Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы Страница 30

Сэма давно уже выпила кофе, узнала некоторые интересующие ее подробности, а главное, поняла, что эта госпожа неравнодушна к Кудрет-бею. Еще немного, и она изольет Сэме всю душу, возможно, даже станет смаковать пикантные подробности их отношений с Кудретом. Но Сэма взглянула на часы и встала.

— Куда же вы, милая, торопитесь?

— Видите ли, мне еще надо кое-куда зайти…

Проводив гостью, Дюрдане, так звали даму, прислонилась к двери и задумалась. Эта красотка, конечно, одна из возлюбленных Шехвар. К Кудрету она не имеет никакого отношения. Иначе разве посмела бы она искать Шехвар? Да и зачем бы это ей понадобилось? Видно, они с Шехвар старые знакомые. Красотка надолго уезжала из Стамбула и вот теперь, вернувшись, решила навестить подругу.

Дюрдане отправилась на кухню и стала у окна. Но на улице никто не появлялся. Не могла же ее гостья так быстро отыскать дом повитухи. Видно, пошла навести справки у бакалейщика. В таком случае, сама того не желая, она наступит бакалейщику на любимую мозоль. Бакалейщик уже давно путался с дочерью Шехвар, хотел отдать ее в жены своему приемному сыну и таким образом породниться с Шехвар.

Женщина долго стояла у окна, но так никого и не увидела.

«Странно, — подумала Дюрдане. — Я ведь ей сказала, где живет Шехвар, почему же она туда не пошла?» Дюрдане не выдержала, накинула старенькое манто и поспешила к бакалейщику.

— Вай, тетушка Дюрдане-ханым! Добро пожаловать!

— Какая я тебе тетушка? Язык тебе вырвать за такие слова!

— Фу ты, черт! Выскочило… — рассмеялся бакалейщик.

— Это твоя теща — тетушка!

— Не моя, а моего сына…

— Не нарывайся, а то так тебя отделаю…

— Ладно, ладно! Что прикажете?

— Хотела выяснить, не заходила ли к тебе сейчас молодая элегантная особа?

Бакалейщик посмотрел направо, затем налево и как-то неопределенно протянул:

— Не-ет, не заходила.

— Она у меня была. Вернее, она приходила к Шехвар, не знала, что они переехали. Я ей сказала, что Шехвар живет теперь у повитухи, показала, где это, но красотка вышла от меня и будто сквозь землю провалилась.

— Молодая и красивая, говорите?

— Пальчики оближешь. Артистка, да и только!

— Вот расстроится теща, если узнает… Так что прикажете?

— Виски есть?

— К сожалению…

— Так и скажи, что одну только невестку и обеспечиваешь…

— Оно, знаете, и вправду так… — жалобно промямлил бакалейщик.

— Да поможет тебе аллах! Это единственное, что я могу сказать.

«Что же это за красотка могла разыскивать Шехвар? — задумался бакалейщик, как только ушла Дюрдане. — Элегантная, пальчики оближешь, да и только».

Примерно через час к бакалейщику зашла сама Шехвар.

— Вас искала какая-то красотка, — сообщил ей бакалейщик.

Решив, что бакалейщик подтрунивает, намекая на ее пристрастие к слабому полу, Шехвар огрызнулась:

— Не нарывайся, старый хрыч!

— Ей-богу, правда, я не шучу!..

— Все, кто хочет меня видеть, знают, где я живу… Так что брось эти штучки, лучше скажи, почему тянешь с женитьбой сына?

— Со дня на день ждем бумаг из Эрзрума. Это ведь не близко, сами знаете!

— Дай-ка мне виски!

— Нету больше!

— Чтоб тебе счастья не было!

— Что поделаешь? Разве ваша дочь оставит кому-нибудь хоть каплю?

Вскоре к бакалейщику снова заявилась Дюрдане, она пришла менять деньги. На сей раз Дюрдане вырядилась совсем как девочка и куда-то очень спешила.

Она шла на почту, чтобы отправить своему кумиру Кудрет-бею письмо и пятьсот лир. Раз уж он разводится со своей ведьмой, то чем черт не шутит? В самом деле! Ей хоть и перевалило за шестьдесят, но темпераментом и свежестью тела она не уступит молодой. В этом можно не сомневаться. А главное — она богата. Муж оставил ей пенсию, часть дома — целый этаж, мебель, которая вполне может сойти за антикварную, если выставить ее на продажу, ценные бумаги, золото да и всяких вещей много. Они уехали бы отсюда с Кудретом. Ей и сейчас за этаж предлагают сто тысяч лир. Можно купить квартиру поменьше, в другом районе, и до конца дней жить со своим любимым Кудретиком, как горлица с голубком. И пусть останется все ему, когда она уснет вечным сном в его крепких объятиях!

— Ребята, глядите, божий одуванчик идет!

К ужасу Дюрдане, слова эти были сказаны в ее адрес.

— Чего глядишь, бабуся? — спросил молодой верзила, когда Дюрдане обернулась.

— Стыдно, сынок, стыдно! Разве прилично задевать незнакомых?

— Неприлично задевать знакомых!

— Постыдился бы!

— Это тебе надо стыдиться! Вырядилась, как девчонка…

Дюрдане решила не вступать в перепалку, про себя подумав, что будет наряжаться так, как ей заблагорассудится. Никому до этого дела нет.

И прокурор, и начальник тюрьмы с подчеркнутым безразличием относились ко всем разговорам, касающимся пресловутых пятидесяти тысяч. Точнее, делали вид, что относятся с безразличием. Просто они считали, что чем быстрее все позабудут об этой истории, тем лучше. «Слухи, — обычно говорил прокурор, — страшнее фактов». — «Совершенно справедливо, — поддакивал начальник тюрьмы и тут же добавлял: — Не причастен я ни к тысячам лир, ни к десяти пара. Да низвергнет аллах на мою голову тысячу бед, если вру! Детьми родными клянусь!»

Но волны слухов вздымались все выше и выше. Более того, самая зубастая из оппозиционных партий, воспользовавшись заявлением острой на язык «свояченицы», которое, подобно снежному кому, успело обрасти всевозможными подробностями, обрушилась на правящую партию. То и дело можно было слышать:

— Нынешние власти совсем обнаглели. С каких пор сосут народную кровь!

— Если такая сошка, как начальник тюрьмы, берет пятьдесят тысяч лир, можно представить себе, сколько хапают те, что повыше!

— Государство прогнило насквозь. Взятки стали системой. Остается лишь уповать на всевышнего. Пусть поможет нам положить конец этому безобразию!

— И поможет! Настанет день, и мы отомстим!

— Э, не зря говорят: у каждого фараона свой Моисей.

— Пусть только наша партия придет к власти! Попьем и мы тогда крови наших мучителей!

— Когда же настанет этот день?

— Скоро! Скорее, чем мы думаем!

Начальник тюрьмы с прокурором не на шутку перепугались. Рано или поздно, решили они, все это дойдет до Анкары, и тогда нагрянет ревизор, а то и целая комиссия. Теперь начальник тюрьмы если и продолжал выпивать, то в тюрьму по ночам не ходил и с заключенными в карты не играл. Торговля наркотиками, холодным оружием и картами была запрещена. Заключенных ни под каким предлогом не выпускали за ворота тюрьмы. Не только тюрьма, весь город был охвачен тревогой — ждали приезда ревизора.

И ревизор прибыл. Точнее, их прибыло двое. Оба с виду невзрачные, худосочные, бледные. И опять-таки следует отдать должное проницательности Плешивого Мыстыка. Он первый определил прибывших по солидным портфелям и немедленно разнес весть по всему городу. Это не мешало ему выражать свое удивление: «Разве таким должен быть ревизор? Вот Кудрет-бей — дело другое. Рослый, представительный! Глянет — душа в пятки уходит…»

Да, в новоявленных ревизорах не было «анкарской холености».

Остановились они в захудалой гостинице и сразу принялись снимать с нужных лиц показания. Исписали не одну сотню страниц. Трудились как пчелки. А вот с начальником тюрьмы и прокурором почему-то не беседовали. Было установлено, что о взятке в пятьдесят тысяч лир слыхали все, но толком никто ничего не знал.

Попутно ревизоры узнали о том, что творится в тюрьме: о бойкой торговле не только мясом, но и наркотиками, ножами, кинжалами. Им стало известно и об азартных играх, в которых принимал участие подвыпивший начальник тюрьмы.

Дошла очередь и до «ревизора ревизоров», Кудрет-бея, который был вызван однажды к начальнику тюрьмы.

Нежась в шелковой пижаме, Кудрет лежал в постели и читал полученные из Стамбула письма. Два любовных, в розовых конвертах, на розовой бумаге, и третье, от старого дружка Длинного, в простом конверте, на простой бумаге, все испещренное каракулями.

Первым Кудрет прочел послание Сэмы, а письмо Длинного оставил напоследок. Сэма умоляла простить ее, писала, что не в силах забыть его, бредит им по ночам и часто вспоминает их встречу. Она очень виновата перед ним, но он сам толкнул ее на этот шаг, потому что обманул, сказав, что не женат, а потом не явился на свидание. Сэма не могла ему простить такого вероломства. Теперь от Идриса она узнала, что положение изменилось, и будет счастлива помочь человеку, которого она не просто любит, но обожает. Она готова подать тысячу заявлений и даже лично явиться в суд, если это поможет Кудрету выйти из «темницы»…

У Кудрета мурашки забегали по спине: а что, если она и в самом деле явится?