Виктор Дьяков - АРМЕЙСКИЕ БУДНИ сборник рассказов Страница 32

            - А я татарин и татарином хочу быть,- Наиль отбросил руку Забродина.

                                     3

             Наиль вышел из штаба, будто в бане побывал, красный, вспотевший. От хорошего настроения не осталось и помина. Старшина и Валентина стояли возле машины и негромко, но неприязненно препирались. Продавщица, было, подошла к Наилю с каким-то вопросом, но увидев его лицо, не решилась спросить.

            - Ты почему почту не забрал!?- Наиль так обратился к старшине, что тот в свою очередь тоже присмирел.

            - Да понимаешь... забыл как-то с этими простынями... извини.

            - Держи!- Наиль бросил старшине газеты и тот, неловко растопырив руки, часть поймал, остальные рассыпал...- Ну что, все на месте... поехали!?

            - Поехали... тебя одного ждём,- лениво отозвался прапорщик, помощник дежурного по части, который должен был в качестве старшего машины отвезти "точечников" и их груз на берег водохранилища и пригнать машину назад.

            По дороге Наиль молчал. Слова Забродина буквально засели в мозгу, рождая тягостные размышления. Клин надо выбивать клином – с этой целью Наиль достал письмо от Гули, надеясь, что оно поможет вернуть хорошее расположение духа. Письмо оказалось неожиданно коротким. Обычно Гуля писала две-три страницы, сейчас не более полстранички.

            "Наиль! Прости, что так долго не отвечала на твои письма. Я вообще не хотела тебе больше писать, но это было бы нечестно по отношению к тебе. В моей жизни произошли большие перемены, и они непосредственно касаются наших с тобой отношений. Мне тяжело писать, но иначе нельзя, ты должен это узнать. Я встретила человека, который... В общем, мы любим друг друга, и этим всё сказано. Не хочу больше терзать тебя и себя всевозможными словоизлияниями. Не пиши мне больше. Искренне желаю тебе счастья. Прости, если можешь".

                                                                                                                                 Гуля.

            Машина ползла вверх преодолевая крутой подъём, туда где плотина перегородила реку, где разлилось водохранилище. Наиль сидел словно поражённый громом. Он ещё раз перечитал короткий текст письма...

            На верхнем бьефе плотины у бетонного причала была пришвартована "Дора", большая лодка-баркас с двигателем, на которой в безлёдный период осуществлялось снабжение расположенной на противоположном берегу водохранилища "точки". При ней находился рядовой Разбицкий, моторист, в обязанности которого входила поддерживать "Дору" на плаву, а её двигатель в исправном состоянии, ну и конечно управлять ею. Водохранилище вроде бы не очень сильно, но заметно волновалось, брызги от волн нет-нет, да и перехлёстывали борт. Обычно Наиль принимал самое деятельное участие в перегрузках, но сейчас он словно отключился, и весь груз пришлось перетаскать двум солдатам, мотористу и водителю машины. Валентина опять же покрикивала, когда носили её товары, а старшина и старший машины... Прапорщики в этом полку вообще считали физический труд недостойным себя, скорее можно было увидеть офицера с ломом, лопатой или несущего какую-то тяжесть.

Наиль сидел на пристани, свесив ноги к воде, и тупо смотрел, как по длинной палубе пришвартованной рядом самоходной баржи весело бегали друг за дружкой, по всей видимости, практиканты речного профтехучилища, две девчонки и парень лет по шестнадцать-семнадцать. Набегавшись, они разделись и бултыхнулись в воду. Девчонки, плотные загорелые с двух сторон нападали на парня, шутливо топили... а под водой, возможно даже не нарочно, а повинуясь инстинкту, льнули к его мосластому, поджарому телу. При этом каждая бросала время от времени недовольные ревнивые взгляды на подругу. Вот парень ухватился за какой-то крюк, торчащий из бетонного основания причала, а девчонки облепили, повисли на нём... Рука парня соскользнула и весь «клубок» с брызгами, со смехом и визгом плюхнулся в воду...

Этот молодняк наслаждался жизнью, не ведая никакого стыда, им было так хорошо. Наиль вдруг почувствовал себя ужасно старым, к тому же что-то безвозвратно упустившим в жизни, в этой погоне за должностями и званиями. До сих пор он связывал своё будущее с военной карьерой и с Гулей. И вот Забродин заронил сомнение в первом, а письмо... Почему так случилось, ведь, казалось, они так хорошо дружили с Гулей, и вроде бы всё складывалось: она заканчивает в будущем году институт, а он... он надеялся вырваться, наконец, с "точки", при идеальном раскладе поступить в Академию. Везти сюда Гулю ... Нет, этого он не хотел, ему было стыдно, ведь он скрывал от неё, как плохо живут офицеры и как мучаются их жёны, в основном горожанки, в отрыве от цивилизации. Но ещё больше не хотелось ему, чтобы Гуля увидела, что даже в этой дыре он фактически никто, а значит и его жена тоже там будет в "толпе", ждать пока "дефицитом" в магазине отоварится жена командира, потом замполита, потом согласно субординации жёны начальника штаба и зама по вооружению и когда очередь дойдёт до неё... И так во всём. Один раз, именно в такой момент он забежал в магазин за сигаретами... Его пропустили без очереди, женщины вошли в положение спешащего холостяка, но тоже со смехом поинтересовались, почему же к нему не приезжает его невеста, тем более от Семска тут и ехать-то всего-ничего. Тогда Наиль возьми да и брякни, что он вообще на "точку" молодую жену не привезёт, нечего ей тут мучиться и вообще она не для того учится, чтобы диплом здесь гробить. Он сначала всего добьётся, а потом... Больше всех тогда обиделась пышнотелая красавица Наташа Безбородова, жена командира дивизиона. Как всегда она стояла первой в очереди и на правах командирши, отобрав фактуру на товар у Валентины, читала  её, откладывая «дефицит» в первую очередь, конечно, для себя. Она так и застыла с той фактурой в руках, приняв слова Наиля в первую очередь на свой счёт – ведь именно у неё "гробился" институтский диплом. Тогда он не оценил её ответа, но сейчас вспомнил всё до последнего слова: "А ты уверен, что она тебя так долго ждать будет?"

Наиль отрешённо смотрел, то на барахтающихся в воде малолеток, то на снующих от грузовика к "Доре" солдат с ящиками и коробками. В его голове чередовались мысли о письме с тем, что он услышал от Забродина. Он сначала интуитивно, потом всё более явственно стал ощущать связь в этих вроде бы совсем не связанных событиях...

- Товарищ старший лейтенант!... Погрузили. Отчаливаем?- обратился к Наилю моторист.

Наиль очнулся. Старшина с Валентиной уже разместились в загромождённой грузом на три четверти "Доре", а моторист стоял на корме возле движка в готовности его запустить. Наиль прыгнул в колеблющийся на волнах баркас.

- Давай, заводи!

- Ветер усиливается... Может, чуть переждём?- заколебался вдруг Разбицкий, видя, что Наиль совсем не обращает внимания ни на ветер, ни на плотные низкие облака, наползающие с Севера, закрывшие солнце, отчего сразу стало прохладней.

Наиль тоже бросил взгляд на уходящую вдаль гладь водохранилища в обрамлении скалистых гор, по которому им предстояло пройти на этой тарахтелке около десяти километров. Погода  портилась, но Наиль как-то отстранённо осмотрелся, чувство опасности, самосохранения сейчас были явно притуплены.

- Заводи... прорвёмся,- он равнодушно махнул рукой.

Наиль привалился к какому-то ящику, и им вновь овладели безрадостные размышления... Неужто, и во взаимоотношениях с Гулей, национальный вопрос сыграл роковую роль? Гуля татарка, но татарка чистокровная. В семье Наиля всячески скрывали от посторонних, что его мать казашка, к тому же на его внешности это никак не отразилось. И когда их познакомили с Гулей, а познакомили их через родственников мачехи, естественно тоже ни словом не обмолвились... Когда они стали встречаться и переписываться, тоже никаких вопросов не возникало. Скорее всего, она  не сомневалась, что Наиль тоже чистокровный татарин. Неужели узнала и... Он вспоминал как его встречали в доме Гули. Он там всем понравился. Вне всяких сомнений его принимали как будущего жениха, иначе бы ей просто не позволили ни встречаться с ним, ни писать. Но в то же время... Он ведь знал, как в гулиной семье плохо относились к казахам. В отличие от отца Наиля, простого рабочего на мясокомбинате, отец Гули был майор милиции, а мать завуч средней школы. В той семье часто велись разговоры, где казахов именовали не иначе как тупыми баранами. Однажды мать Гули со злостью говорила одной из своих знакомых:

- Если бы русские так же зажимали калбитов как нас, ни один бы из них дальше пастуха не пошёл.

Тогда Наиль не воспринял этих слов как оскорбление и для него, как бы забыв, что написано в его метрике в графе мать. А теперь... теперь он почти не сомневался: если в семье Гули узнали об этом... Скорее всего, так оно и случилось.