Роберт Ирвин - Пределы зримого Страница 31

— Мамочка, а ведь многое во мне — от Филиппа. Нет, ты меня послушай. Помнишь, как-то раз в субботу к вам зашла Стефани. Тебе как раз нужно было сходить в магазин, и ты оставила их вдвоем с Филиппом. И что же? Они не стали терять времени даже на то, чтобы добраться до дивана в гостиной. Все, чего им хотелось, они сделали стоя, здесь — в прихожей. Мне тоже досталась частица семени Филиппа. Любому грибку требуется для роста много влаги. Интересно, правда?

Перестань, Мукор. Говорю тебе: хватит!

— Ну, Мамочка, ну пожалуйста. Я так давно хочу поговорить с тобой. А, что Филипп встречается со Стефани уже Бог знает сколько времени — неужели это оказалось для тебя новостью? Как? Разве ты ни о чем не догадывалась? А ведь они давно замышляют рано или поздно избавиться от тебя каким-нибудь образом. Тогда этот дом достанется им одним. Только я остаюсь на твоей стороне, Мамочка.

Мукор начинает декламировать утраченные финальные строфы из спенсеровской «Королевы фей». Ее голос очень слаб, едва слышен, и складывается впечатление, что Мукор читает стихи скорее для того, чтобы подбодрить саму себя:

…и пастьИ гений пал, удар Мукора сладокУжасен, грязен, утомляющ, падокВ ночь темную ей в Замке суждено пропастьА Филипп милый предал ее страстьЕе ладони столь мягки, работала ль онаНо все ж ковер-то выбивала пыльныйИ видела как грязь ползет самаПред светом рая разливая мрак могильныйВ чердачной тьме Марсия задрожалаИ испугалась стен и потолкаИ видит, грязь довольно завизжала МукораЧерного извечная слугаИ в коридоре и на стенах комнатВсё плесень и неслышимые воплиВсе, пал удар смертельный…

Урок литературы остается незаконченным. Нас прерывает звонок. Сквозь слезы я едва нахожу телефон и беру трубку. Опять все неправильно: оказывается, звонят в дверь. Звонок стихает, и из-за двери доносятся непонятные звуки — какое-то шарканье, топтание на лестнице. В замочную скважину вставляется ключ, слышен лязг открываемого замка.

Глава 13

— Извини, дорогая, что растрезвонился. Ключи куда-то засунул — не сразу удалось найти.

— Филипп!

Я протягиваю к нему руки, обнимаю его и тяну к себе, на пол. Филипп неловко пытается отстранить меня, и сквозь пелену слез я вижу, что за ним стоит Стефани, а еще с ними — «Роговые Очки». Интересно: то, что сейчас застыло на их лицах, — это и называется ободряющими улыбками?

— Не надо плакать, дорогая.

Взяв меня за руку, Стефани опускается на ковер рядом со мной. Что еще более странно — «Доктор Роговые Очки» тоже садится на пол и ласково берет меня за вторую руку. Филипп башней нависает над нами. Словно не зная, куда посмотреть и чем заняться, он снимает с плеча чешуйку перхоти и делает вид, что внимательно рассматривает ее. Однако я прекрасно вижу, что при этом он наблюдает за тем, как я наблюдаю за ним. Стефани требовательно сжимает мою руку, но я старательно отворачиваюсь от нее.

— Так вы, оказывается, не из Института Белизны, — вздыхаю я. — И зовут вас вовсе не Роговые Очки.

— Вообще-то моя фамилия Уайт. А вы не могли бы рассказать мне об этом Институте?

Мне трудно продолжать делать вид, что все идет нормально. Наоборот, в присутствии моего мужа такие разговоры выглядят особенно глупо. Но я нахожу в себе силы и рассказываю им все — все то, что рассказывала своим гениальным гостям, и даже больше.

— …Но, увы, нет такого заведения — Института Белизны, — эхом вторит мне доктор Уайт.

Неужели они принимают меня за полную идиотку, не способную заметить их многозначительные переглядывания? Филипп и Стефани подмигивают Уайту, требуя, чтобы он начал разговор от их имени.

— Марсия, дорогая, я хочу, чтобы вы внимательно выслушали меня, — говорит он. — Когда вы были маленькой, вас никогда не покидало ощущение того, что взрослые что-то прячут, скрывают от вас. Скорее всего, вы ни с кем об этом не говорили. Более того, вполне вероятно, что и себе самой вы не признавались в этом подозрении, но — оно в вас присутствовало, и поделать с этим вы ничего не могли. Это было одним из ваших тайных предположений об устройстве мира. И ничего в этом нет страшного или необыкновенного. Многих детей мучают сходные подозрения. Потом, когда вы немного подросли — ну, скажем, лет в десять, — вы, скорее всего, засунули едва сформулированные подозрения в один из самых дальних чуланов памяти и погрузились в самую обыкновенную жизнь: школа, игры, родители и так далее. По прошествии еще какого-то времени, вероятно уже подростком, вы приходите к выводу о том, что спрятанный вами подальше Большой Секрет действительно существует. Это ощущение вполне типично для переходного возраста и периода первоначальной половой зрелости. Дело в том, что, как выясняется, секс — вовсе не настолько значимая часть жизни, и многие люди, для которых жить означает не только жить половой жизнью, которые способны на что-то еще, стараются найти для своей жизни какое-то дополнительное наполнение, чтобы хоть как-то реализовать себя.

Он нервно кашляет. Он вообще явно нервничает. И куда делась та невозмутимость, с которой он вел себя во время первого сегодняшнего визита в мой дом?

— А теперь, Марсия, посмотрите на Филиппа. Он протягивает вам руку. На его ладони — чешуйка перхоти. Я прошу вас взглянуть на эту крупинку и рассказать мне, что вы в ней увидели. Чешуйка очень маленькая, смотрите — вот она.

Ну, если ему нужно что-то в этом роде, то я буду только рада помочь. Я всматриваюсь в ладонь Филиппа и начинаю говорить:

— Вообще-то я привыкла работать с более крупными экземплярами, но на самом деле они все интересны. Вы согласны со мной? Мне нравится перхоть. Она составляет немалую часть комнатной пыли, делая ее менее чуждой нам, придавая ей, если так можно выразиться, человеческое лицо. Только взглянув на эту частичку, я сразу же отметила, что она куда более симметрична, чем те глыбы, с которыми я привыкла иметь дело. Каждая чешуйка перхоти обладает собственной, неповторимой структурой — как снежинка, как отпечаток пальца. — (Если это какой-то экзамен, то, боюсь, мне не удастся сдать его: я слишком мало готовилась по вопросу малых чешуек перхоти. Да еще свет здесь, в прихожей, тускловат.) — Что касается этого фрагмента, он напоминает мне пятивратный город. Не смейтесь, но глядя на него, я вдруг поняла, что это и есть та пылинка, которую Сатана не смог отыскать в Ламбете, не смог потому, что Филипп утром унес ее на себе. Я вижу огромный, светлый и спокойный мир, заключенный в этой чешуйке перхоти, настоящий маленький рай. И пожалуйста, не смейтесь!

— Никто не думает смеяться над вами, — вежливо заверяет меня Уайт и добавляет: — А что касается экзамена, то вы его выдержали.

Дав мне время подумать и собраться с мыслями в тишине, он снова обращается ко мне:

— Марсия, я должен вам сказать, признаться и сообщить: большой секрет, до сего дня скрываемый от вас, действительно существует…

— Добро пожаловать в компанию себе подобных! — радостно перебивает его Стефани, но Уайт жестом требует от нее сохранять тишину и продолжает говорить:

— Марсия, взгляни на нас. Вытри слезы. Ну хорошо, не хочешь смотреть на нас — не смотри, просто представь нас такими, какими захочешь. Представь, что мы — инопланетяне, которые вот уже долгое время тайно находятся на этой планете, осуществляя за ней скрытое наблюдение в ожидании того момента, когда земная цивилизация станет достаточно зрелой, чтобы быть принятой в Пангалактическую Цивилизацию.

Тут уж я не могу удержаться от того, чтобы посмотреть на него и двух других «инопланетян». Увидев выражение моего лица, Уайт продолжает говорить уже более смело, уверенный в том, что его поймут:

— Нет-нет, мы вовсе не сумасшедшие, как, собственно, и ты. Ты, Марсия, — целая планета, а мы — инопланетяне в летающих тарелках, пытающиеся установить с тобой контакты. Мы полагаем, что ты к этому готова. Вы уж извините меня за столь путаную метафору. Боюсь, я вообще слишком увлекаюсь образными сравнениями. Понимаете, все мы, собравшиеся здесь… Нет, не так. Как же мне все вам объяснить? Видите ли, Института Белизны нет и быть не может.

— Это привлекло бы слишком много внимания — и слишком многих идиотов, — вмешивается в разговор Филипп.

— Именно так, — подхватывает Уайт и продолжает: — Но даже если о большом официальном учреждении и речи быть не может, нечто менее формальное существует, и существует уже довольно давно, как минимум — несколько веков. Леонардо да Винчи и Исаак Ньютон вполне могли быть членами этого сообщества. Все дело в том, что мы не оформляем нашу деятельность, не ведем документации, не храним архивы. Никаких имен, никаких списков, никакой партийной дисциплины. И сегодня мы — это свободно организованная группа, тысячи и тысячи сходно мыслящих людей, которые время от времени собираются где-то вместе, чтобы обменяться наблюдениями и впечатлениями. Разумеется, ничем плохим, ничем предосудительным мы не занимаемся. Обыватели сочли бы наши исследования глупым и (будем реалистами) несколько смешным и несерьезным занятием. Но на мой личный взгляд и по общему мнению членов нашего сообщества, во всех мелочах, во всех пустяках, с которыми мы работаем, нет ничего смешного. Они далеко не тривиальны и исполнены значимости. Лично я углубленно занимаюсь грязными носовыми платками. Стефани специализируется на жировых пятнах и разводах на дне кастрюль и сковородок, а Филипп выбрал достаточно малоизученную область сравнительного анализа запаха содержимого канализационных стоков. В тебе же мы видим молодого, но весьма одаренного и несомненно перспективного универсала.