Павел Басинский - Полуденный бес Страница 30

Гнеушев усмехнулся:

– Мы квиты, капитан. Получается, мы с вами дурачили друг друга.

– Я так мыслю, Борис Вениаминович, что я это делал, чтобы культурно задержать вас в городе. А вы это делали, чтобы нарочно протянуть время и тоже задержаться в городе. Может быть, поможем друг другу?

– Да вы психолог, капитан! Что случилось?

– Совершено убийство.

– Как?! – огорчился Гнеушев.

– Самым скверным образом. Какой-то мерзавец, высокий и спортивный, вроде вас, задушил горничную из пансионата.

– Вы его нашли?

– Мы его обязательно найдем, Борис Вениаминович.

– Откуда же вы знаете, что он был высокого роста?

– Есть такое предположение.

– Если подозрение падает на меня, то напрасно. Я всю ночь провел в гостинице. Это может подтвердить консьержка.

– Откуда вы знаете, что горничную убили ночью?

– Если бы ее убили днем, об этом бы уже знал весь город, и консьержка мне об этом рассказала бы. Городок-то небольшой…

– Верно.

Соколов вернул документы и дружески взял учителя под локоть.

– Борис Вениаминович, вы человек здесь неизвестный. Преступление для нашего города исключительное, и есть основание думать, что совершил его кто-то не местный. Не то чтобы я подозревал именно вас… Но не могли бы вы остаться у нас еще на сутки?

– Это задержание?

– Ну что вы, Борис Вениаминович! Я не имею права вас задерживать. Это душевная человеческая просьба.

– Что ж, охотно задержусь, – быстро согласился Гнеушев. – Кстати, я еще не был в вашем краеведческом музее. Пойду поищу следы татаро-монголов. Может, найдется хоть один?

– Не надейтесь.

Они вместе вышли из здания вокзала и направились к служебному газику Соколова.

– Капитан, вы как-то странно ведете расследование. Почему бы сразу не поехать в гостиницу, не спросить у консьержки? Вдруг ночью меня в гостинице не было?

– Вы были ночью в гостинице.

– В таком случае вы должны знать, что я делал этой ночью.

– Точно так.

– И что же?

Соколов тяжело вздохнул:

– Палисадов вернулся с областного совещания поздно вечером. Когда вы успели с ним встретиться и так основательно поговорить, что он рассказал вам о моей скромной персоне?

– Грубо, капитан, очень грубо! Для того чтобы выяснить, что Палисадов был ночью у меня, не нужен дедуктивный метод. Достаточно было спросить у консьержки.

– Почему вы не воспользовались этим в качестве алиби? Более надежного свидетеля, чем Палисадов, в городе не найти. Зачем вы согласились остаться?

– А вы как думаете?

– Вы чего-то боитесь, Гнеушев. Вы нарочно опоздали на первый поезд. Вас видела кассирша, когда вы устроили перед кассой спектакль, изображая опоздавшего. Только беспечный человек может опоздать на поезд в маленьком городе. Вы не похожи на беспечного человека.

– Как это скучно, капитан! – Гнеушев поморщился. – Я думал, вы профессионал, а вы обычный провинциальный фантазер.

И учитель бодрым шагом направился к центру города.

– Сука… – бормотал он на ходу. – Падло ментовское…

Капитан на газике догнал его на вязовой аллее, ведущей в усадьбу. Учитель быстро шагал, широко размахивая руками. Временами он стремительно нырял в придорожные кусты и выкручивал, как лампочки, из пожухлой травы грибы, похожие на куриные яйца, бережно обдувал их и с довольным урчанием засовывал в карманы плаща.

– Грибочками интересуетесь? Как называются?

– Местный, а не знаете? – удивился Гнеушев. – Это шампиньон, деликатесный гриб!

– Неужели? – усомнился Соколов. – А наши их не берут, называют подкурятниками .

– Какая дикость!

– Вас подвезти?

– Спасибо, я страстный ходок. На ходу отлично думается, вспоминается…

– Есть что вспомнить?

– Да уж пожил, пожил!

Соколов больше не предлагал сесть в машину, но следовал рядом, не отставая и не опережая. Когда Гнеушев нырял в кусты, Соколов останавливался и ждал, как личный шофер.

– Пожалуй, я все-таки сяду, – в конце концов сдался учитель. – Ведь вы не отстанете от меня?

– Верно, – подтвердил капитан, – я не отстану от вас, будьте уверены.

– Что-то нашли в моем номере?

– Ничегошеньки. – Максим Максимыч развел руками, на время бросив руль. – Ни пылинки, ни соринки, ни окурочка. Консьержка так хорошо о вас отзывалась. Такой редкий постоялец, сам за собой всё убрал!

– Это кажется подозрительным?

– Да как вам сказать…

– Мой покойный дед был графом и владельцем нескольких имений в Курской, Орловской и Рязанской губерниях. Но он сам выносил за собой ночной горшок. Он не держал в доме лакеев. Дедушка был отчаянным демократом и любил русский народ. За это его и повесили красные.

– Сочувствую! То же случилось и с моим дедом. Правда, его казнили мамонтовцы.

– И опять мы с вами квиты.

– Боюсь, уже нет.

– Уже нет? Послушай, Соколов! Если ты ничего не нашел, если у тебя ничего на меня нет, какого хрена ты ко мне привязался?

Капитан сделал вид, что не заметил тыканья.

– Один неделикатный вопрос. Что вы делали с Палисадовым этой ночью?

Гнеушев усмехнулся:

– Капитан, я мог бы послать тебя… к Палисадову. Но я утолю твое любопытство. Мы пили хорошее вино, вспоминали грешки молодости.

– Какое было вино?

– Чудесное! Бордо из Франции.

– И совсем неделикатный вопрос: куда вы выбросили пустую бутылку?

– Не помню… Вероятно, в корзину для мусора.

– Когда вы пили бордо, вы не залили вином подоконник?

– Нет.

– Тем не менее вы его тщательно вымыли.

– Обычный педантизм.

– Вы и внешние подоконники за собой моете?

– Внешний подоконник вымыл дождь, капитан.

Максим Максимыч постучал себя по лбу:

– Ах да, ночью прошел дождь…

– Ничего ты не забыл, – процедил учитель, – но тебе меня не переиграть.

Соколов остановил машину.

– А я с тобой и не играю, Гнеушев! Все игры закончились, когда я увидел Лизу мертвой. И если бы я был уверен, что ее убил ты, я пристрелил бы тебя не раздумывая.

– За чем же дело стало? – хладнокровно поинтересовался Гнеушев. – Пистолет в расстроенных чувствах еще не потерял?

– Не уверен я. Но не нравишься ты мне. Когда ты первый раз шел от гостиницы, то должен был проходить в нескольких метрах от места убийства. Конечно, было еще темно. Но на убитой было белое платье. Как ты ее не заметил? Грибы в кустах видишь, а мертвое тело возле дороги – нет?

– Бывает.

– Не мог ты ее не заметить, стрелок. Значит, одно из двух. Или это ты ее убил, или натолкнулся на мертвое тело, страшно испугался и решил «опоздать» на поезд. Ты боишься уезжать. Вид у тебя гордый, а в глазах тоска смертная. Кто-то тебя подставил, учитель! Ты решил его перехитрить и напрашиваешься на арест. Потом выяснится, что ты невиновен, а за это время найдут настоящего убийцу. Но зачем ты хочешь отсидеться в камере? Что такого рассказал тебе Палисадов? Рассказал, еще не зная, что произойдет убийство.

– Останови машину. Я передумал идти в музей.

– Не хочешь мне помочь?

В глазах Гнеушева промелькнуло подобие сочувствия.

– Эх, капитан! Не быть тебе майором!

– Это я и без тебя знаю.

Соколов не впервые находился в кабинете Палисадова и каждый раз с невольной завистью отмечал там идеальный порядок. Такой же, как в той полудеревенской комнате, где юный Дима впервые открылся ему с неожиданной стороны. Над столом Палисадова висел портрет Дзержинского, инкрустированный из разноцветных пород дерева. «Зэк мастерил», – почему-то с неприязнью подумал Соколов.

– Максим Максимыч! – неискренне обрадовался Палисадов. – Накопали что-нибудь интересненькое?

– Почти ничего, – осторожно ответил капитан.

– Ну и не надо! Дело оказалось таким простым, что даже немного обидно. Не стоит выеденного яйца. Приехал я в пансионат, а там о случившемся ни сном ни духом. Это, думаю, хорошо! Фактор неожиданности всегда помогает. Собрал персонал, выдержал театральную паузу и – шандарахнул! Что тут началось! Бабы воют, заведующий в шоке… Но я молчу. Вы мой глаз знаете! Если бы кто-то из них ваньку валял, я бы его моментально вычислил.

С этим Соколов поспорить не мог. Глаз у майора был наметанный.

– Нет, никто ничего не знает, – продолжал Палисадов. – Иду в комнату Половинкиной. Там всё вверх дном, на полу бельишко скомканное, и среди, я извиняюсь, трусов и бюстгальтеров – клочки какой-то фотографии. Складываю: парнишечка получился. В тельняшечке, симпатичный такой, уши как у летучей мыши. Кто такой? Гена Воробьев, бывший морячок, из деревни Красный Конь. Оказалось, любил наш морячок Половинкину сильно-пресильно! Приезжал к ней часто-пречасто! Продукты ей деревенские возил и тэ дэ и тэ пэ. Но с любовью у них не вытанцовывалось. Я ведь покойницу немного знал. Красивая была девушка, но с большим гонором! На нее многие приезжие заглядывались. Но себя, как говорится, блюла. Видно, жениха присматривала либо любовничка постоянного. Но какое у наших гостей постоянство? Дома жена, теща, партком… В общем, не обламывалось бедной Лизе ни с одной стороны. А морячок рядом. С одной стороны – удобно. Но уж очень надоел, ревностью замучил. Короче, крепко они с ним поругались вчера. Кричал он на нее так, что стекла звенели. Потом выскочил на улицу злой, поцарапанный (!), сиганул на мотоцикл и был таков. Горничные – к Лизе. Думали, может, прибил ее? Нет, спокойная, даже повеселевшая. Жалко, говорит, Геночку! Парень он хороший, но ничего не поделаешь.