Томас Пинчон - Внутренний порок Страница 32

— И это ты называешь вымогательством? — поинтересовался Док. — Это ж даже не настоящий наркотик, от него не штырит, да и по-любому легально, Йети.

— Вот именно. Если он легален, мне легально и долю свою брать. Особенно, сам понимаешь, если она в виде мороженых бананов, а не денег.

— Но, — сказал Док, — нет, погоди — нелогично, Капитан… я тут чего-то не могу… вполне…

Он всё ещё пытался вычислить закавыку, когда наконец добрался до пляжа. Костыль сидел на ступеньках в переулке.

— Тебе тут кой-чего интересно будет, Док. Фарли только что из проявки принёс.

Они отправились к Фарли. Тот заправил плёнку в 16-миллиметровой проектор, приготовил к показу.

Солнечная панорама на «Эктахроме-коммерческом»: недостроенные ранчбургеры и строительный ортштейн вдруг все взбурлили мужчинами в камуфляже, закупаемом оптом в местном магазине военных излишков, а кроме того — в лыжных масках машинной вязки с орнаментом из северных оленей и ёлок с шишками. С собой у них какая-то жуткая и тяжёлая срань, среди коей Костыль показывает «М-16» и «АК-47», как оригинальные, так и реплики, произведённые в разных землях, автоматы «хеклер-унд-кох» как с ленточной, так и с барабанной подачей, «узи» и магазинные винтовки.

Рейдовый отряд плюхает через канал регулирования паводков, захватывает мосты и пешеходные мостики и устанавливает периметр безопасности вокруг миниплазы, флагманским обитателем коей является массаж «Планета цып». Док заметил, что перед заведением запаркована его машина, а вот мотоциклы, стоявшие там, когда он подъехал, пропали.

Камера панорамирует вверх, и там в глубину стройки улепётывает — или же просто ездит кругами — бригада забияк Мики на «харли», «кавасаки-max-III» и, как особо отмечает Костыль, «триумфе-бонневилль Т120», уже не очень ясно понимая, какова их миссия. Доку смотреть на это было дико — дико до того, что и вообразить непросто: где-то внутри этого заведения, невидимый, он сейчас лежал в отключке, а с какой-нибудь рентгеновской насадкой на очки мог бы и увидеть себя недвижного, чуть ли не при смерти, и просмотр этого фильма о нападении, что вот-вот начнётся, мог бы сойти за то, что Сортилеж нравилось называть «внетелесным опытом».

На экране вдруг начался кромешный ад. Хотя звука не было, Док его слышал. Ну как бы. В кадре всё запрыгало, словно Фарли старался переместиться в какое-нибудь укрытие. Старая его камера «Белл-и-Хауэлл» работала на стофутовых катушках плёнки, затем приходила пора менять бобину, и в кадре всё начинало мелькать. Кроме того, у неё имелась трехобъективная турель с длиннофокусным, обычным и широкоугольным объективами, которые можно было вращать по необходимости перед обтюратором, часто — во время самой съёмки.

А снималось — едва ль не слишком уж чисто, — как один боец в маске пристреливает Глена Муштарда. Вот он, денежный кадр — Глен без оружия, передвигается, как-то по-тюремному припадая и стараясь выглядеть опасным, а видно лишь, как им завладел страх и до чего ему не хочется умирать. Свет не защищал его, как он иногда оберегает актёров в кино, к чему привыкли кинозрители. То был не студийный свет — одно лишь неразборчивое солнце Л.А., но оно как-то выделяло Глена, отъединяло его — как того, кого не пощадят. Боец привык обращаться со стрелковым оружием, эдак исправно делают коммандос на полигоне, — без рисовки, без криков и оскорблений, без выстрелов от бедра: он не спешил, заметно было, как он следит за дыханием, целясь в Глена, ведя его стволом, сбивая его безмолвными очередями из трёх выстрелов, хотя столько раз стрелять было и не нужно.

— А что в твоей лаборатории? — спросил Док, только чтобы сказать хоть что-то. — Они вообще смотрят то, что проявляют?

— Маловероятно, — ответил Фарли, — они ко мне уже привыкли, думают, я чокнутый.

— А лишний оттиск сделать могут? Может, кадр-другой увеличить? Мне интересно, что под этими масками.

— Разрешение к чертям пойдёт, — пожал плечами Фарли, — но попробовать, наверно, можно.

Где-то в обед на следующий день зазвякал телефон «Принцесса».

— Срань господня, ése, ты настоящий.

— По крайней мере, один день в неделю. Должно быть, вам повезло. Кто это?

— Он уже меня забыл. Sinvergüenza[36], как сказала бы моя бабушка.

— Вопрос с подковыркой, Лус, как у тебя дела, mi amor?

— Странно ты флиртуешь.

— Сегодня у тебя выходной, надеюсь.

Невдалеке от конторы, вообще-то и пешком дойти можно, располагался небольшой бывший квартал, все дома в котором обрекались на расширение аэропорта, вероятно, существовавшего лишь как некая бюрократическая фантазия. Квартал был пуст, но не вполне заброшен. Внутри снимались сомнительные кинофильмы. Изготовлялись тайники для оружия и наркотиков. Мексы-мотоциклисты украдкой приезжали на полуденные свидания с молодыми англо-администраторами в не облагаемых налогами паричках, что в своём дайнеловом плетенье ещё хранили запахи обеденных перерывов в городских барах. Торчки втыкали в самолёты всего в паре дюймов у них над головами, а особо несчастные обитатели местностей от ПВ[37] до мыса Дьюм ходили сюда разведывать удобные места для сведения счётов с жизнью.

Лус появилась в красном «СС396», который, по её уверениям, позаимствовала у брата, хотя Доку показалось, что где-то в подтексте он заподозрил наличие мол-чела. На ней были обрезанные джинсы, пастушьи сапоги и крохотная маечка под цвет машины.

Они отыскали пустое здание и зашли. Лус купила бутылку «Куэрво». В доме лежал двуспальный матрас, прожжённый сигаретами, напольный телевизор с отделкой «французская провинция» и выбитым ногой экраном, несколько пустых пятигаллонных канистр из-под шовного герметика, которые тут использовали под мебель.

— В газетах я вижу, Мики ещё не нашли.

— Теперь даже ФБР уже не приходит, Рангоут снова отвалил в пустыню, а мы со Слоун — мы стали очень близки.

— Это, э-э, насколько же близко?

— Та кровать внизу, на которой Мики меня никогда не еб? Она теперь наша.

— Угм…

— На что же это я тут смотрю?

— Да ладно тебе, интересная же мыслишка, нет, вы вдвоём…

— Ох, мужики и эти лесбийские штучки… Устраивайся-ка поудобнее вот тут — нет, я в смысле вон там, — и я тебе расскажу все подробности.

Каждую пару минут грохотали пассажирские реактивные самолёты. Дом трясся. Иногда Лус кратко раздвигала ноги, и Доку казалось, что шины шасси катятся прямо по крыше. Чем громче, тем больше Лус возбуждалась.

— Что будет, если какой-нибудь снизится немножко чересчур? Мы тогда погибнем, да? — Она схватила его волосы в обе горсти и оттолкнула его лицо от пизды. — Что такое, ебала, ты меня не слышишь?

Что бы ни собирался он ответить, это всё равно бы затопило очередным оглушающим подлётом, да и Лус всё равно хотелось только ебаться, чем они и занялись, а немного погодя раскурили косяк, и она заговорила о Слоун.

— Эти английские цыпы, они до Калифаса доезжают и не знают, как себя вести. Видят всех этих людей, чувак, столько денег и недвижимости, и ни у одной нет ни малейшего, что со всем этим делать. Первым делом мы перебираемся через границу — и все слышат: esta gente no sabe nada[38]. Вот и у Слоун обида накопилась. Как найдёт кусок денег, сразу — хвать его, думает, ей положено. Для Рангоута-то всегда чуть иначе: не ему полагается, а лишь бы какому другому ослу не достался.

— В хитром домике это любят называть «воровство».

— Эти — могут. Слоун предпочитает «перемещение».

— Так что там было — они с Рангоутом доили Мики, выставляли его клиентам двойные счета, подрядчиков разводили или что?

Лус пожала плечами.

— Не моё дело.

— Они всё время что — по масти работали или всё же иногда еблись?

— Рангоут говорил, дело не в том, что ему её достаётся ебать, а в том, что Мики не достаётся.

— Ага. А что у Рангоута против её мужа?

— Ничего. Они с ним старые compinches[39]. Рангоут бы ни за что и близко к пизде Слоун не подъехал, если б Мики его не поощрял.

— Мики урнинг?

— Мики с другими тётками ёбся. Ему просто хотелось, чтобы Слоун тоже развлекалась. Они с Рангоутом вместе разрабатывали всякие проекты, Рангоут сидел дома, когда Мики бывал в городе, не мог сдержаться и не подрочить, когда Слоун заходила в комнату, у Мики выбор вроде как сам собой сложился — свести её с… ну и обычные коммерческие доводы: большой хуй, молодой, достаточно бедный, чтоб на поводке держать. Слоун, конечно, поначалу не сильно возбудилась, очень ей нравится быть Мики за что-нибудь должной.

— Но…

— Тебя это почему так интересует?

— Выходки богатых и могущественных. Лучше, чем «Любопытного» читать.

— Ну и с газетой не поебёшься, правда, мой масенький англ о hijо deputa[40]…