Николай Нароков - Могу! Страница 30

— Я похожа на розу! — горько усмехнулась Софья Андреевна. — Она стоит еще пышная, и ею еще любуются. Но вот в какое-то утро один ее лепесточек чуть-чуть привял. Это пустяки? Нет, это конец. И остановить его уже нельзя. Весь день роза будет осыпаться лепесток за лепестком, а к вечеру осыплется вся. Вот и я такая же. Чуть только во мне привянет хоть один лепесток, я сразу же начну осыпаться. И не успею я опомниться, как осыплюсь вся. Еще вчера — интересная дама, полная жизни и любви к жизни, а сегодня — старуха… Бр-р-р! — вздрогнула она.

— Да, это так! — безо всякого выражения в голосе и в лице подтвердил Ив. — Старость ждать не будет, а завладеет вами сразу.

— И вдруг я — нищая! Нищая старуха? — непритворно испугалась Софья Андреевна. — Нет, нет, нет! Ни за что!

— Если вы будете умны, нищей вы не будете. Ведь как раз сейчас у вас есть возможность вернуть все потерянное и даже с лихвой! — очень значительно подчеркнул Ив.

Софья Андреевна посмотрела на него, а он посмотрел на нее. В ее взгляде не было вопроса, а была только проверка, в его же взгляде была убедительность. И оба притворились, будто ни говорить, ни спрашивать им не о чем.

Промолчали долго.

— А какая же ваша вторая неприятная новость? — осторожно спросил Ив.

— Вряд ли она вас заинтересует, но я именно ради нее и хотела вас видеть. Я влюблена, вот моя вторая новость.

— О!

Губы Ива вздрогнули слабой улыбкой, которую он тотчас же скрыл, плотно сжав рот.

— Представьте себе, что мне хочется расспросить вас об этой новости, хотя она меня ничуть не касается! — невыразительно сказал он. — Но думаю, что вы не захотите говорить о ней.

— Не захочу? Но ведь я уже сказала вам, что приехала для того, чтобы поговорить с вами о ней.

— Вот как? Вы приехали для этого? Только для этого? Чтобы поделиться со мной вашей новостью?

— Другой причины у меня нет.

— Нет? Предположим, что вы правы.

Софья Андреевна выпрямилась. Она хотела ответить что-то резкое, но тут же передумала.

— Скажите, вы не верите каждому моему слову или не каждому? — язвительно спросила она.

Ив улыбнулся своей иронической улыбкой.

— А это — глядя по погоде! — с хитрой уклончивостью ответил он. — Но не будем спорить и ссориться. Сегодня я настроен очень мирно и заранее готов на компромисс: вы приехали не только ради этой новости, но и ради ее тоже. Вам, вероятно, хочется поделиться ею? Это понятно! Говорите, я вас слушаю.

— Поделиться? Да, чтобы поделиться. Вы, конечно, понимаете, что иногда в человеке есть непереносимая потребность высказать то, что у него внутри. Ему бывает нужно «излить свою душу»… Да?

— Раньше вы умели держать все свое в себе.

— Вероятно, я ослабела! — вздохнула Софья Андреевна. — А говорить мне не с кем и изливать свою душу не перед кем. Ведь вы у меня один! Как это непонятно и жутко: вы — самый близкий мне человек. Даже больше: единственный близкий! Жизнь очень зла, если вы — единственный близкий у меня. Почему это так? Почему?

— Нас очень многое связало за эти 20 лет! — уклончиво ответил Ив.

— Да, многое! Но все, что связало нас, было гадкое, подлое и даже преступно. Иной раз я вздрагиваю, когда вспоминаю, что именно нас связало.

— Тем более оно крепко.

— Может быть! Но вы слышали: я влюбилась. Что вы на это скажете?

— Только одно: я вас не поздравляю. Если вы не преувеличиваете и если вы действительно влюбились, то вас ждет тяжелое. Очень тяжелое. Старческая влюбленность не может дать радости и, тем более, счастья.

— Старческая? — протестуя, посмотрела на него Софья Андреевна.

Ив прищурил глаза и ответил едким взглядом.

— Допустим, что сегодня она еще не старческая! — улыбнулся он. — Но ведь вы сами сказали, что ваши лепестки уже готовы осыпаться. Значит, завтра ваша влюбленность станет старческой. А такая влюбленность — уродство. Как же можно ждать радости от уродства? Тем более, что влюбились вы в мальчика. Ему, вероятно, лет 17–18?

— Да, 18!..

— Любовь в ваши годы? Это беспощадная шутка! Но не преувеличиваете ли вы? Быть может, это не любовь и не влюбленность, а только тоска одинокой женщины? Или, вернее, требование неугасшего секса?

— Боюсь, что я не преувеличиваю. Во всяком случае во мне еще никогда не было того, что есть сейчас. Мне мало того, что я — его любовница: иногда мне кажется, что я хочу быть его матерью. И я его ревную! Это не похоже на меня? Да, я раньше просто выгоняла тех любовников, которых подозревала, что они изменяют мне, но никогда не ревновала их. А сейчас я ревную! Может быть, не так, как Отелло, а по-женски, но я ревную! Это ревность? Или это злоба, обида, жалость к себе?.. Ах, как я ревную!

— Кажется, я догадываюсь, к кому вы его ревнуете.

— И, конечно, записываете свою догадку в свой актив? Да, да! Я уже вижу, какие мысли пробегают в вас!.. Вы уже ищете, как извлечь пользу из того, что я говорю, вы уже думаете о процентах прибыли? Рано, дорогой Федор Петрович! Рано об этом думать!

— Говорят, будто каждая первая любовь чем-то необыкновенна! — не ответил Ив на ее слова. — Будто первая любовь сильна, глубока и нежна. Нет, это не так! Первая любовь почти всегда бывает очень проста и незатейлива. Но последняя любовь… Да! Она жестока. Она берет в плен и — до конца дней.

— Но что же я должна делать, чтобы удержать этого мальчика около себя? Право, я готова посадить его в клетку и держать на цепи!

— Да, вы такая. Вы способны именно так и только так любить: любить насилием. Что ж…

Ив отхлебнул два-три глотка и на минуту задумался. Потом поднял глаза и заговорил с той уверенностью, которую Софья Андреевна хорошо знала и которой она всегда боялась.

И чуть только он заговорил, как она почувствовала то, что чувствовала чуть ли не всегда, когда он говорил: готовность подчиниться его словам. Его уверенность подавляла ее, и она соглашалась с ним раньше, чем дослушивала до конца.

— Видите ли, — медленно и с расстановкой начал говорить Ив таким тоном, каким говорил тогда, когда не на ветер бросал свои слова. — Видите ли, насколько я знаю жизнь и людей, пожилые женщины стараются удержать у себя своих любовников тем, что изо всех сил угождают им, балуют их, льстят им и даже заискивают перед ними. Это вздор! Такие попытки могут удержать только не надолго: месяц, полгода. Их баловство начинает вызывать в любовнике отвращение, любовнику становится противно от них, они его раздражают. Что тогда? Слезы? Упреки? Мольбы? Это еще хуже. Это злит и отталкивает.

— Но что же? Что же другое?

— Другое? Власть! — коротко и просто отрезал Ив. — Вы говорили, что любите чувствовать свою власть над другими. Но подумайте и об обратном. Подумайте о том, что есть люди, которые любят чувствовать власть над собой. Вы знали таких людей? Знаете их? Их много, больше, чем нам кажется. Подчинение лежит в их природе, оно такая же их потребность, как дыхание, сон или жажда. Они родились подчиненными и для подчинения. Оно для них не проклятие и даже не тягость, а радость и условие жизни, как воздух для птицы и вода для рыбы. Они подчиняются не потому, что их заставили подчиниться, а потому что подчинение лежит в натуре их. Вы думаете, что Сталин, Гитлер или пигмей Кастро могли бы так долго держать власть в своих руках, если бы не было вот этих… подчиняющихся!.. Без них деспотизм не продержался бы и двух недель, но они — сила и опора деспотов. И даже здесь, в свободной Америке, люди тянутся к подчинению партийным лидерам, политическим демагогам и профсоюзным крикунам. Вы этого не видите?

— Почему вы говорите об этом? — подняла глаза Софья Андреевна.

— Потому что ваш мальчик, как мне кажется, тоже такой. Значит…

Ив слегка придвинулся к Софье Андреевне и стал говорить настойчиво и убедительно, но понизив голос, как будто доверял ей какую-то тайну, о которой нельзя говорить громко.

— Ведь вы же сильнее его! В вас есть не только опыт, но есть и воля. А кроме того вы умны. Более того: вы умны подлым умом. Подлый ум — громадная сила. Так подчините же себе вашего мальчика. Вы хотите удержать его? Удержать его можно только подчинением. Не насилием, нет! — но подчинением.

Софья Андреевна мигом вспомнила, как Миша поцеловал ее туфлю: сначала вознегодовал, а потом не мог оторваться от этой туфли. Она тогда подумала, что его охватил любовный экстаз, но сейчас увидела другое: это был экстаз подчинения, упоение подчинением. И она поверила словам Ива.

— Пусть ваш мальчик, — негромко, но веско продолжал Ив, — каждую секунду хочет того, чего хотите вы, и пусть ему кажется, будто это не вы приказываете ему хотеть, а он сам, он сам этого хочет. Ваше слово для него закон? Нет, этого мало: пусть ваше слово будет для него его собственным словом и собственным законом. Не тем, которым вы его связали, а тем, который он сам для себя создал. Вы когда-нибудь видели собак умного дрессировщика? Он приводит собаку к тому, что она хочет, именно — хочет! делать то, чего хочет ее хозяин. И когда она исполнит его приказ, она дуреет от радости: прыгает, неистово размахивает хвостом и упоенно лает. В этот миг она счастлива! Ведите же вашего мальчика к подчинению, и вы увидите, что вам нечего будет бояться потерять его, потому что это он будет бояться потерять вас. Нет, нет! Не цепляйтесь за него, и тогда он начнет цепляться за вас. Поняли вы меня?