Карл-Иоганн Вальгрен - КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН Страница 32

— Два дня, не больше, — наглея с перепугу, брякнул Виктор. — Мы только что получили эти экспонаты. И констебль, я уверен, понимает, что продать их не составит труда… мы даже выставлять их не будем, просто позвоним кое-кому…

Лавка филателии и автографов братьев Броннен очень быстро стала знаменитой. Они играли крупно, и, как ни парадоксально, именно высокие ставки обеспечивали им самое надёжное прикрытие. Редкая марка казалась подлинной именно потому, что она была столь редкой. И чем страннее был автограф, тем меньше было сомнений в его аутентичности. К тому же сбылось предсказание Георга, сказавшего, что зарабатывать деньги они будут не на марках, а на чём-то столь эфирном и неощутимом, как человеческие подписи.

Не менее странным было и то, что их успеху немало способствовал фанатичный констебль. Он был важным узелком в контактной сети, и с его помощью их слава распространилась по городу очень быстро. Именно знакомым Янсена им удалось продать автографы эмигрировавших знаменитостей вроде Билли Уайльдера или Зигмунда Фрейда, а также зарубежных звёзд Чарли Чаплина, Жозефин Бейкер и Греты Гарбо — все на глянцевых фотографиях двадцатых годов. И осчастливленные клиенты распространяли слухи всё более широко, всё больше коллекционеров становилось их постоянными заказчиками. «Они любят рисковать не меньше, чем собирать свои коллекции», — философски заметил Георг, когда очень крупный чиновник из Министерства финансов спросил, нет ли у них на складе автографа Черчилля. Страна воевала, а Черчилль был главной фигурой в лагере противника. После сложных комбинаций им удалось раздобыть подлинный снимок, сделанный пятнадцать лет назад во время поездки Черчилля в Индию, и, если верить надписи, сделанной Виктором на самом лучшем школьном английском, который он мог из себя выдавить, снимок был подарен некоему махарадже Удайпура. Доверчивый покупатель не моргнув глазом выложил за этот шедевр триста марок.

Прошёл год, как они открыли своё дело, и всё чаще задумывались, не ограничиться ли им автографами. Для изготовления марок требовалось слишком много времени. К тому же они постепенно нашли несколько лавок, где портреты известных эмигрантов пылились на тайных полках и владельцы отдавали их за бесценок. Подделать подпись — несколько минут работы. Самым трудным было создать внушающую доверие легенду, подтверждающую подлинность автографа. Но даже при этом у них оставались океаны времени и возможности заработать ещё больше. Они понимали, что во всём этом карикатурно отражается дух времени; потребность оторваться от действительности у людей была больше, чем когда-либо…

В Европе шла война, но в мире Виктора и Георга она была не особенно заметна. О событиях на фронте они читали в газетах или смотрели тщательно отцензурированную и смонтированную хронику в кинотеатрах, которую показывали перед каждым сеансом. Польшу Германия проглотила, как изголодавшийся волк глотает мышь; на очереди были северные и западные соседи. С точки зрения генштаба, кампания шла как по маслу: Дания, Норвегия, Нидерланды, Франция были уже оккупированы. Англичане затаились на своём острове. На востоке оставалась Россия.

Под защитой фальшивых бумаг и непостижимого везения Виктор и Георг жили так, как будто ничего не происходило. Им без всяких сложностей продлевали лицензию, и никто из представителей власти их не беспокоил, не считая, разумеется, констебля Янсена. Виктор предполагал, что Янсен, заходивший к ним чуть не каждый день, сам по себе в какой-то степени обеспечивает их безопасность, а может быть, к этому приложил руку и его высокопоставленный друг, чьё имя по-прежнему оставалось для них неизвестным.

Они начали торговать и произведениями искусства — опять же благодаря неутомимому коллекционеру констеблю Янсену. Беспредельно счастливый, что ему удалось приобрести рисунки самого Гитлера (на что он истратил последние сбережения), он через пару недель опять появился в лавке — посмотреть, нет ли чего нового. По чистой случайности им было чем порадовать неутомимого Янсена. Только что прибыли ещё несколько рисунков Гитлера — два венских мотива, сделанных, по-видимому, для открыток. Виктор утверждал, что они купили их у того же продавца, что и предыдущие рисунки. Янсен купил оба — в кредит и с огромной скидкой. Подлинность рисунков подтверждалась ещё и посвящением — на обоих была дарственная надпись, адресованная племяннице Гитлера Анжелике Раубаль. Янсен воспользовался случаем, чтобы расспросить их от имени своего могущественного приятеля, нет ли у них на примете того, что он назвал «нетрадиционным искусством».

— Если господа понимают, что я имею в виду, — слегка замялся он. — Я говорю о живописи… не санкционированной официально… ну, той, что в интересах поднятия духа и укрепления гражданской обороны… чтобы создать нового человека во всём, в том числе и в области эстетики… короче, я говорю о произведениях, изъятых из наших галерей и именно поэтому, в силу своей труднодоступности, привлекающих внимание истинных коллекционеров…

Выяснилось, что все эти витиеватые эвфемизмы предназначены для обозначения «вырожденческого искусства». Они пообещали навести справки, и через месяц! Янсен приобрёл для своего друга обнажённую модель Оскара Кокошки за две тысячи марок. Редкостное и полузапрещенное полотно потребовало целую ночь лихорадочного труда и было изготовлено в подпольной мастерской на Горманнштрассе, 3, бывшим студентом Академии, искусств Виктором Кунцельманном.

Даже Георг Хаман со своим идеальным чутьём на тёмные дела не мог предполагать, насколько велик спрос на их продукцию у берлинских коллекционеров, среди которых были и высокие партийные чиновники. Он не мог также предугадать, какие суммы они готовы выкладывать за предметы своей страсти. Их деятельность имела и то преимущество, что опровергнуть подлинность было почти невозможно. Золотое правило экспертов — найти последнего хозяина картины, то самое правило, что всегда становилось камнем преткновения для фальсификаторов, было практически неприменимо. Хозяева либо высланы, либо имущество их конфисковано.

Слава молодых специалистов росла с каждым днём. Виктор целыми днями писал картины в духе запрещённых художников, а Георг посвящал почти всё своё время созданию правдоподобного провинанса каждой из них. Удивительно, но, не имея никакого специального образования он стал истинным специалистом по подделке документов подтверждающих историю той или иной картины. Он раздобыл копии коллекционных штампов, принадлежавших когда-то еврейским коллекционерам. Английские и американские коллекционные клейма в такие времена было почти невозможно проверить. К тому же на рынке искусства циркулировало огромное число произведений, награбленных в оккупированных странах, и об их происхождении никто лишних вопросов не задавал. Установление подлинности стало скорее вопросом доверия, чем точной науки.

Все знания и умения, приобретённые Виктором за годы учения, весь его талант — всё преломлялось теперь сквозь призму фальсификации. «Вырожденческое искусство в музеях не выставлялось, но во внутренней своей картотеке он сохранил точную память о сотнях полотен модернистов. Их стиль и любимые мотивы он мог варьировать до бесконечности — в результате получались как известные, так и доселе неизвестные полотна. Он до такой степени наслаждался возможностью писать, что не чувствовал за собой никакой вины. Он даже не рассматривал свои полотна как подделки. Он просто возвращал миру испорченные или утраченные оригиналы. Например, за эти месяцы в ателье Виктора появился портрет Макса Бекманна работы Эрика Марка, а также штук двадцать полотен Поповой, Гроша, Нольде, Эрнста и Швиттерса. Эти модернистские шедевры, ушедшие на продажу, как только высохла краска, Георг снабдил внушающими доверие справками и родословными линиями. Он обнаглел до того, что подделал знаменитое коллекционное клеймо индустриальных магнатов Тиссенов, зная, что те официально объявили, что не хотят иметь с «вырожденческим искусством» ничего общего.

Сандра и Клара Ковальски, с которыми Виктор и Георг были официально помолвлены после того решающего борцовского матча, часто навещали Виктора в его подвальном ателье, пока он выдавал на-гора целые партии «вырожденческого искусства», и даже позировали для этюда, подписанного Эгоном Шиле. Изображение Морица Шмитцера в борцовском трико ушло к миллионеру, известному фабриканту одежды, под славным именем Отто Дикса.

На их счёт поступали внушительные суммы. К началу 1942 года денег стало так много, что они вынуждены были немного притормозить, чтобы не вызывать подозрений. К тому же появилось новое поле деятельности: продуктовые карточки.

Всё произошло случайно, как и многое в жизни Виктора за эти годы. На Рождество Сандра Ковальски приютила попавшего в беду знакомого. Рейхарт, как звали этого уже немолодого человека, находился в розыске. Он был членом подпольной коммунистической ячейки, и ему единственному удалось вырваться из лап гестапо при облаве в Дрездене. Квартира подруг должна была стать всего лишь местом короткой передышки; далее он собирался бежать в Советский Союз, но вот уже полгода страны находились в состоянии войны, и границы были наглухо запечатаны.