадать, с какой стороны расположен фасад. Казалось, дом, прекрасно сознавая, что гостей следует принимать лицом к лицу, в самый последний момент не удержался и, повернувшись к ним боком, уставился окнами фасада на олений парк и лесистые холмы за ним. Таким образом, гостя встречали не радушные объятия, а жесткое плечо хозяина.

Ощущение неловкости только усиливалось при наружном осмотре здания. Архитектура его была неоправданно асимметричной. Три выступа фасада — каждый в четыре этажа высотой — и двенадцать их огромных окон являли собой единственную попытку придать облику дома гармоничный вид. Остальные окна в стенах между выступами не только разнились по форме и размерам, но и располагались в полном беспорядке: каждое из них почему-то было сдвинуто относительно своих соседей как по вертикали, так и по горизонтали. Балюстрада над третьим этажом пыталась обнять и хоть как-то скрепить весь этот сумбур, но на ее пути тут и там возникали разнокалиберные окна или эркеры, и она прерывалась, чтобы вновь объявиться уже по другую сторону препятствия. А над всем этим вздымалась ломаная линия крыши с коллекцией башенок и дымовых труб на любой вкус.

Руины? Медового цвета камень стен казался столь же чистым и свежим, как в тот день, когда его извлекли из каменоломни. Конечно, более вычурная кладка башенок местами была выщерблена, как и балюстрада, но все равно это здание никак нельзя было назвать руинами. Устремленное в небесную голубизну, с кружащими над башнями птицами и с зеленой лужайкой перед входом, оно не создавало впечатления заброшенности.

Но потом я надела очки, и все встало на свои места.

В окнах не было стекол, а оконные рамы сгнили либо выгорели при пожаре. То, что я сперва приняла за обычные тени над окнами в правом крыле здания, оказалось пятнами копоти. И птицы, нырявшие с высоты вниз, исчезали не за домом, а внутри него. Там не было крыши. Это был не дом, а лишь его остов.

Я сняла очки, и вновь мне явилась картина неплохо сохранившегося особняка елизаветинских времен. Возможно, безлунной ночью на фоне темно-фиолетового неба этот дом смотрелся бы мрачно и угрожающе, но сейчас, в ярком свете дня, он был сама невинность.

На подходе к дому аллею перегораживал забор с табличкой «Опасно. Не входить!». Заметив место, где секции забора не были скреплены, а просто примыкали друг к другу, я оттянула одну из них, пролезла в образовавшуюся щель и прикрыла ее за собой.

Обогнув жесткое плечо здания, я вышла к его фасаду. Между первым и вторым выступами стены располагалась массивная двустворчатая дверь, к которой вел широкий ряд ступеней. По бокам крыльца на низких пьедесталах стояли две огромные кошки, вырезанные из какого-то темного гладкого материала. Работа была выполнена мастерски, вплоть до изображения отдельных шерстинок, и, машинально погладив одну из кошек, я вздрогнула, ощутив под рукой холодный камень там, где подсознательно ожидала почувствовать мягкий и теплый мех.

Судя по расположению и размерам черных пятен, эпицентр пожара находился в районе нижнего окна третьего выступа. Я взобралась на отвалившуюся от стены глыбу и заглянула внутрь. Впечатление от увиденного было жутким и тягостным. Понятие «комната» предполагает наличие каких-то универсальных, легко узнаваемых признаков. Так, моя квартира в мансарде магазина, моя детская комната в доме родителей и моя спальня в доме мисс Винтер сильно отличались друг от друга, но в них присутствовали элементы, общие для всех подобных мест у всех народов мира. Даже примитивный шалаш имеет крышу, предохраняющую от непогоды, и отверстие для входа и выхода, так что вам не составит труда отличить внутренность шалаша от окружающего пространства. Но здесь различие между внешним и внутренним практически отсутствовало.

Балки перекрытий обрушились — иные под косым углом, вонзившись концами в груду камней и обгорелых останков не поймешь чего, заполнявших комнату до уровня подоконника. В местах скрещения балок примостились старые птичьи гнезда. Должно быть, птицы занесли сюда семена, а снег и дождь, которые, как и солнечные лучи, свободно проникали в сердце руин, создали условия для их прорастания; я разглядела по-зимнему голые стебли златоцвета и чахлые за недостатком солнца побеги бузины. По стенам, как рисунок обоев, расползался плющ. Просунув голову в окно, я взглянула вверх. Сравнительно неповрежденные стены уходили ввысь, но от потолка комнаты сохранились только четыре необвалившиеся балки. Далее все шло тем же порядком: отдельные балки на уровне разных этажей пересекали пустое пространство, а в самом конце этого туннеля был виден свет. Голубое небо.

Даже привидение не смогло бы существовать в такой обстановке.

А ведь когда-то здесь были ковры, мебель, картины на стенах. Канделябры и люстры освещали то, что ныне освещалось только солнцем. Что это была за комната: гостиная, музыкальный зал, столовая?

Я оглядела груду не поддававшегося опознанию мусора. Какая-то деталь привлекла мое внимание. Сначала я приняла ее за одну из упавших вертикально балок, однако она заметно уступала им по толщине. К тому же она подозрительно плотно прилегала к стенке. Далее виднелась еще одна такая же. И еще. Обгорелые деревянные брусья располагались с одинаковыми промежутками и имели пазы в местах, где с ними прежде были стыкованы поперечины. А в самом углу даже сохранились остатки одной из таких поперечин.

И тут меня осенило.

Эти брусья с перекладинами были в прошлом книжными стеллажами. Здесь, на месте поросших сорняками руин, когда-то находилась библиотека.

Минуту спустя я уже была внутри здания, забравшись туда через окно.

Осторожно, нащупывая ногой опору, я обследовала комнату, заглядывая во все углы и щели, но уцелевших книг здесь не было. Я, собственно, и не думала их найти — никакая книга не способна пережить такое бедствие. Но воздержаться от попытки было выше моих сил.