Всеволод Бернштейн - Эль-Ниньо Страница 30

— Убил! Я протянул ему руку, чтобы помочь подняться, он обхватил мою перчатку и, кряхтя и охая, встал на ноги.

— Все, Дракон, бюллетень открывай! — выкрикнул реф Валера. Зрители хохотали.

— Очень смешно! — огрызнулся боцман.

Трояк снова подскочил, встал между нами, как заправский рефери, взял обоих за руки и взметнул мою руку вверх.

— Победу нокаутом одержал Константин Левшин, Советский Союз!

Он на губах принялся исполнять туш.

— Хорош бакланить! — боцман протолкался через плотное кольцо зрителей и побрел к палубному душу, однако, не дойдя, вернулся, снял перчатку и молча пожал мне руку.

13

Последние события круто изменили жизнь на Пляже. О прежнем уединении и бытовом холостяцком раздолбайстве можно было забыть. У нас появились новые соседи. Манкевич раз десять поинтересовался, не причинит ли он нам беспокойства, если встанет лагерем на Пляже рядом с нами. Первоначально он хотел устроиться наверху, там, где оставил машину, но на обрыве было слишком ветрено, а углубляться в лес он опасался. Когда ему все десять раз был дан ответ, что никакого беспокойства нет, наоборот, нам будет даже приятно, в сотне метрах от нас, аккурат на месте бывшего «кинозала», появились две яркие палатки. Одна — для Манкевича, вторая — для Анны. Хорхе и Хесус развернули палатку на обрыве, рядом с «ленд ровером».

Поляки много разъезжали по округе, разговаривали с рыбаками, а в свободное время прогуливались по пляжу. Манкевич был на голову ниже Анны, чтобы скрыть разницу в росте, когда они шли рядом, он много двигался. Размахивал руками, останавливался, забегал вперед, кидал в воду мелкие камушки. Время от времени ветер доносил смех Анны, видно, Манкевич рассказывал что-то смешное. Я представлял себя на его месте. Как мы вдвоем с Анной идем по Пляжу, как я рассказываю ей о нашем плавании, о шторме, об Эль-Ниньо и тоже кидаю в волны камешки.

Замечтавшись, я чуть не прозевал момент, когда Манкевич вместе с одним из братьев, Хорхе или Хесусом, отправился наверх к джипу, а Анна с Хесусом или Хорхе осталась у палаток. Я схватил в руки первый попавшийся прибор, анемометр, подошел ближе к польским палаткам и сделал вид, будто измеряю ветер, хотя делать это у кромки воды под обрывом не было никакого смысла. Краем глаза я следил за Анной, она о чем-то разговаривала с индейцем. Я гонял анемометр, время от времени записывая бесполезные циферки, и лихорадочно сочинял первую фразу для начала разговора. «Как устроились, может что-нибудь нужно?» — не подходила. Это уже спрашивали миллион раз, и я, и Дед, и Ваня. «Ветер усилился. Возможно, будет дождь! У вас непромокаемые палатки?» — вот это то, что нужно. Тут и осведомленность, и авторитет, и забота.

Я несколько раз повторил фразу про себя, нащупывая нужную интонацию, как вдруг услышал за спиной голос Анны.

— Костя! Костя!

Я не поверил своему счастью, Анна сама шла ко мне.

— Извините, что я вас отвлекаю, — девушка подошла так близко, что я почувствовал запах духов. За три месяца мой нос успел отвыкнуть от таких запахов — даже голова слегка закружилась. — Вы разбираетесь в фотоаппаратах?

— В фотоаппаратах? — я с трудом сосредоточился. В фототехнике я не разбирался совершенно, в классе седьмом мне подарили простенькую «Смену», и я ее быстро забросил, не хотелось возиться со всеми этими реактивами, проявителями, закрепителями. Но сознаться в этом сейчас — значило испортить все дело, фраза о дожде будет уже неуместной, а другой у меня не было. — А что случилось? — спросил я осторожно.

— Что-то не в порядке, — вздохнула Анна. — Пленка не перематывается.

— Кхм, позвольте? — я постарался принять вид знатока. Анна доверчиво протянула мне большой заграничный фотоаппарат, я таких раньше в глаза не видел. На красивом черном корпусе было полно разных кнопочек и колесиков.

— Кадры еще есть, вот видите? — Анна показала мне окошко счетчика кадров, — по почему-то он не перематывает. Так уже было, Яцек нажимал какую-то кнопку. Наверное, лучше подождать его.

«Наверное, да», — чуть не сорвалось у меня с языка. — Нет, нет, сейчас поправим! — вместо этого произнес я. — Сейчас поправим, — я вертел в руках тяжеленный аппарат, соображая, где могла находиться заветная кнопка. Может, эта? — большой палец лег на хромированную головку. — «Снег!» — мысленно произнес я спасительное заклинание. — «Пожалуйста, снег!» — палец нажал головку, внутри корпуса раздалось приятное жужжание, и задняя крышка аппарата плавно открылась. Внутри матово серела заряженная пленка.

— Ой! — раздался испуганный возглас Анны.

— Ой! — повторил я механически. — Ничего, ничего! Сейчас поправим! — я принялся закрывать крышку. — Вот! — крышка закрылась. Я спешно протянул фотоаппарат Анне.

Анна смотрела на меня с изумлением и ужасом, будто я на ее глазах совершил что-то чудовищное — пнул щенка или ударил старушку.

— Она… испортилась… пленка от света.

Я промычал что-то невероятно глупое, вроде «пустяки, не волнуйтесь».

— Там были очень важные снимки. Яцек снимал в джунглях, и теперь… — голос ее дрогнул.

— Может, не испортилась, давайте я…

— Нет! — испуганно выкрикнула Анна. Она прижала фотоаппарат к груди. — Спасибо! Больше ничего не надо! Извините! — она развернулась и зашагала к палатке.

— Анна! — кинулся было я вдогонку. Она, не оборачиваясь, махнула рукой, показывая, чтобы я оставил ее в покое.

Пошел дождь, обильный тропический, такой, как я обещал Деду. Крупные капли забарабанили по воде, теплые струйки потекли по лицу и за шиворот. Со стороны Лагеря загремели кастрюли и котелки, Ваня и Дед вытаскивали их из палатки, расставляя в ряд под открытым небом. Они весело перекрикивались, радуясь дождю. А я не радовался. Не обрадовался бы, даже если бы пошел снег. Снег! «Снег!» Пустой звук. И жизнь — пустой звук. Она дает надежду только лишь затем, чтобы в следующую минуту ударить больнее. Во всяком случае, моя жизнь."Товарищи! Товарищи!» — услышал я голос Манкевича. Он кричал сверху, с обрыва, что-то не очень разборчивое. «Уже узнал про пленку», — с тоской подумал я. — «Зачем же орать на весь Пляж?». Однако голос путешественника был совсем не сердитым. «Товарищи! За вами приехали!!!» — разобрал я наконец.

14

Мне он сразу не понравился. Надменный и хамоватый, как официант из «Метрополя». Это даже издалека было заметно, по его фигуре. Он шел к нам долго, брезгливо ступая по грязи, которая была повсюду после короткого, но сильного дождя. Пока он шел, Дед исчез в палатке и появился оттуда в форменном кителе, черном, с желтыми нашивками. Застегнулся на все пуговицы и застыл в ожидании.

— Один идет? А где же остальные? Важный какой! — суетился Ваня. Он заправил майку в брюки, пятерней пригладил вихры и встал рядом с Дедом.

Когда таинственный незнакомец, наконец, дошел до Лагеря, он сразу же, толком не поздоровавшись, принялся отряхивать комки грязи со своих щегольских светлых брюк.

При этом не выпускал из рук кожаного портфеля. Портфель на Пляже смотрелся особенно дико. Даже Камачо приезжал к нам без портфеля. А этот все приговаривал: «Ну, грязища! Ни дорог, ни черта! Как так можно?». Это звучало, как претензия в наш адрес.

В последний раз чертыхнувшись, он выпрямился, поправил модные очки и отрекомендовался: «Борисоглебский Игорь Леонидович, третий секретарь Посольства СНГ в Перу". Руки никому из нас не подал.

— Посольства чего? — переспросил Ваня.

— СНГ — Содружество Независимых Государств, — выговорил он отчетливо.

— И что это за государства такие?

Борисоглебский не удостоил Ваню ответом, тряхнул портфелем и объявил:

— Значит, так! Вопросы задавать будем потом, а сейчас быстренько собираем личные вещи и грузимся в машину. Нам еще выбираться отсюда черт знает сколько.

— А траулер как же? — спросил я, косясь на Деда. Тот молчал, недобро разглядывая третьего секретаря.

— Какой еще траулер? — не понял Борисоглебский.

— Как какой!? Этот! — я показал на «Эклиптику». — Здесь что, много траулеров?

— Траулер с собой не берем. Только личные вещи, — Борисоглебский еще раз нетерпеливо тряхнул портфелем, видно, для него это был символ власти, вроде скипетра. — Давайте уже поскорее! Цигель-цигель, ай-лю-лю!

Никто из нас не тронулся с места.

— В чем дело, товарищи? — Борисоглебский удивился.

— А ты, вообще, кто такой? — медленно произнес Дед.

Борисоглебский выпрямился и сверкнул очками.

— Во-первых, попрошу мне не тыкать! — взвизгнул он. — Во-вторых, я, кажется, уже представился, но могу и повторить, специально для вас: Борисоглебский Игорь Леонидович, третий секретарь посольства.

— На документы можно взглянуть? — спросил Дед.

Борисоглебский фыркнул, полез в карман, достал синюю книжечку, раскрыл ее и, не выпуская из рук, протянул Деду. Ваня, любопытствуя, заглянул тоже.