Мария Илизарова - Про психов. Терапевтический роман Страница 32

Косулин удивленно поворачивается к Агнии и неожиданно близко видит ее лицо. Нахмурившись, она внимательно слушает странное пение. Косулину кажется, что сидящая рядом с ней Белла плачет, сама того не замечая. Косулин, боясь пошевелиться, рассматривает зал. Зрители выглядят завороженными жертвами сирен, запертыми в звуках. Мориц поет долго, и его голос все больше меняет реальность, заставляя каждого увидеть собственное одиночество и тоску.

Только Царица, монументально восседающая в первом ряду и изготовившаяся благосклонно принять сначала самодеятельность пациентов, а потом и похвалу начальства, чувствует, что все идет не так. под влиянием пения Морица она увидела себя старой и никому не нужной, и это чувство ей не понравилось. На празднике в психиатрической больнице должно быть весело и задорно. Или хотя бы просто задорно, как в детском садике. Это она знает наверняка. Но не понимает, что делать с желанием молиться, возникшим в ее душе в ответ на пение Морица. Ее пациента.

Мориц допел и, не поклонившись, медленно ушел со сцены. Еще несколько мгновений в зале стоит тишина, затем зрители разражаются аплодисментами, кто-то кричит «молодец!» и «браво!», все задвигались, задышали.

Когда аплодисменты стихли, все увидели, что круг света на сцене несколько поблек и расползся. В нем появились новые действующие лица. На сцену выходят Костя, Мент, Ванечка-дурачок и отец Елений. Костя одет в серый костюм и галстук, в руках он держит учительский портфель. Мент в милицейской форме невероятно хорош. Отец Елений в черной монашеской рясе выглядит так, как будто в ней родился. Ванечка нарядился в красный спортивный костюм с Микки-Маусом на груди.

Фигуры медленно ходят по сцене и оглядывают друг друга, зал. Из колонок раздается шум улицы, слышны гудки машин, смутные обрывки разговоров, шаги, музыка в отдалении. Шум этот вскоре стихает, и герои оказываются стоящими в ряд у переднего края сцены. Как и Мориц, они безмолвно вглядываются в зал. Каждый из них похож на себя: Костя чувствителен и вдохновлен, отец Елений добродушен и открыт, Мент несчастен и подозрителен, Ванечка глуп и беззащитен.

Лора во все глаза рассматривает Костю. Он нравится ей в костюме. Так вот ты какой, учитель… Она вытягивается, стремясь макушкой к потолку, чтобы ничего не пропустить.

Тем временем на сцене актеры снимают с себя одежду и оказываются в одинаковых клетчатых больничных пижамах. Они складывают свою повседневную одежду в большой черный мешок, который выбрасывают за рояль. На сцене теперь пациенты психиатрической больницы.

Круг света опять сужается, концентрируется и замирает на Косте. Остальные трое актеров остаются в полутьме. Костя поправляет воротничок больничной пижамы и начинает говорить. Зрители, уже привыкшие к пантомиме, удивленно вздыхают.

– Я учитель, – говорит Костя. Голос его звучит совсем не театрально, а обыденно и просто. – Учитель истории. Я рассказываю детям про древних славян, про Ивана Грозного, про Ленина и про войну. Отвечаю на вопросы детей, чем Ленин отличается от Сталина, а Сталин от Гитлера. Еще я люблю театр. Знаете… я организовал в школе детский театр. Это стало делом моей жизни. – Костя горько усмехается и замолкает. Кажется, что он задумался или погрузился в воспоминания. – А потом мой начальник обвинил меня в педофилии. В том, что я домогался своего ученика. – Костя делает паузу.

В зале вновь начинается движение и шум. Царица поворачивается к Майе Витальевне и почти в полный голос что-то ей выговаривает. Майя сидит ссутулившись. Кажется, она готова заплакать. Остальные врачи тоже зашумели, переговариваясь.

Костя ждет.

– Это неправда! Я никогда не причинял вреда детям, – продолжает он. – Но кто мне теперь поверит? – Голос Кости становится жестче с каждой новой фразой. – Ведь я теперь псих. Я теперь один из вас.

В эту секунду, сидя в шумящем зале, Косулин чувствует мгновенный укол острейшей душевной боли. Точный безжалостный укол прямо в сердце. Косулин судорожно вздыхает, в голове его звучит Костина фраза «Я теперь один из вас». Да как он посмел, думает Косулин, как он посмел причислить и меня к общему числу. Один из вас…

Косулин не успевает додумать. Свет гаснет и в ту же секунду зажигается снова, но теперь уже в его кольце – Мент. Он нервно переминается с ноги на ногу и исподлобья оглядывает зрителей.

– Я милиционер, – начинает он. – Я должен охранять ваш покой и защищать закон. Но у нас никому не нужен закон. Только сила. Я пошел против системы и оказался здесь. Она меня сломала… – Губы Мента дергаются и уходят влево.

Свет переползает на отца Еления.

– На воле я был монахом. Я молился и работал. Я мечтал о встрече с Божеством. Когда я с ней встретился, то оказался здесь… – Елений смотрит прямо на главного врача, который понимающе кивает.

Белла перегибается через Агнию к Косулину:

– Он сказал «с ней» или мне послышалось?

– Я тоже услышала «с ней», – шепчет Агния, подняв недоуменно плечи.

Заканчивает сцену Ванечка. Он стоит, неуклюже скосолапив большие ступни, щурясь от бьющего в глаза света, и улыбается своей глупой улыбкой:

– Я – Ваня. Я люблю конфеты. – Он произносит «конфеКты», отчего в зале раздается хихиканье. Услышав его, Ваня тоже засмеялся. – Бабушка приносит мне конфеты в субботу. И в эту принесет. Я хочу уйти домой с бабушкой.

Под конец этой немудреной речи Ваня начинает хлюпать носом. Но тут вновь вспыхивает свет, осветив всех четырех героев. Они сбиваются в неплотную кучку и шаркающей неопрятной группой удаляются прочь со сцены.

Минутное недоумение разражается аплодисментами. Катька, сидящая рядом с Лорой, басом кричит: «Браво!» Лора тоже хочет крикнуть, но слезы сдавливают горло, и она молчит. Аллочка Сонькова вскакивает и всем длинным телом крутится во все стороны, приговаривая:

– Ну какие молодцы! Нет, ну не молодцы? Молодцы!!! Все правда, все как есть!

Психологи шушукаются, склонив головы к Косулину. Шостакович разводит руки: не ожидал, мол, и поднимает вверх большие пальцы на обеих руках.

Косулин сидит не дыша, вспоминая, что чувствовал себя почти так же, когда его шестилетний сын играл в детском садике главную роль Чебурашки. Он повторяет, боясь сглазить: «Подождите, подождите, давайте посмотрим, что будет дальше». Тревожно оглядывает часть партера, сидящую в белых халатах. Там – тихо. Наконец поднимается главный врач и с наигранным удивлением изрекает:

– Посмотрите-ка, интересно, очень интересно! Настоящий театр! И как раскрыта проблема стигматизации! Декораций почему-то нет… Ну это ерунда… Я не все понял, конечно, но интересно, очень интересно!

В антракте народ высыпает курить на улицу. Солнце припекает и заставляет сверкать сугробы бриллиантами. Косулин, Белла, Шостакович, Агния столпились обсудить увиденное. Договорились после спектакля встретиться около морга и покурить. День короткий, а домой никому не хочется.

Наконец все возвращаются и рассаживаются. Место главного врача пустует. Лора меняется местом с пациенткой, проспавшей все первое действие. Катька отдает целую пачку сигарет за место рядом с Лорой. Теперь они сидят во втором ряду, откуда сцена отлично просматривается, но Лора все равно тянется вверх. Все ждут, что будет дальше. Начинается второй акт.

Занавес открывается, и перед внимательным залом предстает новая картина. В правом углу сцены – докторский стол. Горит настольная лампа, громоздятся стопки папок с историями болезней. Белоснежный Мориц сидит, в задумчивости склонившись над раскрытой историей, и меланхолично грызет ручку. В центре сцены лицом к залу сидят Костя и Мент. Костя в женском платье. Старомодный зеленый костюм с брошкой в форме маленькой птички сидит на нем неожиданно хорошо. Косте кажется, что в нем он очень похож на маму. Мент сидит рядом, переодетый в штатское. В левом углу сцены, уютно устроившись в мягком кресле под клетчатым пледом, отец Елений отхлебывает чай из граненого стакана с серебряным подстаканником. Герои, одновременно присутствующие на сцене, совершенно не обращают друг на друга внимания, каждый занят своим.

За сценой слышится неловкое громыхание тяжелых ботинок, что-то со звоном обрушивается, и, наконец, на сцене появляется Ванечка-дурачок, все в том же костюме с Микки-Маусом. Ваня оглядывается и ковыляет к Морицу, который при его приближении перестал грызть ручку и усиленно застрочил, изображая большую занятость.

Зал встречает появление Ванечки нестройными аплодисментами. Ванечка улыбается, кланяется и чуть не падает прямо на Морица. Тот не обращает на него внимания.

Косулин со стыдом и отвращением наблюдает за Ванечкой, ему мучительно хочется сбежать и не видеть продолжения. Мучит ощущение абсурда и неотвратимой опасности, заключающейся то ли в воцарившемся в его жизни балагане, то ли в чем-то еще, что он никак не может осознавать.