Су Тун - Рис Страница 30

– Назовешь меня папой, – У Лун был сама доброта, – и монеты твои. Назовешь, сможешь несколько дней не работать.

Юнец, удивленно взглянув на У Лун’а, немного помялся и робко сказал ему: «Папа».

У Лун с искаженным невнятной гримасой лицом, бросил деньги на землю:

– Ты вправду назвал, – и внезапно, подавшись вперед, наступил на протянутую за монетами руку. – Держи, бесхребетная тварь!

Подхватив с земли шест, У Лун стал колотить им темени грузчика:

– Я ненавижу вас, грязных дешевок. Вы ради гроша, ради мяса куска, даже черта отцом назовете.

Братва на причале безмолвно следила за дикою сценой. За годы они уже свыклись с внезапными вспышками гнева, считая их за проявления странного нрава У Лун’а, но их излияния на подвернувшихся под руку самых случайных людей продолжали вселять в души страх. У Лун выронил шест. Между пальцев руки, прикрывающей темя юнца, пробивались кровавые струйки. У Лун заглянул своей жертве в лицо.

– Я читаю в глазах твоих ненависть. Это похвально. Когда-то я был еще большей дешевкой. И, знаешь, как я стал другим? Через ненависть. Вот что ты должен копить, чтобы стать человеком. Ты можешь забыть свою мать и отца, но не смей забывать свою ненависть.

Со стороны старой фабрики вдруг долетели тревожные трели свистков. Когда стражи порядка примчались на пристань, У Лун, его люди, запретные грузы уже растворились в ночной темноте. Лишь едва различимый душок злодеяний витал над безлюдным причалом. Обычное дело. Несметные споры преступности, произрастая в грязи городских переулков, давали в порту урожай каждодневных разбоев, насилий, убийств. Этой ночью опять на земле была свежая кровь. Возле груды тюков одинокий юнец, обтирая обрывком бумаги залитое красною жижей лицо, одурело глазел на прибывший наряд и в ответ на любые вопросы твердил лишь невнятное: «Я ненавижу».

Глава X

У входа в лабаз письмоносец выкрикивал имя Ци Юнь. Получив первый раз в своей жизни письмо, та вручила его – долгий срок не касаясь ни книг, ни газет, Ци Юнь тщетно пыталась хоть что-то понять – для прочтения старшему сыну.

– Моя дорогая... на днях... Бао Ю, – тот небрежно скользнул по листочку глазами. – Племянник приедет тебя навестить.

Обомлев на мгновенье, Ци Юнь издала тяжкий вздох и взялась пересчитывать что-то на пальцах.

– Бедняжка. Лет двадцать уже, как мертва его мать, а он помнит о тетке, – Ци Юнь подняла на Ми Шэн’а набухшие влагой глаза. – Помнишь чай двоюродного брата? Что статью своей, что умом в сотню раз вас обоих был лучше. А сколько надежд подавал...

– Да уж как мне не помнить, – язвительно глянув на мать, Ми Шэн смял белоснежный листок и вложил ей в ладонь. – Братец этот на мне как на лошади ездил. И веткой по заду хлестал.

Дня через три утонченного вида, одетый в заморский костюм молодой человек появился на улице Каменщиков. Привлекая внимание домохозяек изящной, ничем не стесненной походкой, он неторопливо вошел в дверь лабаза Большего Гуся.

– Сын Чжи Юнь, – сорвалось с языка у глазевшей вослед незнакомцу владелицы мелочной лавки. – Никак сын Чжи Юнь воротился.

Когда возвратились «попавшие в небо» Ми Шэн и Чай Шэн – их послали встречать Бао Ю на железнодорожный вокзал – на дворе уже били домашнюю птицу.

– А он уже здесь, – торжествующее бросила им обдиравшая перья и пух Сюэ Цяо. – Какие неловкие. Только отправь вас встречать человека...

– И где человек? – сдвинул брови Ми Шэн.

– Вместе с мамой в гостиной. Ступайте быстрее!

– Быстрее? – Ми Шэн, с отвращеньем взглянув на жену, похромал в свой покой. – Буду я перед ним унижаться.

Чай Шэн, войдя в двери гостиной, увидел изящно одетого гостя и мать, восседавших бок о бок в старинных, из красного дерева креслах. Во время дежурных приветствий холодный блеск глаз и раскованный вид Бао Ю, дав понять о его превосходстве, немного смутили Чай Шэн’а. Пристроившись рядом, он взялся расспрашивать гостя о ставках в Шанхае:

– Брат любит бои? Я бы смог подобрать ему самого лютого в мире сверчка.

– Прежде в игры играл, – усмехнувшись, ответил ему Бао Ю на приятном для слуха пекинском наречьи. – Теперь только дело: недвижимость или поставки угля.

– Ни на что не годны твои братья, – взроптала на чад мигом павшая духом Ци Юнь. – Младший занят бирюльками дни напролет. Старший вовсе ничем, только знает брюзжать. Рано ль поздно в руках их погибнет лабаз.

– Оттого что отец их по-прежнему всем заправляет, – сверкнули рассудочным блеском глаза Бао Ю. – Ничего братья сделать не смогут, пусть даже того захотят.

Гость извлек из кармана коробку с сигарами и положил одну в рот:

– Я до смерти отца был таким. Ныне всё по-другому. Тьма дел настоящих да старые счеты: не знаю порою, как всё в голове уместить.

С теплым чувством Ци Юнь наблюдала за гостем. Лицо Бао Ю утопало в табачном дыму: очертанья его, безмятежные, мягкие, как лунный свет, чуть мерцали сквозь голубоватую дымку. Не скажешь по облику, что в нем есть семя лабаза. Припомнив, как в жуткую полночь его непутевая мать «обрела погребение в огненном море», Ци Юнь не смогла сдержать слез:

– Воздаяние гибель отца твоего. Смерть же матери просто несчастье. Она так страдала в стенах дома Лю, а сгорела, костей не нашли.

Ци Юнь хлюпнула носом:

– Всего прегрешений, что тело свое мужикам отдавала. А те взяли жизнь.

Бао Ю лишь пожал удивленно плечами:

– Лица ее даже не помню. Вы знаете, нянька вскормила меня. Да и с матерью видеться не разрешали. Не помню.

– Чему удивляться? Всяк может забыть свои корни.

Ци Юнь встала с кресла и вскоре вернулась из внутренней комнаты с маленьким свертком.

– Нашла на пожарище в день ее смерти, – Ци Юнь, развернув красный шелк, поднесла Бао Ю изумрудный браслет. – Это всё что осталось от мамы твоей. Я тебе отдаю. Ты невесте подаришь.

Взяв с шелка браслет, Бао Ю осмотрел на свету украшенье и тут же вернул его тетке:

– Неважная вещь. Просто камень зеленый. К тому же без пары цена ему грош.

– Грош, не грош: он от мамы остался, – взглянув исподлобья на гостя, Ци Юнь прикоснулась к покрытому въевшейся сажей браслету.

И сердце её вдруг наполнила боль. По щекам покатились невольные слезы.

 – Бедняжка. Бедняжка Чжи Юнь, – вспомнив, кстати, свою бестолковую жизнь, Ци Юнь в голос заплакала.

– Ну если так, я, пожалуй, возьму, – Бао Ю, усмехнувшись, отправил в карман безделушку. – Теряюсь, когда при мне плачут. Не надо.

– Я плачу не только по маме твоей. По себе. Отчего так судьба к нам жестока? В каком прегрешеньи повинен род Фэн?

Бао Ю и Чай Шэн вместе вышли на внутренний двор.

– Не сердись, – сказал гостю Чай Шэн. – Нрав такой у нее: то смеется, то злится. В любое мгновение может заплакать.

– Я знаю, – ответил ему Бао Ю. – Я всё знаю про ваше семейство.

На кухне готовили снедь Сюэ Цяо с Най Фан. Из окна южной спальни неслись неприятные звуки.

– Ми Шэн на гармошке играет?

Чай Шэн покивал головой:

– Странный он. Заниматься ничем не желает. Лишь днями дудит в свою дудку.

Поддев птичьи перья ногой, Бао Ю понимающе вытянул рот в чуть заметной усмешке:

– Я знаю. Он рисом сестру придушил.

К ужину стол был уставлен вином и закуской. Но прежде Ци Юнь воскурила в честь духов почивших родных благовонные свечи. На круглой подстилке один за другим преклонили колена все члены семьи.

– Бао Ю! – Ци Юнь благочестиво обрызгала стену вином. – Поклонись духам деда и матери. Да отведут от тебя все напасти.

– На самом-то деле, – смутился племянник, – я здесь посторонний. Обычно я чествую предков отца, но коль скоро так тетя желает...

Достав из кармана платок, Бао Ю разложил его на тростниковой подстилке и, встав на одно лишь колено, отвесил поклон алтарю. Посчитав его позу смешной, Сюэ Цяо хихикнула.

– Дура, – Ци Юнь наградила её строгим взглядом. – Над чем потешаешься?

В это мгновенье в дверях показался У Лун. Не успел он войти, как в гостиной повисло такое безмолвие, что стало слышно, как тлеют в подсвечнике красные свечи. Измерив глазами вскочившего на ноги гостя, У Лун оглушительно высморкал нос:

– Объявился... Я знал, что когда-нибудь явишься. Я же терпеть не могу эту дрянь...