Andrew Лебедев - Скотство и чуть чуть о плохих грузинах Страница 30

Особенно по пятницам и по субботам. Впрочем, и по воскресеньям – тоже.

Сереже очень нравился бокс со звездами, а Кира была сама не своя от фигурного катания, можешь лишить Киру сладкого, но только дай ей посмотреть фигурное катание, где певец Митя Красивый делает поддержку фигуристке и чемпионке Олимпийских игр Вике Малаевой.

Как только Сережа переехал к Кире жить, он тут же купил ей (а впрочем – им двоим) большой плазменный телевизор на сорок два дюйма и к нему еще домашний кинотеатр звука "сэрраунд стерео" с пятью колонками и собуффером.

Теперь вечера для Киры стали все сплошь счастливыми "до немогу"…

– Что будем сегодня смотреть? – звонила Кира своему Сереже, когда рабочий день начинал уже клониться к своему концу, – может, возьмем в Пятерочке креветок, ты же любишь с пивом, и как раз сегодня твой бокс показывать будут…

Кира загораживала рукой рот с прижатым телефоном, чтобы сослуживицы не заметили ее счастливой улыбки и ее счастливых глаз, когда она разговаривала со своим Сережей.

– Заедешь за мной в семь? Ладно?

И Сережа заезжал.

Свою облезлую белую "девятку" всю в коричневых разводах бугрившийся под краской ржавчины ставил подле "вольво" старшей менеджерши, и Кира была все равно счастлива, потому что на сиденье, на котором ей предстояло ехать домой, всегда лежала красная розочка. И прежде чем сесть, Кира брала растение в руки и спросив кокетливо, – это мне? – звонко целовала своего шофера в щеку.

А вечером они включали свой большой телевизор, Кира накрывала на журнальном столике, придвинутом к дивану, и они, прижавшись друг к дружке, глядели шоу Алины Хованской "Фабрика невест". Глядели и лопали креветок запивая их пивом.

И Кира нежно прижималась к своему Сереже.

– Слушай, а я ведь эту девку на МКАДе подобрал, честное слово! – Сережа тыкал пальцем в экран, – и потом ее до АШАНа довез, а она мне даже ста рублей не дала.

– Наплюй на нее, – утешала любимого Кира, – все они такие эти там на телевидении.

Но когда они переключали канал, и когда на другом канале во весь сорокадюймовый экран лыбился Максим Тушников, Кира ничего не говорила своему Сереже, что знакома с этим товарищем.

Глава четвертая

Сценариста по диалогам нашли среди студентов московского литературного института.

Вернее, он сам нашел Алису.

И у них… И между ними…

Возникла любовь…

Но любви предшествовала работа.

– Ты как добрался до Останкино? – поинтересовалась Алиса.

– Пешкарос, – ответил Вася.

– Я скажу Тине, пусть Аджинджал с Тимуром тебе денег на машину дадут…

Она стала интересоваться всем, что связано с жизнью Васи Баженова, потому что Вася Баженов ее пленил. Ну ведь сама природа требует того, чтобы девушка в свои двадцать три кем бы то ни было пленилась, пускай даже такая круто-навороченная и телевидением замороченная, как Алиска Хованская.

А Васей трудно было не плениться.

Как же!

Собою хорош и пригож, да на язык остер, даром что ли студент литературного института!

Но сперва Вася пленил ее своими диалогами, что исправно писал для нового шоу.

– Это же в тысячу раз лучше того, что Сёма Израйлович писал, – говорила Алиса Тине.

– Ну, – с достоинством отвечала Тина, – а кто его нашел?

Тина правда умалчивала при этом, что во-первых, Вася сам нашел эту работу, просто придя в офис Интер-Медиа – группы с предложением писать тексты для рекламных роликов. А Тина просто оказалась там в этот самый момент и среагировала на красивый славянский экстерьер породистого Васи.

Через час, после собеседования, проходившего в баре "16 тонн", что на улице 1905 года, Вася уже сидел возле компьютера и сочинял первые диалоги к шоу "Бабе 45 баба ягодка опять".

Умолчала Тина и то обстоятельство, что Вася получал не пятьсот с листа, как Сема Израйлович, а всего лишь сотню, а остальное аккуратно поступало Тине в карман на организационные и представительские расходы.

Впервые идея переспать с Васей пришла Алиске в голову, когда они снимали третью серию первого сезона.

– Достоевский придумал для русского языка два новых слова, "штрюцкий" и "стушеваться", – рассказывал ей Вася о своей учебе в литинституте, – а я уже тоже придумал слово для русского языка.

– Какое? – спросила Алиса.

– Пешкарос, – гордо глядя на Алису, ответил Вася, – и слово уже пошло в народ, его схавали, оно вошло в язык.

– Я бы тебя слушала и слушала, – восхищенно глядя на своего сценариста, сказала Алиса, – может, поедем ко мне? Там посидим на кухне, попьем чаю с мартини, поработаем над сценарием…

– Поезжайте-поезжайте, – сально улыбаясь, хихикнула Тина, – мертвым могила, дуракам работа, а молодым – совет да любовь…

– Ну, мы тогда поедем, – крикнула Алиска дежурному администратору, – а вы тут подумайте, какую супер-фишку придумать, чтобы заодно и Максу-Деголясу нос натянуть, очень уж он с рейтингом вылез…

Вообще, покуда Хованская с Васей благополучно предавались в Алискиной спальне радостям узнавания друг друга, Тина вдруг придумала интересный ход.

– Слушайте, робяты! – сама поразившись глубине креативной мыслишки, что пришла ей в ее кудрявую голову, на всю студию закричала Тина, – мы вытащим на шоу Максимову мамашу.

– Чего? – переспросил Тимур.

– Я тут поглядела в досье Тушникова, которое сперла у Лагутина, так там указано, что его мамаше в этом году как раз ровно сорок пять исполняется, поняли к чему я клоню?

– Пригласить мать Тушникова на наше шоу? – начиная понимать тонкий замысел Тины, восторженно воскликнул Тимур.

– И не только пригласить, но и раздеть ее на этом шоу, – заключила Тина, – а когда она разденется на камеру, пригласить в студию ничего не подозревающего Макса Деголяса.

– Ну, ты просто Макиавелли! – прищелкнув языком и повращав зрачками, сказал Тимур, – ты крутая.

– А то, – ответила Тина, – денег давайте, много денег понадобится.

Денег много никогда не бывает.

Beoucoup d'argent – jamais plus rien.

You never may say its too much money.

Но тем не менее, Иван Иванович уже давно достиг того состояния, когда деньги его совершенно перестали интересовать. И вообще ему давно все обрыдло, кроме, пожалуй власти, но которая тоже, кстати говоря, в последнее время стала что-то слишком обременять господина Полугаева.

– Зинаида, в театр! – распорядился Иван Иванович.

Ему нравилось выходить с Зинаидой, нравилось, когда те, кто их не знал, всегда оборачивались на них, настолько экстраординарной парой были они с Зинаидой.

Сам Полугаев был далеко не маленького росточка, не хрен какой-нибудь там, а нормальный мужчина, статный, хорошо сложенный, но рядом с Зинаидой, особенно когда она делала прическу, да вставала на пятнадцать сантиметров патентованного итальянского каблука, Иван Иванович выглядел Пигмеем. Настолько хороша собою была Зинаида во всех двух метрах ее красивого тела.

Ей удивительно шли вечерние платья с открытой спиной. У спортсменки Зины спинка была пряменькая, стройненькая, рельефная. И гордо несла она на длинной шее высокие накруты-навороты в стиле кремлевских парикмахерских восьмидесятых годов а-ля депутатка ХХV-го съезда.

Это Никасик со Славиком так Зине насоветовали, что глупо, когда женщина прячет свое достоинство и желает показаться ниже, чем она есть на самом деле.

– Это сродни тому, как некие лысые мужики зачесывают прядку и трижды зализывают – укладывают ее взад, вперед и по диагонали всей плеши своей, – говорил Зине Никас-Никасик, – а ты наоборот, не сутулься, как это делают высокие женщины и не становись на плоскую подошву, но наоборот, надевай семнадцать сантиметров снизу и накручивай у своей coifuress башню из волос, чтобы тебя отовсюду было видно…

Вобщем, Полугаеву нравилось, что на них с Зиной оборачиваются и даже пялятся, хоть это и… в некотором роде not polite и даже rude to stare. Так на одном очень важном рауте в МИДе на них оглянулся сам Британский премьер-министр, шепнув своему другу Владимиру, – I'm exited.

Но особенно любил Полугаев выходить с Зиной в Большой театр на закрытые для простой публики спектакли, когда Президент приглашал своих германских или английских друзей-партнеров поглядеть Лебединое озеро, и когда ложи и партер занимали люди сплошь из столичной элиты. Тогда Иван Иваныч любил садиться с Зиной не в ложе, что по табели о рангах соответствовала его статусу, но в относительно демократический партер, причем во втором или в третьем ряду. И умиляясь от адажио из первого акта, Иван Иванович не в меньшей степени умилялся тому факту, что сидевшие позади их с Зинаидой людишки, вынуждены были ерзать задницей и вертеть шеей, чтобы разглядеть что-нибудь из-за Зининой прически.

– Зинаида, сегодня в театр! – крикнул Иван Иванович.

Он и хаммер то ей купил не потому, что мода такая, но потому что это был единственно voiture conviendables – единственно подходивший Зинке экипаж.