Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы Страница 32

— Золото, а не человек, клянусь честью!

— Что там золото! Настоящий алмаз, бриллиант!

— Говорят, он смешал с грязью приехавших ревизоров.

— Да ну?

— Клянусь честью! Служитель рассказывал. «Вы кто такие, — крикнул он ревизорам, — что осмелились мне допрос учинять? Зря только меня потревожили, пешки необразованные!»

— Ни дать ни взять, второй Намык Кемаль объявился…

— Куда до него Намыку Кемалю!

— Ну а что ревизоры?

— Ревизоры? Затряслись от страха, как осиновые листочки.

— Кинулись руки ему целовать, умоляли простить.

— Как собаки ластились…

Кудрет прочел все три письма. Сэма выслала триста, Дюрдане — пятьсот. Итого — восемьсот лир… Сумма не ахти какая, но сам факт льстил его самолюбию. А Нефисе? Она готова отдать ему все свое состояние и весь капитал. Так что восемьсот лир для него теперь сущий пустяк.

Все это, конечно, хорошо. Но если стамбульские поклонницы сдуру нагрянут сюда? Для Нефисе это будет настоящим ударом. Даже письма, попадись они ей на глаза, могли бы довести ее до самоубийства. Сообщение об этом появилось бы в газетах и, уж конечно, его фотографии во весь рост… Кудрет самодовольно улыбнулся.

Дюрдане, разумеется, не в счет. Наряжается, как молодая, носит кучу украшений, красит губы, пудрится, но это ей мало помогает, сразу видно — старуха. Сэма пикантна. Неужели она все еще его любит? Как бы то ни было, Сэма еще может пригодиться. Выйдет он из тюрьмы, развернет предвыборную кампанию и, если станет депутатом…

Кудрет многозначительно кашлянул.

Да, если он станет депутатом… то прежде всего обзаведется машиной, ну а к машине, разумеется, нужна любовница. И Сэма вполне подойдет для этой роли. Вообще-то ему со временем понадобится не одна, а несколько любовниц. Ну а пока можно ограничиться Сэмой. Так что пусть приезжает в качестве родственницы. Нефисе он скажет, что это сестра. Вначале все обойдется. А там видно будет. Кудрет махнул рукой.

Он опять пробежал глазами письмо Дюрдане. А вот с ней как поступить? Что касается ее женских достоинств, то она не идет ни в какое сравнение ни с Сэмой, ни с Нефисе, Она тоже обещает перевести на его имя все свое состояние, ценные бумаги и капитал. Даже если Дюрдане озолотит его, он и не подумает взять ее в жены. Да и зачем, раз у него есть Нефисе? У Нефисе тысячи денюмов земли. На выборах он будет фигурировать как помещик и как помещик войдет в меджлис. Поэтому… А что, если вообще не жениться? Все три женщины обожают его. А ему бы только пройти в меджлис. Потом… потом аллах его не оставит… Он ведь не кто-нибудь, а Кудрет Янардаг! Он для того и родился на свет, чтобы жить на чужой счет. Простакам, а их ныне развелось видимо-невидимо, без таких ловкачей, как Кудрет, просто делать нечего. Аллах милостив. Рабам своим, у которых плохой аппетит, он непременно посылает в помощь чревоугодников.

Кудрет ухмыльнулся в усы: «Я жил ради матери! Но теперь ее нет, и мне на все наплевать».

Он повертел в руках письмо Длинного и рассмеялся. Ну и пройдоха этот Длинный! Нюх у него собачий. Сразу смекнул, что Идрис неспроста пожаловал в Стамбул. Вот и пишет, что собирается сюда приехать. Словом, только свистни — набежит целая орава. Да и жена стерва в том числе. Решила развестись! Он, видите ли, ее опозорил, попав в тюрьму… Да стоит ее пальцем поманить, написать: «Милашечка моя! У меня здесь денег куры не клюют. Выслал тысячу. Срочно приезжай» — тотчас примчится.

Кудрет вздохнул. А что, если вызвать сюда всех дружков и напрямик сказать: «Хочу попасть в меджлис, и не как-нибудь там, а помещиком. Вы ведь меня знаете. Ну а депутату ничего не стоит провернуть любое дельце. Вот и будет у нас у всех мед, только успевай пальцы облизывать».

Кудрет снова рассмеялся, вспомнив здоровенного, большерукого и большеногого дружка по кличке Длинный. Да он летал бы от радости, предложи я ему такое, ей-богу! «Ты гений, Кудрет!» — сказал бы он.

И Кудрет стал мысленно вести разговор с Длинным.

«Ну, что ты на это скажешь?»

«Что скажу? У больного не спрашивают, хочется ли ему арбуза».

«Верно, не спрашивают».

«Бей! Ломай! Кроши! Только делай все с умом, не попадайся».

«Если поможете, все будет в ажуре. Есть тут, правда, одна закавыка: служение народу».

«Народу? Так ведь это не народ, а сброд! Плюнь ты на него! Попадешь в трясину — так этот народ тебя же и пристукнет!»

А «народ» и в самом деле рассчитывал на заступничество Кудрета Янардага, которого почитал даже больше, чем Намыка Кемаля.

— Какую речь произнес Кудрет-бей в тюремном дворе. Так и сказал: «Недалек тот час, когда придут к власти истинные хозяева страны и отомстят за нас, за наших обездоленных детей!»

Кто же эти истинные хозяева страны? Ну конечно же, такие, как Кудрет и ему подобные! Все будет так, как он сказал. Никто в этом не сомневался.

Случилось то, что случалось во все времена и эпохи, везде и повсюду. Люди, жаждущие «истинного освобождения», вначале хотя бы из тюрьмы, ухватились за «человека, которого уже давно ждали», и превознесли его до небес, иными словами, сделали из блохи верблюда. Слава о Кудрете перемахнула через тюремные стены и распространилась по городу, где тоже ждали «благодетеля». Пусть только его изберут в меджлис и он попадет в Анкару! Он не ограничится местью за «обездоленных детей», а наведет порядок в стране, и жизнь станет лучше. Будут отремонтированы мечети, восстановлен халифат[40], шляпы заменят фесками и папахами[41]. И тогда всемогущий аллах ниспошлет благоденствие, о котором все давно мечтают. Мир станет краше, а жизнь — легче.

О том, как развиваются события за стенами тюрьмы, Кудрет узнавал от Нефисе. Она сняла в городе дом, поселилась там и почти ежедневно приносила Кудрету уйму всяких новостей. Однажды она сообщила, что к нему собирается с визитом председатель вилайетского комитета партии. Дело в том, что председатель обо всем письменно доложил в партийный центр и получил оттуда телефонограмму: «Немедленно принять этого человека в нашу партию!»

Итак, выйдя из тюрьмы, Кудрет Янардаг начнет борьбу против нынешнего политического строя. Скорее бы суд!

Спустя два дня заявился Идрис.

К тому времени чиновники уже отбыли в Анкару.

Свидание с Идрисом происходило, разумеется, в кабинете начальника. Идрис был так взволнован, что даже забыл рассказать о своей поездке в Стамбул.

— Приехал сюда поздно вечером. Отправился в гостиницу, а там только и разговоров, что о тебе. Послушал бы ты, что говорят!

Кудрет не удивился. Все это было ему известно от Нефисе, а также от Плешивого Мыстыка, который, словно комета, время от времени залетал к нему.

Он спокойно ответил:

— Знаю, что говорят.

— Пришел в ресторан, — продолжал Идрис, — и там тебя все расхваливают.

— Да знаю я, — отмахнулся Кудрет. — Лучше расскажи о Стамбуле.

Идрис коротко рассказал о своих похождениях, понося и проклиная Длинного. Но Кудрету все это уже было известно. Даже больше того, что сообщил Идрис.

— Сэма приезжает, — сказал Кудрет.

— Брось ты эту панельную девку! Надула меня: обещала прийти на свидание — не пришла. А главное, заявление в суд не пожелала написать.

Кудрет протянул Идрису изящный конверт.

— Ого! Да ты просто волшебник! А может, у тебя за пазухой клок чертовой шерсти?

— А разве ты не знал об этом? — самодовольно улыбнулся Кудрет.

— Посмотрел бы, как носятся с ней в ночном клубе, глаза бы вытаращил! И все же…

— А на это что скажешь? — Кудрет показал письмо Дюрдане. Идрис пробежал его глазами.

— Движимое и недвижимое, наличные ценные бумаги… Вот это да! Ну а что будет с той, которая здесь?

— С кем? С Нефисе? Как было, так и будет.

— А Сэма?

— Приедет. Мы переберемся с ней в Анкару.

— А старуха?

— Будет дожидаться меня в Стамбуле. — Кудрет расхохотался.

— А движимое и недвижимое, а наличные, а ценные бумаги?

— Все будет по закону передано в распоряжение твоего покорного слуги, а уж затем я распоряжусь ее судьбой по собственному усмотрению!

— Но нельзя ведь жениться сразу на трех!

— И не надо!

— Не надо?

— Нет!

— Думаешь, так согласятся?

— А почему бы им не согласиться? Говорят, палец, порезанный по велению шариата[42], не болит.

— Так вот оно что! Тогда другое дело. Ну и бестия ты! В яблочко бьешь!

— Только не называй меня бестией! Я бей, бей-эфенди, если угодно, самый главный бей-эфенди. Впрочем, ладно. Спросил бы лучше о Длинном, — сказал Кудрет, протягивая Идрису еще одно письмо.

Идрис с презрительной миной прочел каракули Длинного и смачно выругался.

— Кретин, ишак! Он душу из меня вымотал в «Дегюстасьоне»!

Не упуская ни одной подробности, он рассказал о скандале в ресторане.