Колин Макиннес - Абсолютные новички Страница 30

— Только что я кое-что понял, — сказал кот.

— Неужели?

— У меня у самого остался где-то галлон. Мы же не хотим высасывать все это обратно, не так ли?

— Нет, — сказал я, быстро заламывая трубку, чтобы жидкость перестала литься.

— Кажется, этого тебе хватит, чтобы вернуться назад к цивилизации.

— Спасибо. Где цивилизация? — спросил я.

— Ты не знаешь, где ты находишься?

— Ни малейшего представления.

Кот издал звук «тц-тц»

— Тебе действительно пора завязывать, — сказал он. — Просто развернись, проедешь полмили и попадешь на главную дорогу в Лондон. Я полагаю, тебе нужен Лондон?

Я отдал трубку.

— Мне нужен весь чертов город, — сказал я, — и все, что там имеется.

— Добро пожаловать, — сказал этот благодетель. — Я сам из Эйлсбери.

Мы пожали друг другу руки, похлопали друг друга по спине, и я проводил его взглядом, потом сел на свою Веспу и развернулся. Очень скоро я достиг бензоколонки, нормально заправился, выпил чашечку в ночном кафе для водителей и продолжил свое путешествие в столицу, словно Р. Виттингтон. И я говорил себе, пока мчался «ну, что же — прощай, счастливая юность: с этой минуты я буду крепким, крепким орешком, и если она думает, что может меня ранить, она здорово ошибается, черт побери. А что касается выставки, я все равно продолжу заниматься ей, сделаю немного бабок и поймаю ее, когда она упадет, а она упадет, это несомненно — и тогда мы посмотрим».

Скоро я прибыл в знакомые кварталы, и оказалось, что я еду в Пимлико, потому что — придется это признать — я хотел, чтобы случилось чудо, и моя противная старая Мама усвоила, что случилось с ее вторым ребенком и, может, предложила или сделала что-нибудь, или просто сказала что-либо обо всем этом. Я достиг района и медленно поехал по улице и, естественно, в ее подвале горел свет, так что я припарковался, аккуратно спустился вниз и глянул в окно, где, как и ожидалось, она распивала что-то с постояльцем. Папаша, возможно, и был прав насчет киприотов, но мне показалось, что это все тот же мальтийский здоровяк. И честно говоря, хоть я и хотел побеседовать с Мамашей — я хочу сказать, что даже чувствовал себя обязанным дать ей такую возможность — я не мог представить себе, как я открою эту тему, когда поблизости мальтиец, хоть я и был уверен, что она освободилась бы от него. Поэтому я поднялся по ступенькам и направился домой, посмотреть, быть может, Большая Джилл уже вернулась.

Большой Джилл не было — по крайней мере, свет не горел — но там оказался кое-кто другой: отгадайте, кто! Это был Эдвард-Тед, и никто другой, с пакетом в руках, он выходил из парадной двери (она всегда открыта, я уже говорил) как раз в тот момент, когда я вошел. Он сначала попятился, пока не увидел, что это я, потом сказал «Мне нужно поговорить с тобой», так что пришлось пригласить клоуна к себе, чтобы поболтать.

Я включил мягкое освещение, предмет моей гордости (потому что мне сделал его за десять фунтов один знакомый парень из театра, светотехник с Лэйн), и налил бравому гаду Эду стакан светлого пива с лаймом, его я храню для таких посетителей, еле слышно включил Ч. Паркера и посмотрел на него. Он был в своей летней униформе, то бишь: пижамные джинсы, тигровая майка и синий пиджак на молнии (воротничок, естественно, поднят — должно быть, он пользовался китовым усом), стрижка, сделанная газонокосилкой и хмурый взгляд. Но что-то в Теде Эде настораживало: он не был таким побитым, как обычно, его рычание было более естественным, и плечи расправлены, в них было немного больше силы.

— Возня, — сказал Тед, — с этими дисками.

— Какими дисками?

— Вот, тут.

Он показал на пакет. Грязь, наверное, уже въелась в его ногти.

— Зачем они тебе?

— Хочу их толкнуть.

— Давай посмотрим.

К моему удивлению, это была очень крутая коллекция.

— Я не знал, что у тебя такой вкус, — сказал я Эдварду. — Вообще-то, я не знал, что у тебя вообще есть вкус.

— Э? — сказал он.

— Они побиты, наверное.

Хитрая ухмылка расколола лицо чудовища.

— Ни фига, — сказал он.

— И что просишь за них?

— Называй сумму.

— Я сказал «Что ты просишь».

— Десятку.

— Цена слишком высока. Я дам тебе четыре.

— Эээррр!

— Оставь их себе, сынок.

— Десятку, я сказал.

Я покачал головой.

— Ну, с ними же одна возня, — напомнил я ему. — Что еще?

Теперь Эд выглядел очень уверенным в себе и сказал:

— Дятел послал меня.

— Послал, говоришь? Кто такой Дятел?

— Ты не знаешь?

— Поэтому и спрашиваю.

Эдвард выглядел очень высокомерно.

— Если ты живешь здесь, — сказал он, — и не знаешь Дятла, ты не знаешь ничего.

— Ага. Кто он?

— Он — главарь моей банды.

— Мне казалось, ты завязал с бандами. А они — с тобой. Как ты заработал прощение?

— Я не работаю.

— Как ты присоединился к банде?

— Они попросили меня.

— На коленях, наверное? Интересно, с чего это?

Эд ухмыльнулся, потом вытащил из кармана маленькую бритву, такими мясник делает котлеты, стер кусочки грязи с лезвия, поводил им по рукаву, и сказал:

— Я сделал дельце.

— Ты и царапину сейчас сделаешь, кстати.

— Не я. Они меня прикрыли.

Я встал, подошел к нему, протянул руку и взглянул на Эда. Он хлопнул бритву, довольно сильно, на мою ладонь. Когда он увидел, что я забираю бритву себе, он попытался отнять ее.

— Я просто кладу ее сюда, — сказал я, положив бритву на пол. — Не люблю разговаривать во время еды.

Эд смотрел то на меня, то на оружие.

— Ну, вот, — сказал он. — Дятел хочет видеть тебя.

— Передай ему, пусть приходит.

— Дятлу не передают.

— Ну, ты-то уж точно. Послушай, Эд-Тед. Если кто-нибудь хочет меня видеть, пожалуйста. Но вызвать меня куда-нибудь может только суд.

Эдвард встал, поднял свою бритву, поиграл ей, положил обратно в свой лоснящийся от жира пиджак и сказал мне:

— Ладно. О'кей. Я скажу ему. А эти штуки?

— Я дам тебе четыре.

— Я сказал — десять.

— А я сказал — четыре.

Вообще, я уже начал побаиваться этого визита, а также, скажу вам, был напуган. Ибо можно быть отважнее льва, чем я даже притворяться не собираюсь, но если четырнадцать таких вот гиен нападут на тебя ночью, на пустынной улице (как они всегда и делают), поверьте мне, сделать абсолютно ничего нельзя, остается только заказать койку в больнице. Так что лучше не попадаться им на пути, что очень легко, если только ты не спровоцируешь их (или они не пристанут к тебе), потому что если что-то произойдет, я могу сказать вам, руководствуясь опытом — я имею в виду, я видел это — никто не поможет вам, даже закон, если, конечно, полицейских вообще будет видно на горизонте, а этого в таких районах не бывает.

— Я дам тебе пять, — сказал я, и это было моей большой ошибкой.

— Десять.

— Тогда забудь об этом.

— Я не забуду…, — сказал Эд. — Ты еще услышишь обо мне, и о парнях, и о Дятле… И тот парень, которого хотят выгнать отсюда, тоже услышит о них…

— Кто хочет выгнать, и кого?

— Дятел хочет выгнать отсюда Клевого.

— Почему?

— Ему не обязательно говорить, почему. Он просто хочет, чтобы тот уехал отсюда и вообще из этого квартала. И ты должен сказать Клевому и проследить, как он смотается.

Я уставился на этого английского продукта.

— Эд, — сказал я, — ты можешь пойти и помочиться себе на ногу.

Как ни странно, но он улыбнулся, если это можно было назвать улыбкой.

— Ладно, — сказал он, — я возьму пятерку.

И я сделал свою вторую большую ошибку, а именно — подошел к ящику, где я держу некоторые ценные вещи, открыл его и достал немного денег, а Эд моментально запустил туда свои руки, и когда я ухватился за них, он дернулся назад и ударил меня по шее, дважды, очень быстро.

Я терпеть не могу драки. Нет, я не трус, — честно говоря, не думаю, что я трус, — но я терпеть не могу эту глупую возню, когда, не говоря уже о возможности пораниться, ты можешь нанести ущерб кому-нибудь, на кого тебе совершенно насрать, и очутиться в кутузке за нанесение побоев. Так что по возможности я избегаю драк. Но раз уж я ввязался, с другой стороны, я предпочитаю грязную борьбу — я не Джентльмен Джим, — потому что в драке я вижу лишь один выход, раз уж нет других вариантов: победить как можно быстрее и сменить тему.

Так что первое, что я сделал, превозмогая боль, пока Эд все еще тыкал меня в шею, — это схватил его за пиджак обеими руками, чтобы он не достал свою бритву, а дальше я поднялся, в то время, как он все еще бил меня по лицу и прыгнул ему на ногу всеми своими девятью стоунами, и пнул его так сильно, как мог, по голени, в то время, как я почувствовал треск зубов и кровь заливала мне глаза. Он согнулся, ему пришлось это сделать, и я отпустил его пиджак, схватил бутылку с лаймовым соком и разбил ее о череп Эдварда, его ноги подкосились, и он упал на пол, затем я пнул его в живот, просто для полной уверенности.