Израиль Меттер - Среди людей Страница 31

— А вы понимали? — спросил я, и сразу пожалел об этом.

— Пощадите меня, Коля, — сказала Варвара Никифоровна.

Перед моим уходом, уже выпуская меня из дверей своей квартиры, она дотронулась до моей руки и быстро сердитым тоном произнесла:

— Я попросила бы вас не пересказывать содержание наших бесед Тамаре Сергеевне.

Иногда мне кажется, что она и мне не очень верит. Хочет верить — это я вижу, — но не очень умеет.

Черт возьми, до чего же все сложно!

А еще говорят, что у молодых людей нет жизненного опыта. Есть у нас опыт. Есть. Потому что он не только личный, но и исторический. Не на голом же месте мы родились и живем!..

Обидно представить себе, что многие остро режущие вопросы, которые меня — и не только меня — волнуют сейчас, когда-нибудь будут считаться ясными и простыми. Нас объяснят не нам, а нашим потомкам. У них, конечно, тоже будут свои сложности, а мои покажутся им пустяками.

2

С чего же все-таки началось?

Я помню, что наш директор Ольга Михайловна рассердилась на меня не сразу. Честно говоря, я сам немало постарался. Можно было быть сдержанней.

Началось все со «свободных тем».

Когда инспектор роно привезла нам их утвержденный список, то я, даже не просмотрев его, сказал в учительской, что соединение слов «свободная тема» и «утвержденная» звучит как-то противоречиво.

— В чем вы видите эту противоречивость? — спросила Ольга Михайловна.

— Мне кажется, что само понятие свободы исключает утверждение.

Ольга Михайловна взглянула на инспектора. Та сказала:

— Не поняла. Мы не утверждаем, мы рекомендуем.

Я пояснил:

— Ваши рекомендации равносильны утверждению. Особенно в напечатанном виде.

Теперь инспектор взглянула на директора, обвела взглядом учительскую, словно бы приглашая всех прислушаться к тому, что она сейчас произнесет.

— Это схоластика. Игра словами.

— Николай Семенович молодой педагог, — тревожно улыбнувшись, сказала Ольга Михайловна. — Он еще весь в поиске. Кстати, у него в классах недурная успеваемость и дисциплина.

Но инспекторшу было не так-то легко оторвать от меня: она уже держала меня в зубах.

— В Советском Союзе тысячи словесников. Значит, вы полагаете, что каждому из них следует дать возможность мудрить по-своему?

— Не должны же мы талдычить одно и то же, — сказал я.

Она обернулась всем корпусом к Ольге Михайловне:

— Какой пединститут товарищ кончал?

— Ленинградский имени Герцена, — ответил я.

— У вас своеобразная терминология.

— Я посещала уроки Николая Семеновича, — сказала Ольга Михайловна, — уроки проходят активно, учебный процесс строится правильно. В классах Николай Семенович пользуется авторитетом. — И, вероятно, для того, чтобы хоть как-нибудь оттенить мои превосходные педагогические качества, она добавила: — Есть, конечно, и слабинка: недостаточно продуманные планы воспитательской работы.

Инспектор удовлетворенно кивала головой, покуда перечислялось, какой я хороший. Легонечко насторожившись, когда дошло дело до моей слабинки, она миролюбиво произнесла:

— У Николая Семеновича еще все впереди. Кто из нас начинал без промахов… С планами я ознакомлюсь…

Не люблю я инспекторов. Их приход в школу похож на облаву. Почему-то считается, что учителя надо непременно застать врасплох — с недоливом или с недовесом.

Вообще, я не понимаю, почему сама должность человека может предопределять его правоту? Если он инспектор или инструктор, то непременно положено считать, что он умнее меня. А это разлагает нас обоих: он не терпит возражений, а я отвыкаю возражать.

Слушайте, товарищ Охотников, держите себя в рамочках. Пришли, понимаете, на готовенькое, и еще рассуждаете. Нигилист вы, товарищ Охотников.

Вранье это. И не пришел я на готовенькое. И не хочу я приходить на готовенькое. И нигилизма нету во мне ни грамма. Я понять хочу, чтобы сознательно участвовать в жизни. Нет у меня никакой другой жизни, кроме той, которой я живу среди людей…

А настоящие неприятности начались у нас в школе вскоре после отъезда инспектора. Произошли они у меня сразу в двух классах — в девятом и в десятом.

В десятом я давал сочинение по утвержденному списку. Мне не нравились те две темы, которые я выписывал на доске, но, вероятно, я еще тогда не очень точно понимал, что же мне в них не по душе.

Ладно, подумал я голосом Тамары, вечно ты споришь, вечно доказываешь свое «я».

И я крупно вывел на доске эти темы:

Мои достоинства и мои недостатки.

Положительные и отрицательные черты моих родителей.

Ребята тотчас загудели, но я не придал этому никакого значения, потому что, выбирая облюбованную тему и списывая ее с доски, они всегда немножко гудят.

Может, это мне уже теперь кажется, что тишина была какая-то особенная, тяжелая; на самом деле, вероятно, просто наступила обыкновенная тишина.

Я выждал минут пятнадцать, чтобы дать ребятам углубиться в работу, затем стал прохаживаться вдоль парт.

Писали еще не все. Было что-то в лицах учеников непривычное для меня. Особенно у Гали Семеновой. Я даже заметил, что она передала кому-то записку. Конечно, я сейчас все преувеличиваю, но свое удивление и некоторую неловкость я помню хорошо.

Они смотрели мимо меня, и не так, как смотрит задумавшийся человек, а совершенно иначе: они старательно смотрели мимо меня.

Пусть я все это выдумал задним числом. Однако остаются факты: четыре человека к концу урока подали мне чистые листы бумаги, у шестерых на сочинениях было написано — у кого в начале, у кого в заключение — «Секретно», «Очень прошу не разглашать», «Пожалуйста, никому не показывайте»…

Я себя ужасно чувствовал в тот вечер. Будто бы я сделал гадость. Передо мной лежали на столе двадцать четыре сочинения. Я прочитал несколько листков, понимая, что не имею права их читать. Среди этих сочинений были совершенно наивные, но и на них я не имел права. Вернее, даже не так. У меня было ощущение, что я заставил молодых людей совершить безнравственный поступок. Да еще мне предстояло выставить им за это оценки по пятибалльной системе!

Я побежал к Тамаре, потому что рядом никого больше не было. Она выслушала меня и сказала:

— По-моему, ты напрасно психуешь, Коля. Пей чай. Могу сделать тебе яичницу.

Ее равнодушие взбесило меня. Я наговорил ей грубостей и выскочил вон.

Назавтра я вернул десятому классу все сочинения, сказав, что не читал их и что тема будет дана другая. При этом состоялся у меня неприятный разговор с Галей Семеновой.

ДНЕВНИК УЧЕНИКА 10-го КЛАССА

ГЕННАДИЯ МЕЩЕРЯКОВА

…Окончательно решил наметить себе цель жизни и стремиться к ее выполнению. Это, конечно, легко сказать. Наверняка на моем пути встретятся трудности, но должно хватить сил преодолеть их. Уже сейчас понял: когда поступаешь искренне, то появляется чувство морального удовлетворения. Решил записывать в своем дневнике только мысли, но теперь вижу, что настоящих мыслей у меня не так уж много. Иногда читаешь в книжке какое-нибудь высказывание великого человека и видишь, что ты думаешь то же самое, но он ведь догадался это сказать, а ты не догадался бы.

Прожить жизнь как следует — что это значит?

Не разделяю увлечения многих наших ребят физикой. Для меня это уже пройденный этап в восьмом классе. Могу восхищаться успехами физики, но, в общем, она оставляет меня равнодушным.

Борька Калитин считает, что я притворяюсь. Он сказал:

— Просто у тебя нет к этому способностей. И ты подводишь базу.

Он прав — способностей к физике действительно нету. Мое больное место — отсутствие определенного призвания. Попробуй скажи это учителям, и они сразу начнут воспитывать:

— Нет маленьких дел, Геннадий, и т. д. и т. п.

Борька Калитин, хохоча, сказал мне по этому поводу:

— Маленьких дел нет, но есть маленькая зарплата.

Он способный парень, но все меряет на деньги. Иногда мне даже кажется, что он специально «заводит» меня. Этим летом мы ходили в лес за грибами. Борис видит их прямо сквозь землю, и исключительно белые. Он собрал полную корзину. На обратном пути предложил мне:

— Сходим вечером на станцию, забодаем?

Не успел ответить, а он толкнул меня в бок и засмеялся:

— Я ж забыл — ты идейный! Имей в виду — идейные с голоду дохнут.

Мне кажется, что Борис неискренний человек.

Ребята поговаривают, что наша школа снова станет десятилеткой.

Как же так? Ведь совсем недавно объясняли в газетах необходимость одиннадцатого класса. Галя Семенова спросила об этом на уроке истории. Учитель ответил: