Артур Кангин - Запах денег Страница 30

Тимур открыл бюро из красного дерева, достал вороной стали револьвер.

— Держи! — протянул другу. — Германский. Многозарядный. С десяти метров шпарит без промаха.

Гриша с наслаждением взял револьвер. Взвесил в руке:

— Тяжелый!

— Придется стрелять, предохранитель сними, — указал на махонький черный рычажок Тимур. Потом похлопал друга по плечу. — Я хоть и не пью с утра, давай выпьем. Помянем твою Алсу.

Тимур налил себе рюмку. Гриша напузирил себе целый бокал под шампанское.

— Ну, вздрогнем! — единым махом Гриша выпил.

— Пусть земля ей пухом будет! — заиграл желваками Тимур.

— Хорошая была женщина, — вздохнула Лизанька.

— Да, да, — Гриша поднял пистолет, прицелился в Тимура. — Страшно?

— Шутишь? — опустил голову Тимур.

— Шучу, — Гриша отбросил собачку предохранителя, сначала выстрелил в одну коленку друга, потом в другую.

Извиваясь от боли, Тимур свалился на пол. Лиза бросилась к Грише. А Григорий схватил ее одной рукой за горло, задрал юбку, стянул трусики, изнасиловал стоя, прямо на глазах у друга.

— Сволочь! — до крови кусал губы Тимур.

— Ну, и кто теперь из нас принц? — застегивая матню, спросил Григорий.

Он махнул еще бокал водки, кинул в кулёк остаток бараньей ноги.

— А бабенка у тебя ничего, — напоследок усмехнулся он.

Никогда еще не покидал он квартиру друга в таком приподнятом настроении.

Капсула 32. РОТШИЛЬД

Иван Дрыкин был сказочно богат. На Земле, пожалуй, не было ничего такого, что он не смог бы купить. Но зачем? Он и так счастлив своей более, чем скромной жизнью.

Иван Дрыкин работал сторожем на арматурном заводе. По утрам он пил крепкий чай с калачом. По вечерам выпивал бутылочку легкого пива, кушал жареную мойву, а потом шел к своему заветному сундуку.

О, сколько сокровищ хранили его таинственные недра! Тут были чистой воды бриллианты из толченого стекла. Золото из медных гвоздиков. Редкой породы жемчуг, выполненный в виде пижамных пуговиц.

Иван опускал руку в сокровища, осторожно ласкал, гладил их. Грубо нельзя, можно порезаться.

А утром опять переполненный, дышащий перегаром и ненавистью, вагон трамвая. Потом сорокаминутный грохот подземки. Но что фартовому Ивану до этого?

Однажды вечером его с головы до ног окатил Мерседес. Чудом не задавил. Из роскошной машины выскочил полный господин, в тройке английского сукна, в аристократической бабочке. Взглянул на махонького, жалкого Ваню… Китайский пуховичок с торчащими перьями, расшафканные кроссовки.

— Жив, браток?! — сострадательно схватил Ванину руку.

— Меня смертушка стороной обходит, — гордо улыбнулся Ваня. — Дрейфит.

Господин полез во внутренний карман, достал отличной кожи портмоне:

— Возьми долларов сто, нет, триста, в счет компенсации.

Иван поджал губы:

— Чужая наличность меня не волнует.

— Но чем-то я могу вам помочь?

Ваня глянул на отливающий лаком Мерседес:

— Прокати на мерине. Никогда на таком не катался.

— У меня, вообще-то, дела… А, ладно, — господин широко распахнул дверь авто. — Садись, бродяга. Прокачу с ветерком.

Тимофей Воропаев, а именно так звали богача, не только покатал Ивана, но и привез его в свой замок, на Рублевке.

Лакеи в белых лайковых перчатках накрыли им круглый стол в дубовой зале. Уютно трещал буковыми поленьями камин. Над камином ветвились оленьи рога и злобно щерилась кабанья морда. Тимофей был знатный охотник.

Ваня вяло клевал черную икру из хрустальной розеточки. Проглотил несколько вспрыснутых лимонным соком устриц. Выпил радужно сверкающий бокал бургундского, урожая 1910 года.

А сидел Ваня за столом во всем новом, одетый как денди. Старая, обляпанная грязью одежа, безжалостно полетела в огонь.

— Ну, как живешь, Ваня? — ласково взглянул на гостя Тимофей.

— На ять! — Ваня ковырнул серебряной вилкой в зубах. Устрица застряла.

— Я просто был сражен широтой твоей натуры, — порозовел Тимофей Воропаев. — Отказаться от трех сотен баксов. Твоя зарплата, думаю, поменьше.

— Меньше, — Ваня вытер губы салфеткой. — Но я равнодушен к деньгам.

— Почему?

— У меня их много.

Тимофей Воропаев от души рассмеялся:

— Много? Это сколько?

Ваня небрежно повел рукой:

— На десяток таких замков хватит.

— Шутишь?

— У меня дома сундук с бриллиантами. Да еще по всей Москве клады зарыты.

Тимофей поёжился, он не любил исступленных:

— Ну, что, братишка, пожалуй, тебе пора домой.

— Не веришь, — Ваня сверкнул глазами. — А приходи ко мне в гости. — Он на салфетке написал адрес. — Вот сюда. Увидишь.

Через пару недель, будучи слегка под шафе, Тимофей Воропаев заглянул к потайному Ротшильду.

Висящая на одной петле дверь подъезда (какой там кодовый замок!), мрачная лестница хрущевки со сглоданными ступенями, повсюду раздавленные пачки сигарет, плевки, окурки. А вот и обитая дерматином дверь с облупившейся никелированной ручкой. Самое место для богача! Звонок не работал.

Ваня встретил Тимофея с распростертыми объятиями:

— Ага! В мои чертоги! Кофе не предлагаю. Закончился. Ну, что, сразу к моему сундуку?

— Дай оглядеться.

Тимофей вытер штиблеты из крокодиловой кожи о драную тряпку.

А оглядываться-то было особенно не на что. Типовая, сделанная на соплях, отечественная мебель 80-х годов. В рамочке на стене почему-то портрет Станиславского. Старый кот жмурится на подоконнике у тощего кактуса. Убогость и нищета до боли зубовной.

— Ну, и где же твои сокровища? — печально взглянул на хозяина Тимофей. — Без кофе я как-нибудь обойдусь.

— За мной! — Ваня провел гостя к своей кровати, за веревочную ручку вытащил старенький, с полопавшимся лаком и поржавевшей окантовкой сундук. — Вот!

— Что, вот?

И Ваня распахнул зев хранилища.

Тимофей зачерпнул в ладонь горсть стекляшек. Бросил на зуб медный гвоздик. Внимательно рассмотрел пижамную пуговицу.

— Ну, ты понял?! — глаза Ивана по-детски сияли. — Куда твоему особняку с лакеями? Смех один. Ты понимаешь, кто перед тобой стоит?

Тимофей понимал. Он ласково опустил руку на Ванино плечо:

— Ты счастлив?

— Безумно!

— И слава Богу… Давай, я смотаюсь в магазин. Куплю чего-нибудь. Хочется выпить.

Странным образом, они подружились. Тимофей стал наведываться в хрущевку, хотя Ваня почему-то наотрез отказывался посещать Рублевский замок.

Где дружба, там и откровенные разговоры.

— У меня нефтяной бизнес, — исповедовался Тимофей Воропаев. — Жена знаменитый дизайнер по интерьеру. Сын играет в оркестре «Виртуозы Москвы».

— Наливай чаек-то, — угощал Ваня, цедя спитой чай из граненого стакана.

— Наливаю… Жена стала сначала сатанисткой, потом лесбиянкой. Сбежала в Париж с топ-моделью. Сын на что-то обиделся, не звонит и не пишет. Иногда лишь денег просит… А бизнес? Что толку с бизнеса?

— Наверное, ты переживаешь, что беден?

— Я не беден.

— Нет, я в общем смысле. В сравнении со мной, например.

— Ну, с тобой, конечно, — грустно улыбался Тимофей.

— Хочешь, я могу немного бриллиантов отсыпать?

— Спасибо. Как-нибудь перебьюсь.

— Значит, из-за семьи переживаешь? А я всю жизнь живу бобылем. Красота!

— Давай, о печальном не будем.

— Жизнь — прекрасна! — вытянув губы трубочкой, Ваня дул на стакан.

Дома Тимофей Воропаев спустил бриллианты жены в унитаз. Десяток пачек сотенных долларовых купюр швырнул в пасть камина. Не помогло! Тогда из хрустальной вазы, по примеру друга, он наделал себе бриллиантов. С плеча размозжил вазу молотком. Погладил радужно переливающиеся стекляшки. Порезал палец. Матюгнулся, плюнул с горяча.

Как же он завидовал Ивану! Как бы он хотел оказаться на его месте!

И он на нем оказался. Цены на нефть вдруг упали до мизера. Грянул банковский кризис. Стервятниками на Тимофея Воропаева налетели кредиторы. Через полгода Тимофея ободрали, как липку. Из замка на Рублевке пришлось перебраться в хрущевку, в Перово. Как раз рядышком со счастливчиком Ваней Дрыкиным.

— Может, все-таки отсыпать алмазов? — щурился на приятеля Иван.

Тимофей лишь отмахнулся.

А тут подкатило новое испытание. Иван Дрыкин на самом деле нашел клад. Нет, не фиктивный клад со стекляшками и гвоздиками, а реальный. Ломали чугунным шаром трехсотлетний дом, когда-то бывший купеческим, с облупившимися львами у колонного входа. Крушили дом здесь же, в Перово. Грохот стоял страшенный! Чугунный шар яростно вгрызался в добротные кирпичные стены. Какая-то неведомая сила заставила Ваню зайти вечерком на развалины. Там, под пыльным, полуистлевшим гобеленом, он обнаружил старинную кожаную сумку. Сумка доверху была набита бриллиантами чистой воды.