Олег Бондарь - Убитое счастье (СИ) Страница 31

Нет!!!

Слезы раскаяния от содеянного затмили глаза, грудь сдавило спазмом от вырывающегося наружу рыдания.

Что за затмение на нее нашло?

Как могло такое случиться?

Или все происходит не на самом деле? Просто она еще не проснулась и продолжает видеть затянувшийся кошмар? Всего лишь страшный сон, который забудется сразу, как только она откроет глаза…

Вот только глаза были открыты, так что не имело смысла щипать себя за лодыжку и искать напрасные утешения. Кошмарный сон может поражать реальностью видений, но настоящую действительность спутать с ним невозможно.

Юля дотронулась ладошкой до щеки свекрови и сразу же с ужасом отдернула руку. Щека была неестественно холодной и до отвращения неживой, будто не кожа, а резина на детской игрушке.

— Господи, что я наделала? Я убила человека… — в отчаянии прошептала Юля.

В голове ее помутилось, комната закружилась перед глазами, и она повалилась без чувств рядышком со своей жертвой.

Глава двадцать четвертая

Обморок длился недолго. Даже не обморок, а какое-то временное помутнение. Сознание отключилось и сразу же включилось обратно. Возможно, защитная реакция. Сработал некий предохранитель, вырубил мозги из-за критического перенапряжения, потом заставил работать снова, только уже в нормальном режиме.

Юля ощутила, что лежит на чем-то твердом, неудобном. Открыла глаза, повернула голову.

Рука.

Ладонь сухая, сморщенная, коричневая, словно у мумии. С множеством пигментных пятен, вся испещрена бугорками вздувшихся вен, мышц или косточек. По ней можно было изучать анатомию в школе.

Надо же, довести себя до такого состояния…

Юля знала, что свекровь не бедствовала. Пенсия плюс зарплата. Но деньги она тратить не любила, считала это кощунством. Экономила на всем: на одежде еде. Складывала, бумажка к бумажке, в укромных уголках. Для кого, для чего? Юля вспомнила, как Игорь бегал по банкам, меняя вышедшие из обращения обесцененные купюры. Потом они обесценивались дальше и так до бесконечности.

Нет, не до бесконечности, тут же поправила себя. Воспоминания пронеслись в голове, словно кадры из кинофильма, и, вдруг, она осознала, что может размышлять о случившемся, если и не спокойно, то, во всяком случае, без лишней паники.

Факт свершился, с ним нужно смириться и думать, что делать дальше.

Удивилась собственному хладнокровию, хоть и понимала, что от истерики толку никакого, но почему-то считала, что истерика в данном случае была бы более естественной реакцией. Неужели она превращается в бездушного монстра? А как иначе судить, если она может лежать на руке убитой ей женщины и совершенно спокойно рассуждать о том, что делать дальше. Ненормально ведь, патологией попахивает.

А с чего, собственно, она решила, что свекровь мертва? Заключение о смерти могут дать только врачи, но и они, бывает, ошибаются. Убить человека совсем не просто. Она об этом где-то читала. И, скажите, пожалуйста, разве слабая беременная женщина способна нанести смертельный удар? Пусть даже железкой по голове.

Свекровь, правда — дохлик дохликом. Но именно такие, иссушенные аскетизмом, вечно притворяющиеся больными и немощными создания считаются лучше всего приспособленными к жизни. К ним не цепляется никакая зараза, и даже Костлявая брезгует иметь с ними дело. По-поводу выживания и долголетия они любому пышущему здоровьем человеку сто очков форы дадут…

Юля отодвинулась от свекрови и, стараясь не смотреть на нее, придерживаясь руками за стенку, встала на ноги. Голова закружилась, правда, не так сильно, как раньше, но слабость никуда не делась. В изнеможении она присела на кресло, дыхание было тяжелым, словно, ей не хватало кислорода. От пережитого стресса, ее то и дело подергивало. Дрожащей рукой она дотянулась, до стоявшего на подоконнике кувшина с водой и с жадностью присосалась к нему.

Что же делать?

Мысль по-прежнему работала четко и ясно. Прежде всего, нужно убедиться, жива ли свекровь, и если — да, оказать ей необходимую помощь.

Вот только, как узнать?

Несмотря на видимое хладнокровие, она осознавала, что не сможет заставить себя снова к ней прикоснуться.

А как, иначе?

Кувшин с водой еще был в руке, и он натолкнул на нужную мысль. Юля снова поднялась, ноги были ватные, отекшие, держали с трудом. Чтобы не упасть, свободной рукой приходилось держаться за спинку кресла. Хорошо, оно было тяжелое и могло выдержать вес ее тела. Вытянулась, насколько смогла, и вылила остатки воды на лицо неподвижной свекрови. Вода струйками сбежала по образованным морщинками бороздкам, блестящими каплями застыла на закрытых глазницах и в уголках плотно сжатых губ. На дорожке вокруг головы образовалось мокрое темное пятно.

И больше — ничего.

Ни стона, ни вздоха, ни движения.

Это еще ничего не значит, — успокаивала себя Юля. Только соломинка, за которую она пыталась удержаться, оказалась слишком тоненькой и слабой, чтобы выдержать вес того очевидного, что было открыто глазам, но что упорно отказывался воспринимать разум.

Но, если она умерла, меня посадят!

Не имеют права!

Я ведь не хотела!

Все это — досадное недоразумение. Она испугала меня, я только защищалась…

Здравый рассудок подсказывал, что подобные оправдания могут казаться существенными лишь для нее самой. И случайное убийство или преднамеренное, особой роли не играет. Убийство в любом случае остается убийством. И ответственности за него не избежать. Разве что, за неумышленное преступление срок меньше. Плюс минус два-три года особой разницы не играют. Если ее посадят в тюрьму, она там и дня не выдержит.

Слезы снова побежали из глаз, очередной спазм сдавил горло.

Я же — беременная!

Глупышка, какое это имеет значение?

Правосудие, как и все остальное в нашем мире строится на совершенно иных принципах. От изначального термина «право» осталось только название. А признание виновности человека и наличия смягчающих обстоятельств во многом зависит от занимаемой должности и наличия денежных знаков. Ни того, ни другого они с Игорем не имели. Муж простой репортер в жалкой газетенке, она, вообще, нигде не работает… С деньгами — полный ноль. Даже на лекарства, нужные для больницы пришлось у родителей просить…

А милиции нужно просто поставить галочку об очередном раскрытом преступлении и ее судьба никого волновать не будет. Машина правосудия умеет перемалывать кости невинных жертв. Только она то, как раз, и не невинная…

Позвонить папе? Он что-нибудь придумает. Он умеет. Только, к чему ненужные утешения. Ничего папа не сможет. У него самого вечные проблемы: то с налоговой, то еще с кем-то. Постоянно находится под дамокловым мечом правосудия. Впрочем, как и все, кто пытается заработать на жизнь честным трудом.

Нет, папу беспокоить нельзя. У него и так сердце слабое. Он старается держаться крепышом, никому не жалуется, но она, то все знает…

Как же быть?

Игорь!

Нужно срочно звонить Игорю. Вместе они что-нибудь придумают…

Только…

Как ему звонить? Что сказать? «Здравствуй, Игорь, я только что убила твою маму. Приезжай, нужно что-то с телом делать?»

Кто ему дороже: я или мама? Как он себя поведет…

Господи, ну что же делать? За что ей все это?

А, может, сказать Игорю, что она сама упала? Споткнулась, стукнулась головой. А красный рубец на лбу, рассеченная кожа… И без экспертизы понятно, что получила чем-то по голове…

Нужно выбросить кочергу. Нет улики, нет доказательств. Хотя, так еще подозрительней. Лучше сказать, что кочерга лежала на полу, и она упала на нее головой.

Почему же тогда лежит лицом вверх?

Да все очень просто, ведь это я ее перевернула, когда пыталась привести в чувство…

Мозг работал, словно вычислительная машинка. Только все мысли, которые он выдавал, были абстрактные и ни на что не пригодные. Юля прекрасно понимала, что не сможет соврать, не сумеет, и сразу расскажет все, как было на самом деле. Глупо прятать на душе лишний камень, если там уже и так всего скопилось столько, что нести ношу стало уже невозможно.

Схватив трубку, Юля выбежала на улицу, совершенно забыв, что одета всего лишь в легкий халатик, а на ногах — тапки без задников. Но разве сейчас это имеет какое-то значение? Что такое снег и мороз, по сравнению с происшедшим.

Не обращая внимания на холод, точнее, не замечая его, она пробежала дорожкой до флигеля, свернула с расчищенной тропинки и, стараясь ступать в вытоптанные раньше следы, взобралась на невысокий холмик, единственное место во дворе, откуда можно было позвонить. Ветер без труда проникал под халат, охлаждая ее разгоряченное тело, ноги сразу промокли от растаявшего снега и стали покрываться ледяной коркой.

Это ненадолго, — успокаивала себя Юля. Только позвоню, и сразу назад. Ничего со мной не случится, потом согреюсь.