Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 13. Запечатленные тайны Страница 30

Лев Николаевич на «Арсеньеве» двадцать пять лет назад плыл пассажиром, плыл с молодой женой, когда пароход долгим путем перегоняли на Волгу с Дуная. «До сих пор помню: жили в каюте номер 14. Молодой был. Счастливый. И вот уже выросли дети, жену схоронил.

Скрестились пути с пароходом. А теперь расставанье… Менять пароход — это, поверьте, все равно что еще раз жениться».

В ходовой рубке я узнал не только историю парохода, двадцать пять лет месившего воду от Уфы до Москвы и обратно, но и кое-какие подробности жизни на судне, пассажиру неведомые.

Тут многие плавают семьями: муж — штурман, механик, матрос; жена — проводник, повар, буфетчица. С детишками плавают. Тут есть свои радости. «Речник, если он выдержал две или три навигации, на всю жизнь речником остается. Это как и у летчиков. Там — потребность летать, тут — плавать. Я иногда после вахты даже просыпаюсь глянуть, как наступает рассвет на реке. Да. Стою и гляжу…»

На «Арсеньеве» есть традиция: в сумерки, когда река зажигает огни, печь картошку. Нет, не на камбузе в трюме. Это было бы не так вкусно и не так интересно. Картошку пекут…

в пароходной трубе. Ведро с картошкой на веревке опускают в этот темный и жаркий колодец. Замечается время, и по тысячу раз проверенной технологии через двадцать четыре минуты ведро вынимают. Картошка готова!

Горячая, румяная, ароматная. Едят все, кто на вахте. Едят с солью или с селедкой, а иногда со встречной баржи, зная традиции на «колеснике», кинут тройку провяленных волжским ветром и солнцем лещей.

Пароходный повар к печенью картошки отношения не имеет. Это делает сам капитан или кто-нибудь из матросов. Повар из жаркого камбуза подымается в рубку отдохнуть и проветриться. И есть у повара на «Арсеньеве» хобби — любит повар управлять пароходом.

С виду дело это несложное. Рулевое дубовое колесо с рукоятками на «Арсеньеве» снято и оставлено в рубке лишь на случай отказа машины. Штурвальный с легкостью крутит колесо небольшое, чугунное. Машина внизу многократно умножит небольшие усилия и нужным образом руль повернет. Но есть запозданья в такой передаче, и повар, с избытком крутнув колесо, вертит его обратно, но пароход по инерции шлепает вон из фарватера, а потом столь же решительно уклоняется вправо… Капитан, снисходительный к слабости повара, держит ситуацию под контролем. Поедая приготовленный поваром ужин, кривую линию на воде пассажиры не замечают. Но замечает ее механик. Появляясь у входа в рубку, он говорит обычно одно только слово:

— Опять?!.

На этот раз механик был особенно ядовит.

— Какой шофер тут взялся за колесо?

— Да вот гостя-корреспондента посвящаем в наши дела, — улыбается капитан.

— А товарищ корреспондент видел кинофильм «Волга-Волга»?!

— Присядь, Петрович, — мягко говорит капитан, становясь к штурвальному колесу.

Механик садится. Обжигается, чистит картошку, посыпает ее крупной солью.

— Вы вот скажите-ка лучше, товарищ корреспондент, правильно или нет здоровое судно взять и списать?..

И я почувствовал, как дорога этим людям — механику, капитану, штурману, повару — колесная паровая посудина.

— Это штурвальное колесо привезу вам на память. Грибникам оно ни к чему.

— Пойдемте-ка вниз, — берет механик меня за руку. — Пойдемте, пойдемте…

И мы оказываемся в святая святых парохода, где жаром топки вода обращается в пар и где этот пар-богатырь двумя огромными шатунами вертит гребные колеса. Все тут двигалось слаженно, четко и плавно. Все дышало добротностью и каким-то особым машинным здоровьем.

— Ручаюсь: еще двадцать лет проработает так же надежно, как и теперь.

Списание парохода механик переживал почти как крушение в личной жизни.

— Я вам скажу, за женою так не ухаживал. И вот на тебе… Заходил в министерство в Москве. Говорят: пора, свое отходил. Ресурс, говорят. Да что это, самолет, что ли — ресурс!

После Москвы механик целую ночь не спал, а сегодня ходил с парохода на берег, бросил в почтовый ящик письмо.

— Министру отправил. Лично. Все описал.

Сказал напрямик: не по-хозяйски! И подписался: механик Михаил Петрович Тебеньков…

Буду ждать. А если у них там дело решенное, с пароходом вместе стану на якорь. С такой машиной расстаться — все равно что друга похоронить.

В рулевой рубке я сказал о волненьях механика капитану. Лев Николаевич долго молчал, чуть пошевеливая колесо. Потом мы подробно и долго говорили о любопытном явлении — убыстренной нынешним веком сменяемости всего на свете: построек, одежды, вещей и машин. Все раньше служило годы, десятилетия, столетия.

Сейчас все меняется очень быстро. И новое создается уже с расчетом на эту быструю смену, на быстрый износ. Все время появляется что-то новое, иногда более совершенное, современное, но чаще всего лишь более модное. Вещь, постройка, машина могли бы еще послужить, если бы их починить, чуть подправить. Но никто не хочет с этим возиться. В результате на свалку идет зачастую изделие еще годное. И, с другой стороны, новинки сходят с конвейера с заведомо укороченной жизнью, а служат из-за хлипкости, недобротности меньше того, что им предписано при рождении.

— Это всего касается одинаково: столов, обувки, домов, кораблей, книг, часов, чего угодно. — Капитан взял с полки пакет и вытряс из него фотографии пароходов. — Вот смотрите, это «Спартак», «Усиевич», «Володарский» «Калинин» — колесные пароходы. Построены в середине прошлого века. Стало быть, каждому больше ста лет. И что же — ходят! И как ходят — в скорости современному теплоходу не уступают.

Все в них делалось на долгую службу. Наш «Арсеньев» им правнук- год рождения 1955-й. И вот — на якорь, для грибников. Почему? Строился сроком на двадцать пять лет. Двадцать пять лет исправно и отходил. Может ли больше? Может.

Механик прав — машина в полном порядке. Но надстройки «Арсеньева» просят ремонта. Однако никто возиться с этим не хочет. Проще списать.

Разве не так же мы поступаем сегодня с обувкой, мебелью, телевизором?..

Непростую проблему жизни сидящий молча механик не хотел ни понимать, ни принимать. Ему было просто жаль пароход.

— Поглядите на реку. Разве мы от кого-нибудь отстаем?! План? Давно выполнили. График хода? Видите сами. Немодная штука — пар? А по-моему, лучше пара ничего не бывает.

При слове «пар» все в рубке пришли в занятное возбужденье. Все были согласны: лучше пара ничего не бывает. «Этот «колесник», движимый паром, я могу развернуть почти что на месте, как танк. Ни один теплоход это сделать не может», — сказал капитан. «Топливо-то — мазут! Дешевле некуда», — сказал механик.

И повар тоже за пар был горой: «На теплоходе вода горячая — дефицит. Ее надо греть. У нас же горячей воды навалом. Кипяток? К вашим услугам! Тепло в каюте? Всегда в наличии. У других душ — роскошь, а у нас, кроме душа, еще и банька. С вениками. Хочешь березовый, хочешь дубовый…»

В этот момент мы как раз отвалили от пристани в Угличе. Капитан мигнул молодому матросу, и тот с готовностью потянул провод гудка. И раздался у кромки древнего городка такой долгий, такой тревожный с переборами голос, что старушки у пестренькой церкви стали креститься, а мальчишки горохом посыпались к пристани в предвкушенье увидеть что-нибудь необычное. За превышение нормы гуденья капитану по радио с пристани полагалось внушенье, но чей-то чуть хрипловатый голос сказал:

— Значит, прощанье…

— Да, ведем «Арсеньева» на покой, — сказал капитан.

— Жалко! — искренне вздохнул репродуктор. — Привыкли к вам…

Так от пристани к пристани с прощальными гудками строго по графику шел наш «колесник» по Волге. Навстречу двигались баржи, груженные камнем, лесом, арбузами, помидорами, бежали чумазые катерки речной службы, проносились скорые, как две спаренные щуки, грузовые катамараны. Шли лебединой белизны и лебединой осанки огромные четырехпалубные современные теплоходы, источавшие свет и веселую музыку. Рядом с ними тихий «Арсеньев» выглядел бедноватым. Но чувствовалось, как все на реке знают и любят этого старика. К двум-трем словам путевой информации по радио обязательно прибавлялось прощальное теплое слово.

В полночь в рубке я застал капитана. Он был на вахте один. Небо светилось погожей россыпью звезд, а Волга лежала в белом тумане. «Арсеньев» шел по локатору. На экране хорошо было видно: кто-то большой и грузный нас догоняет.

— Я «Дмитрий Донской», — сказал из тумана вежливый радиоголос. — Не обидитесь — обгоню?

— Обгоняйте, — сказал капитан.

Поравнявшись с нами, «Дмитрий Донской» справился, не везет ли «Арсеньев» в своем буфете московской колбаски, спросил о прогнозе погоды и под конец, как и все, посочувствовал:

— Жалко, жалко, мог бы старик еще походить…