Норман Мейлер - Нагие и мёртвые Страница 30

— Ночью противник, по-видимому, предпримет атаки местного значения, — снова сказал он в телефонную трубку. — Свяжитесь со всеми подразделениями и передайте мой приказ удерживать занимаемые рубежи. Общее отступление недопустимо.

— Сэр? — послышался сомневающийся голос на другом конце провода.

— Если японцы смогут где-нибудь прорваться, пусть прорываются. Роты, которые окажутся на флангах любого прорыва линии фронта, должны во что бы то ни стало удерживать свои позиции. Я отдам под суд военного трибунала всякого офицера, который отступит со своей частью из тактических соображений. С противником, которому удастся прорвать нашу линию обороны, справятся резервные подразделения.

Такое решение генерала привело Даллесона в полное замешательство. По его, Даллесона, мнению, при сложившейся обстановке, если японцы предприняли бы ночью несколько мощных атак на вновь установившейся линии фронта, самым благоразумным было бы отвести войска на одну-две мили и попытаться таким образом продержаться до утра. Даллесон благодарил теперь бога за то, что генерал не спросил его мнения. Он сразу же решил, что генерал был прав, а он, Даллесон, ошибался.

— А как насчет меня? Я получу какое-нибудь подкрепление? — снова послышался голос Хатчинса с другого конца провода.

— «Электростанция» прибудет к вам в двадцать три ноль-ноль, — ответил генерал. — Вы распределите их между «Парагоном Редом» «Джордж» и «Парагоном Редом» «изи» в районах со следующими координатами: ноль семнадцать тридцать семь, четыреста тридцать девять пятьдесят шесть и ноль восемнадцать двадцать пять, четыреста сорок ноль шесть. — Каммингс диктовал координаты этих районов по памяти, представив себе тактическую карту боевой обстановки. — В качестве дополнительной поддержки я намерен послать вам усиленный взвод от «Парагона Еллоу» «шугэ». Его следует использовать на вьючных обозах и для связи по фронту с «Парагоном Уайтом», а позднее, возможно, и для огневой поддержки «Парагона Уайта» «бейкер» или «кэт». Мы решим это в зависимости от обстановки. Мой временный командный пункт на эту ночь будет здесь.

Теперь генерал принимал решения совершенно свободно и быстро, и они, как он полагал, были четкими и ясными. Более счастливым и довольным, чем в этот момент, Каммингс чувствовать себя не мог бы. Он положил трубку и задержал свой взгляд на Хирне и Даллесоне, как бы оценивая, какое он произвел на них обоих впечатление.

— Сегодня ночью придется много поработать, — пробормотал он.

Краем глаза Каммингс успел заметить, что присутствовавшие при разговоре капитан и рядовой артиллерийской батареи смотрели на него с благоговением. Весело улыбнувшись, он повернулся к Даллесону:

— Я пообещал Хатчинсу усиленный взвод. Думаю послать ему саперов и подрывников, но к ним необходимо добавить отделение из какого-нибудь другого взвода.

— Может быть, отделение из разведывательного взвода, сэр?

— Отлично, дадим из разведывательного, — согласился Каммингс. — А теперь подготовьте приказы на марш. И побыстрее, пожалуйста. — Он закурил сигарету и повернулся к Хирну: — А вы, лейтенант, позаботьтесь о койках.

Ни для чего другого Хирн в этот момент генералу нужен не был. Впрочем, единственным вкладом Даллесона в последовавший ночью бой явилось предложение добавить к саперно-подрывному взводу отделение из разведывательного взвода.

5

В момент, когда Минетта разбудил Рота заступать в караул, тому снилось, что он ловит бабочек на прекрасной зеленой лужайке. Рот проворчал что-то и попытался снова заснуть, но Минетта продолжал трясти его.

— Ну хорошо, хорошо, я встаю, — прошипел Рот сердито. Он повернулся, тяжело вздохнул, оперся на руки и колени и энергично потряс головой. «Сегодня стоять в карауле целых три часа», — подумал он с ужасом. Нахмурившись, Рот начал медленно натягивать на ноги ботинки.

Минетта ждал его в пулеметном окопчике.

— Знаешь, сегодня очень страшно, — прошептал он. — Я думал, что и не вернусь отсюда.

— Что-нибудь произошло? — спросил Рот.

Минетта пристально поглядел в темные джунгли, но, кроме проволочного заграждения на расстоянии десяти ярдов от пулемета, различить что-нибудь еще было невозможно.

— Мне показалось, что несколько японцев пробирались здесь, — прошептал он еще тише, — поэтому следи внимательно.

У Рота от страха подкашивались ноги.

— Ты уверен? — спросил он.

— Не знаю, — неопределенно ответил Минетта. — Артиллерия в течение двух последних часов ухает непрерывно. Наверное, где-то идет бой. — Он прислушался. — Вот погоди, слушай… — На расстоянии нескольких миль впереди прозвучал артиллерийский выстрел, а через некоторое время с этого же направления донесся глухой металлический звук разорвавшегося снаряда. — Бьюсь об заклад, что японцы где-то атакуют. Господи, наше отделение, наверное, попало в самую гущу этой заварухи.

— Я считаю, что нам повезло, — сказал Рот.

— Как сказать, — возразил низким голосом Минетта. — Стоять двойной срок в карауле — тоже хорошего мало. Подожди, сам увидишь. Три часа в такую ночь — не хватит никакого терпения. Мы ведь ничего не знаем, японцы могут прорваться. Ты еще не отстоишь своих часов, а они могут напасть на нас здесь. Ведь до линии фронта всего-навсего десять миль. А может, они вышлют патруль сюда?

— Да, это опасно, — согласился Рот.

Он вспомнил, каким было лицо Гольдстейна, когда тот вскоре после бури собирал свой рюкзак. Сейчас Гольдстейн находится там… наверное, участвует в бою. Рота охватило какое-то странное чувство. Ведь Гольдстейна, может быть, даже убьют. Любого из ушедших туда могут убить: Реда, Галлахера, сержанта Крофта, Ваймана, Толио, или Мартинеса, или Риджеса, или Уилсона. Все они сейчас там, в самом пекле боя. На том свете может оказаться любой из них.

Страшно подумать, что человека могут вот так, запросто, раз — и убить…. Роту захотелось высказать свою мысль Минетте.

Но Минетта уклонился от разговора.

— Да ну тебя. Я рад, что отстоял свое время. — Он уже пошел было, но вернулся и спросил: — А ты знаешь, кого тебе будить для смены?

— Сержанта Брауна?

— Ага. Он спит на одеяле вместе со Стэнли, вон там. — Минетта указал рукой в весьма неопределенном направлении.

— Такой большой участок, а нас только пять человек, — недовольно пробормотал Рот. — Ты только подумай, — продолжал он, — пять человек на участке, который должен оборонять целый взвод.

— Вот и я об этом говорю, — согласился Минетта. — Не везет нам. Хорошо еще, что там, где первое отделение, ребят достаточно…

— Ну ладно, я пошел, — сказал он и решительно зашагал прочь.

Когда Минетта скрылся, Рот почувствовал себя ужасно одиноко.

Напряженно всматриваясь в джунгли и стараясь не делать никакого шума, он залез в пулеметный окопчик. Усевшись на двух патронных ящиках позади пулемета, Рот вскоре обнаружил, что ручки ящиков больно давят на крестец. Переставляя ноги и перемещая вес тела то на одну, то на другую сторону, он испробовал несколько различных положений, но сидеть по-прежнему было очень неудобно.

В результате вчерашнего дождя в окопчике собралось много жидкой грязи; одежда на Роте была все еще влажной. Вчера она была совсем мокрой, а спать пришлось на одеяле, расстеленном на влажной земле. «И что это за жизнь», — с горечью подумал Рот. Он был почти уверен, что к утру у него обязательно появятся признаки простуды. Это просто будет счастье, если он не заболеет воспалением легких.

Вокруг было очень тихо. Зловещее молчание джунглей действовало на Рота так, что он боялся даже вздохнуть полной грудью. Он долго сидел не шевелясь. Неожиданно ощущавшаяся им до сих пор тишина исчезла, его слух обострился, и он стал улавливать все, даже самые слабые шумы и звуки ночи: стрекот сверчков, крик лягушек, треньканье ящериц в кустах, шелест деревьев. Потом все эти звуки как будто пропали; вернее, слух Рота снова перестал воспринимать их, до сознания доходила только жуткая тишина. Такая смена тишины и звуков продолжалась в течение нескольких минут.

Рот начал размышлять. Где-то вдали слышались страшные раскаты грома и сверкала молния, но угроза дождя не пугала Рота. Он долго прислушивался к артиллерийским залпам, которые были похожи на приглушенные удары большого колокола в тяжелом влажном ночном воздухе. Рот поежился и скрестил руки. Ему вспомнилось, что говорил сержант на занятиях с новичками, когда рассказывал им о боевой обстановке, о том, как ведется бой и как японцы могут подкрасться к часовому сзади и пырнуть его ножом. «Он даже не успеет ни о чем подумать, — сказал сержант, — разве только в какую-нибудь долю секунды пожалеет, что не был бдительным, но будет уже поздно».