Ион Агырбичану - «Архангелы» Страница 32

— Доброй ночи! Я пошел домой! — заявил он.

— Что дома делать? Еще рано! Полночь только! — возражал Унгурян, но Прункул не обернулся.

X

В большом зале трактира танцы были в полном разгаре. Ночь стояла звездная. Окна запотели и с улицы казались тусклыми. Вскоре распахнулись форточки, потому как духота была — не продохнуть. Время от времени музыка умолкала, и тогда начинали кропить деревянный пол водой. Однако пыль стояла столбом, плавала легкими облачками, витала вокруг подвешенных к потолку ламп, оседала серым слоем на вощеные скатерти и шляпы гостей. Едкая, словно перец, пыль раздражала носы и глотки.

Музыканты сыграли несколько вальсов, прочирикали даже кадриль в угоду городским барышням. Пока исполнялись господские танцы, крестьяне не проявляли нетерпения, наоборот — были снисходительны и даже довольны.

Кадриль Войку танцевал с домнишоарой Эленуцей Родян. Сестры, заметив, что она всячески уклоняется от танцев с таким блестящим кандидатом в женихи, ее пристыдили. А Родяну уже было безразлично, как ведет себя его дочка с Войку. После того как Войку на лугу прошептал ему: «Вот это, скажу я вам, праздничек!», молодой человек с неизменно счастливой физиономией перестал существовать для Иосифа Родяна. Неведомо почему, но он стал ему противен. Воодушевление Родяна было так велико, а фраза так незначительна, что, возможно, и не из-за нее управляющий переменил свое отношение к Войку. Однако уже там, на лугу, Родяну показалось, что Войку человек весьма ограниченный, и письмоводитель недоумевал, как это он мог так сильно ошибиться в оценке кандидата в присяжные поверенные. Однако когда управляющий заметил, что его дочка слишком много танцует с семинаристом, и предположил, что и кадриль она будет танцевать с Василе Мурэшану, он нахмурил брови и, подозвав дочь, заявил:

— У тебя есть обязанности перед нашими гостями. Прошу не забывать об этом!

Но по тону отца Эленуца поняла, что он сочувствует ей, а потому весело отозвалась:

— Хорошо, папа! Эту кадриль я буду кружиться вокруг солнышка Войку! — и, смеясь, побежала к кандидату в присяжные поверенные.

Случилось так, что парой, стоявшей напротив, оказался Василе Мурэшану с сестрой Мариоарой. Семинарист был бледен. Хмурое лицо и взгляд исподлобья говорили, что он не в духе. Время от времени он поглядывал на сияющего молодого человека, но чаще смотрел себе под ноги, стараясь не замечать соперника.

Эленуца тут же поняла, что Василе не по нраву ее танец с Войку, и ей стало радостно. Но она старалась ничем не выдать эту радость и, когда семинарист не мог ее видеть, весело щебетала с Войку, шутила и смеялась. Ей было весело, а Василе все больше мрачнел и даже стал угрожающе поглядывать в сторону счастливчика Войку.

Исполняя очередную фигуру кадрили, Эленуца должна была взять Василе за руку — рука была холодна как лед.

— Сожалею, что вы не на моем месте, домнул Мурэшану! — шепнула Эленуца на ухо семинаристу.

— На вашем месте? — переспросил удивленно семинарист.

— Вам холодно. Руки как лед, вам было бы куда полезнее быть возле солнышка Войку! Посмотрите, как он сияет. Одно сияние согрело бы вас.

Василе Мурэшану поднял взгляд, ожидая пояснения, но Эленуца уже кружилась с соседом, меняя, согласно правилам, партнеров. Все-таки он уловил на ее губах легкую усмешку и успокоился: Эленуца насмехалась над Войку.

Мариоара сразу заметила, что брат ее повеселел. Он принялся шутить и обращался к ней не иначе, как «милая Мариоара».

— Гм! — хмыкнула девушка, поджимая губы.

— Что это ты? — улыбаясь, поинтересовался Василе.

— А то, что не ко мне ты должен обращаться — «милая», — отвечала сестра.

— Не к тебе? А к кому же?

— К домнишоаре, с которой только что кружился! — Мариоара немного подумала и серьезно сказала: — Плохо, Василе!

— Что плохо? — недоумевал семинарист, чувствуя, что бледнеет.

— Плохо, что ты думаешь о домнишоаре Родян. Виноград-то зелен. Сам видишь, что задумал ее отец.

— Домнишоара Эленуца не похожа на своего отца, — проговорил упавшим голосом семинарист.

— Какой же ты еще ребенок! — воскликнула Мариоара. — И я видела, что Эленуце приятно танцевать с тобой. Но это же ничего не значит, — вздохнула сестра. — Просто ты красивый парень, покружиться с тобой любой девушке приятно. Эленуце хочется повеселиться, вот и все! Кончатся пасхальные гулянья, сам увидишь, что она тебя и узнавать перестанет.

— А ты злая, — задумчиво проговорил семинарист.

— Вовсе нет. Просто я не хочу, чтобы ты мучился. Замки, что мы строим для будущего, сколь бы ни были воздушны, причиняют боль, рассыпаясь в прах. Стоит ли призывать на свою голову несчастье?

— Тебе не хочется, чтобы я был счастлив, — с болью произнес Василе.

Разговор шел во время танца. Они выполняли следовавшие одна за другой фигуры, расходились, сходились и вновь продолжали разговор. Семинарист был убежден, что сестра ревнует его к будущему счастью, и потому говорил с ней все холоднее и отчужденнее.

— Я уже больше не «милая»? — спросила Мариоара под конец кадрили.

— Скоро увидим, кто из нас прав, — холодно ответил Василе.

— Скоро? — переспросила девушка и закатилась неудержимым хохотом.

Первый после кадрили вальс Эленуца танцевала с Василе Мурэшану. Не успели они сделать и круга по залу, как домнишоара Родян весело спросила:

— Можете ли вы мне сказать, домнул Мурэшану, что означает приснившийся во сне бледный ангел, когда все ворота счастья у тебя за спиной открыты?

— Это не цитата из стихотворения? — осведомился семинарист.

— Нет. Это из частного разговора… Вы не знаете, что это может значить?

— Бледный ангел, — повторил Василе, делая вид, что размышляет.

— Разве ангелы бывают бледными, домнул Мурэшану?

— Я полагаю, что белизна им свойственна, — отвечал семинарист. — Вернее, я думаю, что у них светлые лики с тенями от длинных густых ресниц.

— Вы уклоняетесь от ответа, — возразила девушка, чувствуя свои разгоревшиеся щеки. — Так, значит, вы не знаете, что означает «бледный ангел»?

— Не знаю.

— Ну что ж. А известны ли вам следующие стихи:

И если тополь под окномВ стекло стучит ветвями,—Ты будто снова входишь в домНеслышными шагами.

Эленуца прочитала эти строки нарочито жалобным голосом, словно подражая кому-то.

— Это из стихотворения Эминеску[4], домнишоара.

— Правильно. А скажите, сейчас стучат ветви в окно?

— Не слышу, — отвечал семинарист, делая вид, что прислушивается.

— А тополя растут возле трактира?

— Не растут.

Эленуца подняла глаза к потолку и, всеми силами стараясь удержаться от смеха, заговорила:

— Это такое счастье находиться рядом с дорогим существом. Ах! Бледный ангел, являющийся во сне и оставляющий за собою открытыми все врата счастья! А ты даже и не подозреваешь, — тут голос Эленуцы патетически зазвенел, — а ты даже не подозреваешь, что, если тополь под окном в стекло стучит ветвями, ты будто снова входишь в дом неслышными шагами.

Последние слова она еле выговорила. В глазах ее давно уже прыгали лукавые чертики и лишь мучительным усилием она сдерживала смех. Дочитав стихи, она расхохоталась, да так громко, что все, кто только был в зале, уставились на нее и семинариста. Мурэшану тоже приостановился, потому что девушка не могла сделать ни шагу. И тоже засмеялся, чувствуя себя счастливым оттого, что Эленуца так весела, но и чувствуя смущение, видя, что все глаза в зале смотрят на них.

— Ради бога, домнишоара, не смейтесь так громко! Сорвете голос! — ласково уговаривал Мурэшану.

— Нет! Нет! Смех мне на пользу, домнул Мурэшану, — возражала девушка, позволяя увлечь себя в широкий круговорот вальса. — Скажите, разве это не глупость, разве не идиотизм? И как вы думаете, что это была за фраза, украшенная вдобавок стихами?

— Не могу знать, домнишоара, — отвечал семинарист. — Наверно, сложное скрещение цитат.

— Нет, дорогой домнул семинарист, это был комплимент! И представьте себе, комплимент этот был преподнесен мне! Вы можете вообразить себе что-нибудь смешнее? — В голосе ее звучало негодование. — Представьте себе молодого человека, который до сегодняшнего дня меня ни разу не видел и, впервые танцуя со мной, принимается бомбардировать меня подобными глупостями. Нет, это поистине возмутительно! — закончила она, и глаза ее сверкали подлинным гневом.

— Это домнул кандидат? — тихо спросил Мурэшану.

— Да. Сегодня — он, завтра — другой, послезавтра — третий, — гневно продолжала домнишоара Родян. — Любой из этих охотников за приданым считает себя вправе приставать к тебе и волочиться! Я убеждена — будь на моем месте кукла с тем же приданым, этот господин говорил бы те же слова.