Альва Бесси - И снова Испания Страница 30

Я подумал, что лучше всего начать с книги, которую я никогда раньше не видел. Она была издана в Париже и в Швейцарии, называлась «Дневник Испанской войны»{[59]} — четыреста восемьдесят девять страниц in octavo{[60]}, с иллюстрациями, — и принадлежала перу советского журналиста Михаила Кольцова, который два первых года войны был корреспондентом газеты «Правда».

Мы пришли в книжный магазин и напрямик назвали продавцу заглавие и автора книги. Он посмотрел на нас, сказал «минутку», вышел в другую комнату, закрыл за собой дверь и отсутствовал почти десять минут.

Наконец он вернулся, извинился и сказал, что этой книги у него нет. Я спросил, можно ли ее разыскать, и он ответил: «Возможно». Я дал ему наши фамилии и адрес, а имя человека, рекомендовавшего его магазин, сохранил в тайне.

Шла вторая неделя нашего пребывания в городе. Продавец обещал мне позвонить, когда книга появится, или прислать ее в гостиницу, но, конечно, не позвонил и не прислал. Я было подумал о том, чтобы назвать ему «информатора», который дал на то разрешение («если будут трудности…»), но все же не назвал.

Вместо этого мы заглядывали в лавку примерно раз в неделю и каждый раз спрашивали книгу. Он отвечал, что книга не пришла. Ну бог с ней, решили мы, нет так нет. На четвертый раз мы уже ни о чем не спрашивали, но купили две другие книги, чтобы сделать продавцу приятное.

В начале пятой недели, перед самым нашим отъездом в Касабланку, нам позвонили и сказали: книга прибыла. Мы отправились в магазин и получили ее, уже завернутую. Она стоила триста шестьдесят песет, хотя была издана в бумажном переплете.

Мы навели справки и узнали, что можно купить и другие книги подобного рода: «Наша война» Энрике Листера — военные мемуары, написанные бывшим каменщиком, впоследствии возглавившим 5-й армейский корпус армии на реке Эбро (издана в Париже); и великолепные мемуары генерала Игнасио Идальго де Сиснероса («Cambio de Rumbo» — «Меняю курс»).

Сиснерос был «предателем своего класса» (аристократии), одним из немногих профессиональных военных летчиков-испанцев, сохранивших верность Республике. Он командовал теми незначительными воздушными силами, которые имела Республика. Примечательно, что во время войны эскадрилья называлась «Слава», и солдаты Линкольновского батальона никогда не забудут день, когда они пошли в атаку с высоты 666. Им была обещана поддержка авиации. Пять истребителей (я сосчитал их — пять) проревели над нашими головами, обстреляли с бреющего полета фашистские позиции у Гандесы и улетели. «Слава»! — кричали мы, но на наших лицах было разочарование — разве это поддержка?

Посланный в СССР премьером Хуаном Негрином после отзыва всех иностранных добровольцев в самом конце 1938 года, когда над Каталонией нависла угроза последнего фашистского удара, Сиснерос прибыл в Москву с письмами к Сталину, Ворошилову и Калинину и просьбой срочно дать двести пятьдесят самолетов, столько же танков, четыре тысячи пулеметов и шестьсот пятьдесят артиллерийских орудий.

«Эти цифры, — пишет Сиснерос, — показались мне астрономическими… Смущение мое росло по мере перечисления наших нужд. Однако, когда я кончил, я с радостью отметил, что Сталин отнесся к ним весьма положительно. Ворошилов воскликнул: «Товарищ Сиснерос, уж не хотите ли вы лишить нас всего нашего оружия?» Но при этом он улыбался».

Требуемое вооружение должно было стоить сто три миллиона долларов. «Я был озадачен, — пишет Сиснерос, когда Ворошилов спросил его о форме оплаты, — и не знал, что ответить, потому что хитрый Негрин не счел нужным сказать мне, что золото на депозите испанского банка в Москве практически исчерпано…

Наши советские друзья посоветовались о чем-то между собой (мне это не было переведено), заглянули в какие-то папки, потом Ворошилов сказал: «На счете испанского правительства осталась сумма… — (не помню точную цифру, но там не насчитывалось и ста тысяч долларов). — Следовательно, надо изыскать возможность покрыть разницу. Завтра вы сможете обсудить этот вопрос с товарищем Микояном, нашим министром торговли».

…Микоян оказал мне самый дружеский прием. У него уже были подготовлены все документы идя решения вопроса об оплате вооружения. Советское правительство решило предоставить испанскому правительству заем на сумму, эквивалентную нашим закупкам; моя подпись служила единственной гарантией соглашения.

Истории известно немало случаев, когда различные правительства, вынужденные обстоятельствами, соглашались на самые унизительные, кабальные условия, навязываемые им странами, предоставляющими кредит. Советские же люди, не требуя никаких гарантий, не ставя никаких условий, передали нам сто миллионов долларов, когда военное положение Республики было почти безнадежно. Ясно, что говорить при таких обстоятельствах об отсутствии интереса или великодушия — это значит искажать истину».

Семь судов с предоставленным Республике вооружением почти немедленно вышли из Мурманска. «Первые два судна прибыли в Бордо, когда наша армия еще имела в запасе достаточно времени, чтобы использовать привезенные материалы. Но французское правительство придумывало различные предлоги, затягивая их переброску через Францию.

Когда же вооружение наконец прибыло, у нас уже не было ни одного аэродрома, чтобы собрать самолеты. Если бы не этот трагический фарс, судьба Каталонии могла бы сложиться иначе. Этого оружия нам хватило бы, чтобы выстоять несколько месяцев. При тогдашней обстановке в Европе события могли принять совсем другой оборот.

У нас были десятки батальонов, готовых к бою. Нам не хватало только оружия… Можете представить наше отчаяние — враг наступает, а мы не можем вывезти из Бордо огромное количество оружия! Тогдашнее французское правительство помогало фашизму и содействовало его победе — разве я не прав?»

Последующая история правительства Эдуарда Даладье дала ответ на риторический вопрос Сиснероса.

4

Воскресенье прошло очень приятно. Хаиме и Мартита снова пригласили меня к себе на обед. Они были в восторге от рождественских подарков, которые я привез из Касабланки: бутылка великолепного вина, сделанного народом, не употребляющим алкоголь, арабское ожерелье, блокнот на письменный стол Хаиме, «переплетенный в Марокко». Потом мы пошли в комнату, где стоял проектор — посмотреть материал, отснятый в психиатрической клинике близ Реуса.

Молодая актриса, которая играла блаженную, сидела позади меня с матерью и мужем, Маркитосом, ассистентом режиссера. Она была так же очаровательна, как ее имя: Флор де Бетаниа.

Играла она потрясающе. Я не сомневался в том, что она наблюдала и изучала юную девушку, вообразившую себя ясновидящей, но, когда после просмотра нас познакомили (она говорила по-английски: родилась она в Доминиканской Республике, где ее мать тоже была довольно известной актрисой), Флор мне ответила:

— Нет, но Хаиме рассказывал мне о ней.

— Но как же вам это удалось? Я был готов поклясться, что на экране и есть та самая девушка.

Она улыбнулась и пожала плечами.

— Директор клиники, — вмешалась ее мать, — сказал Флор, что она совсем такая же, как его пациенты.

Юная актриса смущенно засмеялась, а я заметил:

— В данных обстоятельствах это лучший комплимент.

— Я очень боялась за эту роль, — сказала Флор, — но потом провела час с небольшим в клинике и заметила, что почти все женщины там абсолютно спокойны. Тогда, — она застенчиво улыбнулась, — я тоже успокоилась и проговорила текст, который вы для меня написали.

Подлинное произведение искусства всегда выглядит так, словно создано без труда, и само это впечатление является лучшим доказательством обратного. А также того, что это твое призвание — быть актрисой.

В этот вечер мы ужинали с Хаиме и Мартитой в ресторане на Диагонали, и Хаиме был очень расстроен. Он заявил, что недоволен тем, как идут съемки. Я удивился — ведь Флор де Бетаниа играет блистательно.

— Она-то очень хороша, — с улыбкой ответил он. — Но ведь у нее не главная роль.

— А-а-а, — промычал я.

— Вот вам и «а-а-а», — передразнила меня Мартита. Я взглянул на нее, и она попросила:

— Дайте мне, пожалуйста, американскую сигарету. — И, когда я щелкнул зажигалкой, она нарочно закашлялась и произнесла: — Слишком крепкие для моего горла, — то есть текст, написанный Хаиме для священника Хасинто, расхожая шутка у испанцев. (К американским сигаретам здесь давно привыкли, они куда слабее испанских.)

— Напрасно вы не стали актрисой, — заметил я, но она покачала головой и ответила:

— Нет. Кто актер, так это вы. Кстати, почему вы всегда разговариваете только с Хаиме, а со мной — нет? Вы что, любите только мужчин?

Она шутила, но не совсем. Я уже не в первый раз слышал от нее этот упрек. Когда они подарили нам великолепную иллюстрированную книгу об Испании, я сначала попросил Хаиме надписать ее, а потом уже вспомнил о Мартите. «Вы всегда смотрите только на него, — заявила тогда она, — а на меня никогда».