Герман Брох - 1918. Хюгану, или Деловитость Страница 30

"Неповиновение, Флуршютц?"

"Чистая теория, господин старший полковой врач. Нет, просто мне кажется, что в не таком уж далеком будущем медицину постигнет настолько глубокая специализация, что консилиум между терапевтом, хирургом или дерматологом вообще не сможет привести к какому-то результату просто потому, что больше не будет средства для взаимопонимания между специализациями".

"Неправильно, совершенно неправильно, Флуршютц, вскоре вообще будут одни только хирурги. Это единственное, что останется от всей этой жалкой медицины. Человек — это мясник, и везде он остается мясником, ничего другого он не понимает, а это ему понятно, как дважды два четыре". И доктор Куленбек стал рассматривать свои большие, ловкие, покрытые волосами руки и пальцы с предельно коротко подстриженными ногтями.

Затем он задумчиво произнес: "Знаете, кто не приемлет этот факт, у того действительно может поехать крыша. Все это необходимо воспринимать так, как оно есть, и иметь свою долю радости в этом. Так что, Флуршютц, послушайтесь совета, смените лошадь и становитесь хирургом".

48

За каждый рулон бумаги, который нужно было поставить, приходилось сражаться, и хотя на руках у Эша была выданная властями справка о выделении достаточного количества бумаги для "Куртрирского вестника", ему приходилось каждую неделю мотаться на бумажную фабрику. Почти каждый раз возникали скандалы с престарелым господином Келлером или с заведующим производством.

Рабочий день как раз закончился, когда Эш уходил с фабрики. На улице он догнал мастера Либеля и машиниста Фендриха. Либеля, собственно, он терпеть не мог, особенно его башку с соломенными волосами и толстой веной на лбу. Он процедил: "Добрый вечер".

"Добрый, Эш, выбились из сил со стариком?"

Эш не понял."Ну, чтобы он поставил вам бумагу".

"Чушь собачья", — ответил Эш.

Фендрих остановился и показал дыры на своих подошвах: "Это стоит шесть марок. Вот к чему ведет, когда зарплаты растут".

Эш уцепился за эту мысль: "Только зарплатами все это объяснить нельзя, это заблуждение всех профсоюзов".

"Как так, Эш, не хотите ли вы залатать заблуждения Фендриха тоже с помощью библейских нравоучений?.. — и с удивлением он отметил: — Нравоучение, заблуждение — рифмуется".

"Чушь собачья", — повторил Эш.

Глаза Фендриха заблестели в провалах воспаленных глазниц; он был туберкулезником, и ему не хватало молока. Он сказал: "Вера, наверное, это тот шик, который могут позволить себе только богатые".

Либель добавил: "Майоры и издатели газет",

Эш выдавил из себя едва ли не извиняющимся тоном: "Я в газете всего лишь служащий, — но затем раздраженно добавил: — Да это вообще ерунда, можно подумать, что профсоюзы дали обет бедности!"

Фендрих сказал: "Не так уж это плохо, когда можешь верить".

Эш продолжал: "Я для себя кое-что прояснил: вера тоже должна обновляться, и для нее должна наступить новая жизнь., в Библии говорится, что только сыну позволено будет возвести храм".

Либель заметил: "Естественно, у следующего поколения дела будут идти лучше, что тут нового… Я больше не могу прожить на свои сто сорок марок, даже если сюда добавить производственные премии. До старика это не доходит, К тому же я, так сказать, мастер".

"А у меня не больше, — сказал Эш, — даже если учитывать дом. У меня два квартиранта, с которых я как порядочный человек не могу требовать плату за квартиру, бедняги, Я больше трачу на содержание дома, чем имею с него",

Вечерний ветерок подул прохладой, Фендрих закашлялся.

Либель вздохнул: "Ну, да".

Эш признался: "Я ходил уже и к пастору…"

"Зачем?"

"Чтобы прояснить это место в Библии. Идиот, он даже не выслушал меня, Начал нести какую-то ахинею о молитве и церкви, и это все. Придурок, нужно самому себе помогать",

"Да, — согласился Фендрих, — на чужую помощь не надейся".

Либель возразил: "Те, кто держатся вместе, помогают друг другу. В этом преимущество профсоюзов".

"Доктор считает, что мне нужно в горы, я уже раз десять обращался в больничную кассу, но кто пришел не с фронта, тот может пока подождать, а я продолжаю кашлять".

Эш скорчил ироничную мину: "С профсоюзами и больничными кассами вы продвинетесь не дальше, чем я со своим попом".

"Остается одно- загнуться", — сказал Фендрих и закашлялся.

Либель спросил: "А что вы, собственно, хотите!"

Эш задумался: "Раньше мне казалось, что нужно просто уехать… в Америку… На пароходе через огромный океан, чтобы можно было начать новую жизнь, но теперь…"

Либель ждал продолжения: "Но теперь?"

Но Эш неожиданно выпалил: "Протестантам там, наверное, лучше… майор тоже протестант… но сначала нужно самому задуматься над этим… нужно было бы собраться всем вместе и почитать Библию, чтобы получить представление… кто в одиночестве, тот всегда сомневается, особенно если еще так много думает"."Если есть друзья, то тогда легче", — сказал Фендрих.

"Приходите ко мне, — предложил Эш, — я покажу вам то место в Библии".

"Хорошо", — ответил Фендрих.

"Ну а как вы, Либель?" — Эш почувствовал, что обязан задать и этот вопрос,

"Вначале рассказали бы, что вы там себе придумали",

Фендрих вздохнул: "Каждый может это увидеть только собственными глазами".

Либель ухмыльнулся и ушел. "Он еще придет", — произнес Эш.

49

История девушки из Армии спасения в Берлине (7)

6 памяти сохранилось не так уж много от того вечера, когда я сопровождал Нухема Зуссина в Армию спасения. Я был занят более важными делами. Можно как угодно оценивать занятия философией, но окружающий нас мир становится невзрачным и менее привлекательным. А кроме того, и примечательные вещи становятся невзрачными, пока их переживаешь. Короче говоря, я помнил только то, как Нухем Зуссин вышагивал рядом со мной, в своем застегнутом сюртуке, в своих слишком коротких и потому болтающихся брюках и в своей слишком маленькой смешной бархатной шапочке. Все эти евреи, если у них на головах не красуются их черные фуражки с козырьком, носят эти слишком маленькие бархатные шапочки, даже следящий, так сказать, за модой доктор Литвак. Я не смог удержаться, чтобы не задать не совсем корректный вопрос Нухему: откуда он взял такую шапочку? "Дали", — был ответ.

К тому же те события и вовсе не стоили того, чтобы о них говорить. Некий налег важности они получили лишь благодаря доктору Литваку, который вчера побывал у меня. У него была не очень приятная привычка заходить запросто; во время моей так называемой болезни он тоже поступил подобным образом. Итак, он снова стоял передо мной, а я как раз растянулся в шезлонге, в руках он держал неизменную прогулочную трость, а на голове у него была маленькая смешная бархатная шапочка. Собственно, она казалась не такой уж и маленькой, она была широкая, но сидела очень уж высоко, не покрывая всей головы. Впрочем, у меня сложилось впечатление, что доктор Литвак в молодости тоже имел молочный цвет лица. Сейчас же оно напоминало безупречные желтоватые сливки. — "Вы не могли бы мне сказать, что с Зуссином?"

Я сказал, и это соответствовало истине: "Он мой друг".

"Друг, прекрасно… — Доктор Литвак пододвинул к себе стул. — Люди волнуются, они решили позвать меня… Вы понимаете?"

В принципе я не был обязан его понимать, но мне хотелось сократить это расследование: "Он имеет право идти туда, куда хочет",

"Нет, кто-то имеет право, кто-то не имеет, Я ведь ни в чем вас не упрекаю… но что он делает с гойей'?"

Только сейчас я вспомнил, что в тот вечер Мари и Нухем побывали в моей комнате. У кого нет денег, тот не очень может пошататься по забегаловкам.

Я не смог сдержать улыбку.

"Вы смеетесь, а жена сидит там и плачет".

Это была, конечно, новость; я, впрочем, мог бы и знать, что эти евреи женятся уже в пятнадцать лет. Хоть бы я знал, кто был женой Нухема; одна из этих модных девушек? Или одна из матрон с пробором? Последнее показалось мне более приемлемым.

Я прикоснулся к цепочке пенсне доктора Литвака: "У него что, и дети есть?"

"А кто у него должен быть? Котенок?"

Лицо доктора Литвака приняло столь возмущенное выражение, что мне пришлось поинтересоваться, как его зовут по имени.

"Доктор Симеон Литвак", — представился он еще раз.

"Итак, послушайте, доктор, что вы, собственно говоря, от меня хотите?"

На какое-то мгновение он задумался: "Я человек свободный от предрассудков… Но это заходит слишком далеко… Вы должны его удержать".

"От чего я должен его удержать? Что он хочет в Сион? Оставьте ему это его безобидное удовольствие".

"Он еще и крещение примет… Вы должны его удержать".

"Да плевать, поедет он в Иерусалим иудеем или христианином".

"Иерусалим", — он сказал это с выражением лица человека, которому в рот положили сладкую конфетку.

"Ну вот", — заявил я, надеясь, теперь-то уж он отстанет от меня.