Наташа Нечаева - Куршевель. Dounhill. Записки тусовщицы Страница 30

Слушатели, несколько напрягшиеся при слове «партия», бурно зааплодировали.

– Выездные заседания политсовета будем проводить здесь, – продолжал витийствовать депутат, окрыленный такой весомой поддержкой. – И вообще, на кой черт нам нужен Индийский океан или берег турецкий, если есть Куршевель? Сапоги тут можно помыть не хуже, прямо в снегу, купаться будем чуть ниже, на Лазурном Берегу. Поставим в Ницце парочку авианосцев, да и присоединим этот блядский Куршевель к родной России! Чем он хуже Калининграда?

Конец пламенной речи снова утонул в восторженных аплодисментах, криках «браво» и льдистом звоне хрусталя.

– За нашу родину – Куршевель! – басом провозгласил другой пузан, белобрысый и очкастый, с потраченным оспинами лицом, в котором только совершенно слепой бы не признал известного министра-рыночника.

В который раз за неполные пять дней я ощутила тоскливое состояние дежавю. «Где, ну где я уже могла все это слышать? – мучилась моя память. – Причем совсем недавно! В редакции? Но у нас таких придурков не держат. По телику? Вряд ли. Здесь?»

Вспомнила! Конечно! Именно эти лозунги орали полупьяные ходоки на Марше несогласных! Про сексуальную Россию, и про расширение границ, и про авианосцы. Только вот Куршевель там не звучал. Да и откуда? Слово-то редко употребимое, не митинговое.

– Други! Я предлагаю, не мешкая, водрузить над Куршевелем красный флаг! – тонко и азартно высказался еще один депутат, известный поборник коммунистических идеалов, с короткими пшеничными усиками и такой же редкой челкой.

– А на нем начертать звезду Давида! – творчески развил идею кудрявый и губастый банкир, а по совместительству владелец заводов, газет, пароходов.

Коммунист и банкир крепко обнялись, выпили на брудершафт и смачно расцеловались. Бывший вице-премьер, красавец и жуир, которого во времена моей юности прочили в президенты, обнял пузана демократа:

– Хорошо, хоть здесь мы можем быть самими собой и не играть в вечных оппонентов!

– Хорошо, – кивнул пузан. – А тебя Соловьев уже пригласил на программу?

– Обижаешь! С кем же ты будешь насмерть биться у барьера?

– И вечный бой! Покой нам только снится! – торжественно, словно целясь прямо в сердце красавчика, доложил пузан. – Не обманем чаяний родного электората!

Я во все глаза наблюдала это невиданное братание, этот судьбоносный сплав идей и политическое единение непримиримых соперников. Оказывается, благодатный альпийский климат не только способствовал физическому здоровью, но и превосходно просветлял мозги! Иначе чем объяснить столь редкое единодушие непримиримых соперников? Тут, вдали от думских пультов для голосования, укрытые еловыми лапами от всевидящих кремлевских звезд, усталые пахари, денно и нощно взрыхляющие ниву народного благоденствия, становились обычными людьми. Понимающими, добрыми, естественными.

Между гостями то и дело мелькали солнечные веснушки дяди Семы, но к нам он не подходил. Может, стеснялся, а скорее всего, не видел. Мы довольно удачно притулились за раскидистой елью.

– За нас, мужики! – провозгласил владелец значительной части мировых металлических запасов. – За нас, золотую сотню, маленькую четвертушку в национальном ВВП страны!

– За нас! – поддержал главный российский алкоголик, переметнувшийся в недружественную Прибалтику. – И пусть подлые америкосы со своими жалкими шестью процентами ВВП сдохнут от зависти!

– А где Ромка? – вдруг вспомнили братаны.

– Раны зализывает, – хмыкнул молодой очкарик, вроде банкир. – Его же сегодня так опустили. На весь мир опозорили!

– Что? Кто? Как? – заволновалось общество.

– Пинком вышибли с первой строчки! – важно доложил банкир. – Журналюги наши какое-то очередное исследование провели и выяснили, что Рома теперь не самый богатый россиянин. Так что – первое место свободно! Дерзайте, господа!

– Бедный Рома! – пожалел либеральный пузан. – Это ж надо, так на яхту потратиться! Может, ему соболезнование выразить?

– А кто, кто первый? – взволновался металлист.

– Интрига! – пожал плечами банкир. – Может, ты, а может, я.

Законная гордость за коллег, заочно внесших смуту в это высокое общество, заставила меня задрать подбородок к зарождающимся звездам и презрительно хмыкнуть в сторону гомонящих миллиардеров. Правда, сделала я это довольно пристойно и негромко, чтобы не упустить нить разговора. И это было правильно. Потому что именно в этот момент от женской стайки отделилась одна фигура и таинственно прошествовала в нашу сторону.

«Батюшки! – припухла я. – Опять она. Ну, это не к добру…» Хорошо, что мы с Юлькой по-прежнему стояли не на виду и наши лица надежно скрывали мохнатые хвойные лапы.

Моя коллега, та самая, что пыталась отравить меня в «Лезиреле», заговорщически взяла под руки двух банкиров и что-то зашептала им в уши.

– Да ну! – не поверил один.

– Не может быть! – вырвался из ее захвата другой. – Они же разорятся к чертовой матери!

Коллега, насладившись произведенным ею эффектом, вернулась в женскую компанию, впрочем, пристально поглядывая в нашу, мужскую сторону, видимо ожидая реакции.

– Слышь, братва, – принял решение об обнародовании эксклюзивной информации первый банкир. – Тут такая ботва. Пресса говорит, что сегодня в Кицбюэле владельцы люксовых отелей подписали соглашение об ограничении приема русских туристов.

Мгновенно повисла тишина. Как по телевизору перед новогодней речью президента.

– Кто говорит? – зловеще и тихо первым спросил металлист.

– Говорю же, пресса. – И банкир указал на приторно улыбающуюся светскую обозревательницу.

– Женечка, зайка, иди к нам, – ласково, как блудливую собачку, поманил пальцем банкир.

Коллега подошла куртуазно, словно бы нехотя.

– Ну?

– Что – ну? Колись, откуда сквозняк?

– Этот сквозняк, мальчики, послезавтра будет на первой странице «The Guardian». Сегодня шестнадцать из двадцати четырех владельцев самых дорогих отелей Кицбюэля решили выделять вам в сезон не более десяти процентов мест.

– Обоснование? – коротко и деловито спросил водочник.

– Курорт превратился в заповедник для русских. Представители иного цивилизованного мира не могут из-за этого удовлетворить свои потребности в полноценном отдыхе.

– Да кому этот сраный Кицбюэль нужен? – возмутился именитый депутат. – Я там вообще ни разу не был!

– Ты не был, а Лена Ватурина только там и отдыхает.

– Так это из-за нее, что ли?

– А из-за кого еще? В прошлом году она в ресторане за вечер весь месячный запас икры сожрала. Пять кило!

– Ё! Как в нее влезло?

– То, что не съела, в пластмассовый тазик собственного производства сложила и домой увезла!

– Молодцы! – ехидно одобрила моя коллега. – И тут женщина виновата! А кто недвижимость скупает? Кто гуляет так, что Альпы трясутся? Кто голышом по склонам с девками носится? Кто официантов заставил «Боже, царя храни» по бумажке петь? Кто с вертолета доллары разбрасывает?

– Так доллары тут не в ходу, – смутился вдруг один из гостей, – а потом, мы на нитке, как Челентано.

– Ну да, а за этой ниткой пол-Тироля бежало, женщина ногу сломала.

– Да ладно! Ногу она могла и так сломать, сама по себе! Скользко же. А то, что австрияки жадные, как гномы, это всем известно! Я неделю назад там вообще рублями расплачивался! Все берут! Ничем не брезгуют!

– Вот гады! Недобили их в свое время, теперь терпим!

– Ничего! Рома там гостиницу приобрел, у него и будем отдыхать.

– Ну! И Ленка поле для гольфа выкупила, тоже отель собралась строить. Пробьемся!

– Слышь, Жень, а там русских как будут определять, по национальности или по гражданству? – вдруг хитро спросил молчавший доселе коммунист.

– В смысле?

– Ну, у меня, например, чешское гражданство имеется. У Борьки – американское. Лев, у тебя какое?

– Наше, израильское!

– Ну вот, – подвел итог блицопроса ушлый коммунист. – Они нас в дверь, а мы в окно!

Все радостно и облегченно загоготали, а я с гордостью подумала, что нет на свете такой ситуации, из которой не нашел бы выхода истинно русский человек!

Дальше было неинтересно, стали разносить огнедышащее мясо, и политический спор сошел на нет ввиду громкого довольного чавканья и участившегося звона стекла.

Уже направляясь вместе со всеми в близкое здание бара, я напоследок оглянулась на сверкающую елку. Запасливый молодой банкир жадно и быстро срывал с веток лаковые икорные баночки и рассовывал по карманам комбеза. Не привыкшая к такому бесцеремонному раздеванию, елка обиженно и нервно вздрагивала.

Как я головой ни крутила, но так и не смогла разглядеть в интимной полутьме изысканного бара легендарного дядю Сему. Он куда-то совсем пропал, вместе со своими веснушками. Юлька в компании молодых оторвышей самозабвенно отплясывала на мерцающем пятачке. За столиками клубился приятный люд, трепетными бабочками летали пробки от шампанского, волнами неземной благодати струился эфир элитного парфюма, сноровистыми жуками сновали официанты, неподдельной искренностью улыбок зарабатывающие себе на чай с круассаном.