Маргарет Лоренс - Каменный ангел Страница 30

— Она в жизни не посмеет его ослушаться, — небрежно бросил он. — Так уж у нас заведено. Скандалить не принято.

— Надо же, как все забавно, — захихикала она.

Он тоже засмеялся, и, услышав шелест одежды, когда они повалились наземь, и их жадные поцелуи, я разъяренной тенью бросилась к себе.

В его комнату я никогда не совала нос. Джон даже постель заправлял сам. Иногда я слышала его взволнованное, сдавленное дыхание, и тогда мне становилось неспокойно, неуютно, но к утру все забывалось.

Я старалась не задумываться о его мужском начале. Наверное, это напоминало мне о том, что я запрятывала в самый дальний уголок сознания днем, но что не давало и до сих пор не дает мне спать ночью, и только снотворному удается стереть из моего сознания образ тяжелого мужского достоинства Брэма. Днем я уже не думала о Брэме, но ночами зачастую освобождалась от полусна, поворачивалась к нему и вдруг обнаруживала, что его нет рядом, и тогда меня наполняла такая отчаянная пустота, как будто ночь была целиком и полностью внутри меня, а не снаружи вокруг. Временами я готова была вернуться к Брэму, так меня к нему тянуло. Но утром все становилось на свои места, и я надевала черную униформу с белым кружевным воротничком, спускалась вниз, спокойно и неторопливо подавала мистеру Оутли завтрак и вручала ему утреннюю газету недрогнувшей рукой, словно никуда и не уходила в мыслях.

В нашей тогдашней жизни царил полный штиль — это было время застоя, наполненного ожиданием. Подсознательно мы ждали перемен, но совсем не тех, что вскоре произошли на самом деле.

И вот я, все та же Агарь, снова нахожусь на новом месте и снова жду перемен. Я предпринимаю слабую попытку помолиться, ведь на ночь всем подобает молиться — может, хоть здесь я освою эту науку? Как и раньше, у меня снова ничего не выходит. Я не в силах изменить то, что уже случилось со мной в жизни, и не могу сделать так, чтобы произошло то, чего не было. Но я не могу сказать, что это меня радует, что я приняла судьбу и верю, будто все к лучшему. Я так не думаю и не стану думать даже под страхом проклятия. Сидя на кровати, я просто смотрю в окно, пока не приходит темнота, и тогда деревья растворяются в ней, и даже море исчезает во чреве ночи.

VI

Дождь. Я просыпаюсь, как в дурмане, и пытаюсь сообразить, наведывалась ли сюда Дорис, чтобы закрыть окно. Затем, неуверенно нащупывая дорогу из сна в явь, вспоминаю, где нахожусь. Косые нити дождя попадают внутрь сквозь разбитое окно. К счастью, дождь не сильный, не то что наши грозы в прериях, когда молния рассекала небо, словно разозлившись на Господа и вцепившись когтями в Его мантию.

Однако дождь не так уж и безобиден. Его упорство никак не радует. Это раздражает, когда длится долго. Я вся дрожу. Неудивительно. На мне лишь легкий кардиган. Холодно. Я ужасно продрогла, лежа на этом неровном матрасе, от которого несет плесенью и сыростью. Ноги, до сих пор обутые в туфли, сводит судорогой. Нужно подняться с кровати и постоять, чтобы разработать мышцы. Однако я не решаюсь. Вдруг я упаду? Кто меня поднимет? И вообще, я не хочу слезать с кровати, ведь она — оплот моей безопасности.

Дождь так стучит в окна, что, если кто-то станет подниматься по лестнице, я даже не услышу. Надо лежать тихо. Буду стараться дышать ровнее, чтобы звук моего дыхания не перекрывал шумов извне. Но слышу я лишь дождь да стук разболтавшихся кедровых дранок на крыше, танцующих на ветру. Под ребрами начинает тянуть. Вернулась ли моя старая подруга-боль или это только дурное предчувствие?

Вот бы здесь был Брэм: если бы к нам пришли незваные гости, он управился бы с ними в два счета. Рявкнул на них зычно, и они бы сбежали. Осыпал бы их ругательствами, и от них бы след простыл. Но его здесь нет.

Глухая темнота окутала меня плотной, как шерсть, тканью. Света нет. Человеку совершенно необходим свет. Теперь я не уверена, правда ли я здесь или мне только кажется.

Вроде бы новый звук? Ну вот — его уже нет. Повторится ли он? Что это было? Одно я знаю точно: дождь не перестанет никогда. Зря я приехала в это заколдованное место. Даже не помню, зачем я здесь.

Если я крикну, кто меня услышит? Если я здесь одна — никто. Разве что рыбак проплывет мимо и задумается: то ли показалось, то ли это стонут опутанные водорослями утопленники, что плавают в неведомых глубинах посреди ракушек и зеленых камней, к которым тянутся их волнистые волосы. Я уже вполне представляю себя среди них, с лиловой диадемой из колючих морских звезд и браслетом из морских раковин на ненадежной нити из водорослей, в ожидании избавления от бремени своей плоти, когда все лишнее унесет вода, а останется лишь скелет, который поплывет по течению вместе с рыбами.

Мысль соблазнительна. Но в следующий же миг я чуть не теряю рассудок от страха. Глупая ты старуха. Агарь, толстая кретинка, вообразившая себя моллюском. Молчала бы.

Пожалуй, закурю. Главное — аккуратно, дом бы не спалить. Вот смеху-то будет — пожар во время дождя. Пуская клубы дыма, я чувствую себя лучше. Сегодня я вспомнила часть стихотворения — интересно, вспомню ли я его до конца? Поначалу ничего не выходит, а потом конец вспоминается сам, и я повторяю знакомые строчки. По какой-то загадочной причине это придает мне больше мужества, чем если бы я прочла Двадцать второй псалом.

Казалась Мэг царицею,А был на ней надетИз одеяла красный плащ,Соломенный берет.

Да будет мир ее душе —Ее давно уж нет![13]

Вот бы и мне из одеяла красный плащ. Я замерзла. В моей комнате сегодня так холодно. Эта Дорис отказывается включать обогреватель. Скупердяйка. Хоть замерзни мы все в своих постелях, ни полдоллара на обогрев не потратит. Я не могу унять эту чертову дрожь. Но невестку не позову. Не дождется она моих жалоб. Знаю я ее — накидает на меня одеял, чтобы я аж вспотела, а потом еще и скажет ему: «Опять ей обогреватель понадобился, это в середине-то лета, а?» Она считает, что, если что-то говорит не мне, я этого не слышу, только она ошибается. Меня не проведешь. Я знаю, чего ей от меня нужно.

Это я так говорю. На самом же деле ничего я не знаю. Она добивается не моих денег — видит Бог, этого добра у меня не много. Наверное, хочет дом? Или просто избавиться от меня и спокойно спать ночами. От таких мыслей мне дурнеет. Тошнит, в пищеводе огонь, будто я проглотила подожженный керосин. Нельзя курить ночью. Это портит пищеварение. Где моя карманная пепельница, что подарил мне Марвин? Странный, кстати, подарочек — он же ненавидит мою привычку курить.

Куда пропал Марвин? Внизу совсем тихо. Неужели так рано пошли спать?

Все они, все до одного, уходили и бросали меня. Я никогда их не бросала. Видит Бог, все было как раз наоборот.

Когда Джон закончил школу, я не смогла сразу отправить его в колледж — сбережений не хватило. Мистер Оутли устроил его на работу в одну контору, где Джон и осел на несколько лет. Работа не ахти какая, но я все твердила ему, что это временно. По моим соображениям, вдвоем мы смогли бы скопить нужную сумму примерно за год. Чтобы как-то сократить это время и быстрее обогатиться, я послушалась совета мистера Оутли и купила акции. Тогда все так делали. Так было принято.

Я не имела ни малейшего представления о том, как устроен рынок и почему он может в один миг рухнуть. Тем не менее он рухнул, и состоятельные люди стенали, как вдовы ассирийские[14], а мне было сказано, что мои акции с красиво выгравированными на них буквами стоят не больше, чем бумага, на которой они напечатаны.

Тратить время на оплакивание своей судьбы я не стала. Этим делу не поможешь. Первая мысль — Джон должен получить стипендию и учиться бесплатно. Я сказала ему об этом, но он лишь покачал головой. Я рассердилась.

— Не глупи, Джон. Попытка не пытка.

Глаза его потемнели от необъяснимого гнева.

— Не так-то это просто. Ты не понимаешь. Мало кому их дают. Не получу я стипендии ни за что в жизни.

— Но почему?

— О Господи, мать, я уже четыре года как закончил школу. Поздно мне. Да и мозгов у меня не хватит.

— Всего тебе хватит, еще бы тебе за ум взяться, а не разгуливать целый день с твоими, с позволения сказать, друзьями. Если тебе интересно мое мнение, ни один из них ничего собой не представляет.

— Мне не интересно твое мнение, но тебя же это все равно не остановит.

— Не груби, Джон.

— Ладно, прости. Я не хотел.

Наконец мы порешили на том, что будем копить дальше: он продолжит работать и при первой же возможности попытается поступить в университет. Затем контора, где он служил, решила сократить штат, и его уволили. Другую работу он найти не смог. Вдруг оказалось, что работу днем с огнем не сыщешь. Жизнь на побережье стала трудной: именно сюда со всей страны стекались мужчины и целые семьи, очевидно полагая, что нищета приятнее в мягком климате, где расходы на отопление невелики, а фрукты, говорят, в сезон задаром отдают.