Марлон Брандо - Тигр Железного моря Страница 31

— Вы попусту растрачиваете силы на ненависть к иностранцам, — весело сказал Энни. — Разве когда-нибудь сильные жалели слабых? Белые люди крепкие и жадные. Они хорошо организованы. Китай же не организован. Здесь полно крепких и жадных китайцев, но они готовы спасать только собственную задницу, и плевать им на своих собратьев. Поэтому-то вы и решили организовать банду. Просто вам хотелось во что-то верить, однако это было крайне легкомысленно и в некотором роде — цинично.

Сильно сказано, ей и возразить нечего.

— В этой огромной стране нет ни одного человека, которого нельзя было бы купить, — продолжал Энни (уж кто-кто, а он знал это отлично). — Иностранным дьяволам не нужно было завоевывать Китай, чтобы взять здесь то, что они хотели. На сотни лет вперед они купили правителей и прочих важных шишек. Китай — страна, где живут пятьсот миллионов человек, и она была разрушена в первую очередь теми, кто должен был ею управлять. Сейчас, например, около двух миллионов подлых проходимцев носятся по Поднебесной, втаптывая друг друга в грязь, многие из них сжигают себя опиумом. Китай — страна, которая сама себя пожирает. Кажется, у греков был герой, пожиравший сам себя? Все, что вы можете, и богатые и бедные, — заглушать боль души опиумом.

Она не спорила, только сказала:

— Вы не любите китайский народ.

— Да его просто нет, — парировал Энни (он уже успел выпить на голодный желудок три четверти бутылки вина). — Страна кишит китайцами, а народа нет.

— Вы такой же, как все гуайло. Вы прибывать в Поднебесную с дружески протянутой рукой. — Она продемонстрировала европейское рукопожатие. — Но в другой руке, той, что за вашей спиной, принесен отравленный кинжал. Вы все время кромсаете живую плоть, пока не доберетесь до печени… — Она приложила руку к правому боку. — Вы травите эту землю и золотом, и опиумом. Гуайло, как стервятники, облепили тело великого Дракона и острыми клювами склевывают плоть до самых костей.

С легким чувством вины Энни потер свой доблестный нос. «Нет в мире страшнее расиста, чем китаец, впавший в маниакальную депрессию», — подумал он.

— Я не отдаю предпочтения ни одной из наций, — сказал он спокойно. — Мы и раньше, солнышко, промышляли на этой территории. Не назову вам ни одного народа, способного вызвать у меня восхищение.

Он терпеливо ждал, в надежде услышать слово «американцы», но мадам Лай ничего не сказала. Она предпочла не заметить этот мелкий выпад, следуя хитрости, присущей ее древнему народу. Энни был готов к презрительным насмешкам и хуле на голову всей Америки и всех шотландцев. Если бы вдруг ей пришло в голову покопаться в «доблестях» этих самых шотландцев! Но она предпочла не заметить выпад, хотя «мастер записей», вне всякого сомнения, уже давно разведал, что Энни родился на жалком кусочке северной земли, прикрываемом от ветров великой скалой Данедин.

Дождь неистово стучал по крыше, подобно барабанной дроби, предвещавшей несчастье.

— Так кем же вы все-таки восхищаетесь? — спросила мадам Лай.

Энни молчал. Ему бы хотелось знать, где она научилась с такой значительностью задавать вопросы. Он смотрел на пустую фарфоровую чашечку, которую держал в руке. На фоне голубой каймы среди лотосов стояли изящно прорисованные цапли.

— Китайцами, — ответил он. — Даже больше, чем можно было бы рассчитывать. Но и в вас так много всякого дерьма! — Он смотрел в щелки ее глаз с притворным отчаянием. — Почему так много мерзостей во всех этих людях — белых, желтых, черных, голубых, которыми я так восхищаюсь и перед которыми снимаю шляпу?!

С этими словами он снял фуражку и аккуратно надел ее на гладко причесанную голову мадам Лай.

Следом за человеком с фонарем они двигались по улочке, ведущей к холмам. Капитан Долтри широко шагал в сопровождении восьмерых спутников. Часть была вооружена винтовками маузер, другие — длинноствольными «люгерами» и маузерами, которые очень высоко ценились в Китае. В экипировке этих людей было нечто церемониальное: предпочтение отдавалось кожаным и парусиновым патронташам (по два-три на каждом), под завязку набитым патронами и поэтому весьма тяжелым. Кроме этого, у каждого было по кинжалу огромных размеров. Почтенные мужи, почти все старше Энни, держались как-то по-особому. Количество и вид шрамов на их телах поражали воображение. На нескольких головах красовались фуражки солдат китайской пехоты, возможно снятые с убитых в бою. На паре человек были небольшие и жесткие соломенные шляпы с кожаными ремешками, завязанными под подбородком. Такие головные уборы народ танка носил столетиями. Эти шляпы выдерживали любые удары, даже меча.

Рулевой «Железного тигра» был высокий и сильный, с очень крепкими руками, как у Энни, привыкшими в течение многих лет держать руль тяжелой джонки. Его бритую голову покрывал кусок красной ткани, перевязанный шелковой тесьмой. Эта головная повязка пользовалась особой любовью членов команды, носивших такие платки разных оттенков красного цвета.

Должность пушкаря казалась Лай Чойсан важной ролью в фильме жизни и требовала, по ее представлению, подходящего антуража. Эти ребята держались гордо, разговаривали нагло, плевались смачно.

В темноте, почуяв их приближение, собаки начинали громко лаять.

Энни шел сразу за человеком с фонарем. Где-то впереди раздался звук гонга. Они подошли к месту, у которого тропинка спускалась в ущелье. Там, в окружении каменных строений, стоял храм с открытой дверью.

Энни сидел на циновке у каменной стены совершенно пустой комнаты, если не считать магнитного компаса, свисавшего с потолка в северном углу. Большой камень железняка был заключен в квадратную деревянную раму с двенадцатью метками, нанесенными в соответствии со сторонами света. Он висел на тонком канате. Расстояние до пола составляло два фута. Энни за полчаса, что он провел здесь, успел заметить, что инструмент чуть заметно вращается. Он использовался китайцами в фэн-шуе, или древней геомантии, для определения потоков энергии Земли и их направления, а также границ ее присутствия в пространстве и в живых существах, особенно в человеке. Это была очень сложная и таинственная наука, но ею руководствовались в принятии большинства жизненно важных решений.

Энни ни о чем не говорили отклонения камня на три-четыре градуса в восточном направлении.

«Может быть, — подумал он, — это сама комната вращается?» Энни пребывал в приподнятом и благодушном настроении. Другого действия выпитое вино и не могло оказать. Где-то снаружи прокричал петух. Небо за восьмиугольным окном приобрело цвет только что отлитого чугуна. Такого цвета становится океан в преддверии тайфуна.

Петух прокричал во второй раз, затем в третий. Последовавшая за этим тишина почему-то расстроила Энни. Потом он понял, что ждал отклика других петухов, которых должно быть много в этой типично китайской деревне. Однако петушиных криков не последовало.

В комнату вошли трое мужчин. Они предусмотрительно оставили оружие и несли в руках пучки белых перьев из хвоста взрослого петуха. Среди вошедших людей был и рулевой. Он приблизился к компасу, внимательно изучил его показания и остался доволен.

«Наверное, — подумал Энни, — инструмент показал степень моей добродетельности или безжалостности. Либо процент содержания алкоголя в крови, которую мне скоро предстоит пролить».

Ему доводилось слышать о подобных церемониях.

Вошел сам геомант. На нем было богато украшенное черное одеяние, на голове маленькая шапочка с красным камнем, как у королевского придворного. Он был не старым, но и не молодым. Глаза его были тусклыми, взгляд из-под необыкновенно высокого лба будто направлен в никуда. На шее у него виднелась черная бородавка, похожая на огромного жука, из нее торчало три толстых волоса по нескольку футов длиной. Они развевались, когда он решительным шагом подошел к магниту. Он склонился над ним, но не смотрел, а ощупывал его пальцами, и только тогда Энни догадался, что геомант слепой.

Он ничего не сказал, а Энни вывели из комнаты.

Они пересекли огороженный стенами двор и вошли в древнее строение из зеленоватого камня. Страж — невысокий, крепкий старик с большим посохом, увенчанным бронзовым набалдашником — фигуркой демона, — открыл массивную дверь. Каждый из троих сопровождавших Энни мужчин отдал старику по перу. Дверь за ними со стоном закрылась, щелкнул замок, они пошли мимо деревянных колонн по направлению к вытянутой в длину комнате с низким потолком, на балках которого были вырезаны фигуры самых невероятных тварей. Там уже стояли остальные пятеро из сопровождения Энни, все с обнаженными торсами, подпоясанные шелковыми кушаками от бледно-желтого цвета лотоса до густо-желтого цвета застарелого верблюжьего навоза. В комнате стоял стол, покрытый красным лаком, на нем — ароматические курильницы, топор с большим серповидным лезвием и резец, похожий на клюв орла. На подносе с девятью ножами стоял куанг — бронзовый кувшин с горлышком в форме кошачьей пасти.