Эдуард Лимонов - Книга мертвых-3. Кладбища Страница 30

Представьте себе.

Летний солнечный день. Без преувеличения огромная квартира в историческом центре Парижа. Place des Vosges. Уникальный ансамбль средневековых особняков, все четыре стороны площади — здания исторические, памятники, один к одному. В этом доме жил кардинал Ришелье, и наглые дворяне, рискуя головами, устроили перед его особняком несколько дуэлей. А в этом — жил великий поэт и писатель Виктор Гюго. В центре площади — сквер и в нем, в центре сквера — памятник Людовику XIII, потому что именно здесь он принимал парады. В старые времена площадь называлась Королевской — Place Royale.

А на втором этаже балконная дверь открыта, на балконе сидит деревянный негр в натуральную величину — привлекая восхищенные взгляды туристов; обедаем мы, разбитная, зловещая компания самых удалых журналистов и писателей Франции, редколлегия журнала L’Idiot International. Пахнет свежескошенной травой.

Я чувствовал себя в те годы тщеславным выскочкой, которому удалось пробиться наверх. Я сижу в самом–самом городе мира, Paris, среди самых–самых… О нас говорят, мы делаем новости, наша газета, о, этот наш L’Idiot, он порой расходился тиражом 250 тысяч экземпляров, мы даже возродили мальчишек–газетчиков, вынув их из вековой старины, от Диккенса, из Англии, из XIX века, и они бегали по улицам, газеты висят на руке. «Свежий Идио! Свежий Идио!»

На один из обедов пришел Жак Вержес. Наш директор Жан — Эдерн Аллиер, не лишенный никаких человеческих чувств, напротив, награжденный ими в избытке, позвонил мне накануне: «Limonov, ты завтра будешь? Приходи, придет Жак Вержес, адвокат, самый знаменитый во Франции! И возьми свою НаташА, пусть адвокат увидит, какие у нас девки…»

НаташА была не в духе, идти отказалась. По правде говоря, меня это устраивало. Если я приходил с ней в компании, она меня напрягала.

Жак Вержес оказался светским, сильным, хорошо одетым и острым как бритва. Физиономия выдавала его происхождение: француз–отец и мать–лаотянка, женщина из Лаоса (по другим источникам, его мать — Pham Thi Khang — учительница–вьетнамка). По правде говоря, Вержес выглядел как киногангстер китаец из фильма о довоенном Шанхае или о Макао. Бледное лицо, узкие зоркие глаза, мягкая походка.

Держался он приветливо, но в то же время на дистанции. Меня тоже представили ему с особой гордостью. «Наш русский товарищ».

Я в то время не так много знал о нем, но то, что знал, меня интриговало. У него была самая загадочная биография из всех незаурядных людей, которые меня тогда окружали. Во–первых, он успел повоевать на стороне де Голля в Италии и во Франции.

Помимо того, что он был другом красных кхмеров, когда они еще были молодыми студентами в Париже, другом самого Пол Пота, тогда еще носившего свою родную фамилию Saloth Sar и Khieu Samphan(a), позднее одного из главных лидеров красных кхмеров. Во Франции Вержес таинственно отсутствовал с 1970 по 1979 год. Где он был, он предпочел не распространяться, существовали и существуют различные версии. Вероятнее всего, он находился у своих камбоджийских друзей юности, у красных кхмеров. Называют также Китай и СССР, последнее представляется мне неправдоподобным.

Еще мне было известно, что Вержес защищал алжирских товарищей из Фронта национального освобождения. В частности, он сумел добиться для эмблематичной фигуры того времени Джамили Бухиред замены смертной казни на пожизненное заключение. Впоследствии ее помиловали и они поженились. Джамиля Бухиред сидела за то, что взорвала кафе Milk — Bar в Алжире. 7 убитых и 60 раненых. Такую супругу, конечно, иметь приятно.

Незадолго до того времени, как я пожал ему руку в квартире Жан — Эдерн Аллиера на пляс де Вож, Вержес выступил, вызывая проклятия общественности, адвокатом бывшего лейтенанта гестапо в Лионе, Клауса Барбье (Klaus Barbie). Это 1987 год. У Клауса была кличка Лионский Мясник. В ходе процесса Барбье приговорен к пожизненному заключению, но вскоре умирает в тюрьме Сент — Жозеф в Лионе в 1991 году в возрасте 78 лет.

Обеды у нас проходили в длинной столовой Жан — Эдерна. Готовила еду Луиза, алжирская служанка Жан — Эдерна, еда была простая. Целый эмалированный таз салата, куски курицы, зажаренные в противне в духовке, многие бутылки красного вина, без затей открываемые членами редакции, кто как умел и мог, передаваемые из рук в руки. Можно сказать, по–студенчески. Элегантный Вержес невозмутимо участвовал во всей этой веселой кутерьме.

Затем мы перешли в гостиную, расселись как придется. Вержес вытащил тяжелую, как пушка, сигару и закурил. Тут мы все сами поняли, что принадлежим другому классу. Забегая вперед, спешу заметить, что после себя Вержес оставил 600.000 евро долгов, а похороны оплатил Союз адвокатов Парижа. Так что богатый стиль жизни был просто благоприобретенной привычкой, а богатым человеком он не был.

Мне он с первого взгляда приглянулся, как свой, близкий человек, я охотно допускаю, что известная черта характера, называемая «авантюризм», присуща и ему и мне, может быть, поэтому и приглянулся.

Он вошел в Совет редакции L’Idiot, однако долго в нем не пробыл. Дело в том, что этот его жест восприняли как политическую ангажированность, и ему пришлось уйти, потому что адвокату лучше всего быть политически не окрашенным, но он окрашивается, конечно же, каждый раз от своего клиента, это бесспорно.

Последний раз я видел его у Жан — Эдерна на каком–то редакционном торжестве, когда мы ждали Жана — Мари Ле Пена и должен был прийти Кразуки, вождь воинственного союза SGT, близкого к компартии.

По какой–то причине Le Реп не смог появиться, но Кразуки в своей знаменитой кепчонке явился с парой крепких, мускулистых товарищей. Когда он входил, то известный писатель — вождь нового романа Филипп Соллерс — бравурно заиграл на пианино «Интернационал», и мы встали и запели. В том, что Соллерс играл «Интернационал» и мы встали, я уверен, память моя прочно хранит этот яркий эпизод, а вот все ли пели, не уверен.

Наш столик, а это были НаташА и я и Жак Вержес, мы встали. И пели. Текст французский.

Кразуки был тронут и смущен. Он не ожидал, по всей вероятности, быть так принятым циничными молодыми писателями и журналистами L’Idiot. Многие тогда считали, что для нас нет ничего святого. А для нас было. Мы все больше и больше втягивались в политику. Само собой получилось, что, поскольку среди нас были и правые, в Совете редакции одно время пребывал известный правый философ Alan de Benoit, Patrick Besson долгие годы сотрудничал с L’Humanité и издательством Messidor, таким образом, по праву считался левым, и это только два примера. Назревал политический альянс левых и правых. Впоследствии, в 1993 году, именно за этот альянс нас и разгромили, уничтожили рождавшуюся новую политическую силу. Совместными усилиями власти и СМИ.

Жак Вержес. В тот вечер он понравился моей мрачной привередливой подруге. Правда, он был скрытен как бес, разговаривать с ним можно было только о его процессах. Впрочем, все адвокаты приблизительно того же психотипа, могут упоенно часами говорить об отсуженных делах, но никогда не скажут вам, куда они отправятся через час. Сергей Беляк, с которым я задружился через годы после того, как в моей жизни прошел Вержес, также часами говорит о своих подзащитных, курит сигары, но темнит, если речь заходит о его связях и расписании на завтра.

Может быть, именно потому, что он вызывал мое восхищение, я в те годы не сблизился с ним, а потом я уехал в Россию. Он продолжил свои адвокатские подвиги. Его клиентом, когда того арестовали, стал знаменитый городской партизан Карлос Ильич Рамирес Санчес (Шакал). Вержес предлагал свои услуги Слободану Милошевичу и Саддаму Хуссейну, но в этих двух случаях что–то не срослось. Два эти лидера были замучены, как мы знаем, западными государствами, и кровь их на руках лидеров США и Европы.

Вержес с самого начала жизни, самим фактом своего рождения от туземной матери, не столь важно, вьетнамка она или лаотянка, во времена L’Idiot мы все были убеждены, что лаотянка, был помещен судьбою в лагерь угнетенных. Так он себя и воспринимал. Изучая право, учась в Сорбонне, он, однако, был уже тогда Президентом Ассоциации колониальных студентов. Будучи приверженцем де Голля, он вступил в 1945 году в компартию Франции. А вкус к дорогим сигарам и элегантность — это от отца. Доктор Raymond Verges был консулом в Сиаме, затем политиком на принадлежащем Франции острове Реюньен.

Его кредо, он высказал его в 80‑е годы в интервью журналу Le Point: «Выбирая между псами и волком, я всегда буду на стороне волка, особенно если он ранен». Все верно. Волчьей породы были его подруга Джамиля Бухиред, клиенты Клаус Барбье и Карлос Шакал. Вообще–то у него было с полсотни знаменитых клиентов, таких как Магдалена Копп — подруга Шакала, как Шайен — дочь Марлона Брандо. Я здесь не пишу его биографию, а лишь делюсь тем образом его, который я уловил, немногочисленное количество раз встретившись с ним в Париже в конце 80‑х — начале 90‑х годов.