Тимофей Ермолаев - Рассказы Страница 32

Иван положил атлас на стол, раскрыв на странице, где были изображены полушария Земли.

— Какие у тебя новости? — спросила Василиса; на экране компьютера в это время происходило массовое истребление амазонок посредством магических заклинаний.

— Не очень хорошие, — пробормотал он, но Вася опять его не услышала.

Прошло полчаса. Поверхность полушарий стала покрыта россыпью каких-то непонятных значков. Иван отложил линейку и спросил у жены:

— Вася, как пишется слово «ультиматум»?

— Через «и», — рассмеялась Василиса. — Точно тебе говорю. Есть игра такая — «Ультима». Проверочное слово.

— Спасибо.

Василиса, уже успевшая учинить разгром и в лагере орков, нашла в себе силы оторваться от компьютерного мира, подошла к мужу и обняла его за плечи.

— Представляешь, Квид уже шестьдесят шестого уровня, я так его никогда не догоню! — пожаловалась она. — Что это ты пишешь?

— План вторжения на землю, — признался он ей. — Время пришло. Так не может больше продолжаться.

— И когда же будет вторжение?

— Завтра. Восемь боевых космических кораблей, которые здесь называют летающими тарелками, на одно полушарие, и восемь — на другое. Всё произойдёт очень быстро. И всё на самом деле очень просто.

Она нахмурила брови. А потом спросила:

— А Аркониду вы завоёвывать не будете?

Арконида — так называлась игра, в которую она играла, виртуальная страна, населённая троллями, орками, амазонками и прочими чудовищами, а также игроками-людьми, желающими скрыться от реальности в иллюзорном мире.

— Нет, — слегка улыбнувшись, ответил он.

— Спасибо! — она звонка чмокнула его в щёку.

Через минуту кровь на экране полилась вновь. Василиса разила враждебных существ налево и направо, не забывая при этом обыскивать их трупы.

Иван аккуратно сложил карту и лёг на диван. Перед завтрашним днём нужно было хорошенько выспаться.

11 апреля 2007 г.

Справедливость

В кабинете президента компании был полумрак. Перед длинным столом стоял понурившийся Сашка Фромов. За столом, напротив Сашки, в огромном кожаном кресле развалился сам президент, господин Скурнов. Он смотрел на Сашку с презрением и скукой. На столе искусственной позолотой блестели всяческие безделушки, предназначенные лишь для того, чтобы бессмысленно существовать в кабинете какого-нибудь большого начальника — бьющиеся друг о друга металлические шарики, вращающиеся в разных плоскостях обручи. «Интересно, смотрит ли он на меня или куда-то в сторону?» — подумал Сашка. Сам он не смел поднять глаз.

— Как же Вы так могли опозорить нашу компанию? — вдруг произнёс Скурнов. — У Вас, похоже, совсем нет совести …

Сашка побледнел, как смерть. Ему всё стало ясно. Во всех финансовых махинациях обвинят его. Хотя он всего лишь выполнял устные распоряжения главного экономического советника компании Шнайдера, а тот, конечно же, действовал по приказу самого Скурнова. Теперь, по всей видимости, какой-нибудь дотошный ревизор что-то раскопал… Если бы Сашка посмотрел сейчас в лицо Скурнова, то увидел бы, что тот ухмыльнулся.

— Но как же… — пробормотал он, но его, похоже даже не услышали.

Металлические шарики бились друг о друга. В углу кабинета мерно тикали огромные часы. Сашка посмотрел туда и содрогнулся: часовые гири ему вдруг представились в виде повешенных людей. Часовой механизм работал за счёт мертвецов. «Мне это кажется», — подумал Сашка, и видение мгновенно рассеялось.

Скурнов зевнул.

 «Похоже, справедливость в этом мире умерла», — подумал Сашка.

И тут словно произошло чудо. Господин Скурнов словно бы прочитал его мысли.

— Глупец, справедливости в этом мире не было, нет и не будет! — отчеканил он, самодовольно улыбаясь, словно подводя итог.

О чём он думал в этот момент, этот Скурнов? О том, что такие ничтожные люди, как Сашка ему до смерти надоели. Люди, которые ничего не могут добиться в этой жизни, у которых вместо мозгов какое-то ни к чему не пригодное дерьмо, вместо решительности и напора — слабость и беспомощность, вместо точных целей и задач — абсурдные мечтания и вера в какие-то идиотские идеалы. Бедный Сашка же думал о том, что всё кончено: он теряет работу, стабильный доход, купленную в кредит квартиру, честное имя, возможно, даже свободу, жену и детей.

Скурнов поднялся из кресла, делая вид, что не замечает бывшего сотрудника его компании — аудиенция была закончена. Сашка попятился к двери, в глазах у него почернело.

— До свидания, — еле слышно прошептал он.

И в это же мгновение из груди Скурнова вырвался сноп пламени, выворачивая рёбра наружу, чёрная кровь, вскипая, хлынула наружу. Сашка не смог сдержать испуганного крика, который, впрочем, получился довольно слабым. Огненный клинок тем временем рассёк грузную тушу Скурнова, окутанные горелым смрадом куски мяса пали наземь, и теперь стало видно высокого незнакомца, неведомо каким образом оказавшегося вдруг в комнате. Его фигура была окружена призрачным, неестественным сиянием, и нельзя было разглядеть, мужчина это или женщина. Незнакомец плавным движением убрал огненный меч куда-то в складки своей одежды, внутрь себя, и произнёс:

— Справедливость — это я.

Сашка не мог унять дрожь в ногах. Он думал только об одном — как бы поскорее убежать, умчаться отсюда, не оглядываясь. Незнакомец словно бы прыжком уменьшил расстояние между собой и дрожавшим Сашкой, причём непохоже было, что он передвигался при помощи ног. Сердце Сашки затрепыхалось в груди, как птица в клетке. Неужели и его здесь и сейчас ждёт безжалостная смерть? Но этого не произошло. Он всего лишь вновь услышал голос незнакомца, голос, пробирающий до глубины костей, ужасающий и прекрасный одновременно:

— Пять тысяч лет я отсутствовал в этом мире. И мир успел обратиться в клоаку скверны. Смертный, поведай всем, что Дикайон, демон справедливости, вернулся!

Это было последнее, что запомнил Сашка, перед тем, как упасть в обморок.

В течение нескольких часов по всем континентам и странам, прокатилась волна жестоких до бесчеловечности и непонятных, странных убийств. Погибали политические и общественные деятели, военные, адвокаты, служащие различных уровней, журналисты и промышленники. Впрочем, обычные люди, обыватели тоже не знали пощады. Перед демоном справедливости, вырвавшимся неизвестно откуда на волю, все были равны. И за эти несколько часов население земли сократилось больше, чем втрое…

Denn wenn die Gerechtigkeit untergeht, so hat es keinen Werth mehr, daß Menschen auf Erden leben. (Когда справедливость исчезает, то не остаётся ничего, что могло бы придать ценности жизни людей. Иммануил Кант.)

28 октября 2008 г.

Кризис

В здании прозвенел резкий, требовательный звонок, от которого Тур Андерсон пробудился ото сна. За стенкой, в коридоре, раздавались торопливые шаги студиозусов, опоздавших на первую лекцию. Где-то вдалеке звучали удары колокола с башни муниципального совета. В городе Гифе начинался новый день. Вернее, он уже начался. Профессор Андерсон, доктор философии, декан кафедры математической механики, член-корреспондент нескольких научных обществ, только сейчас проснулся, но продолжал лежать неподвижно, словно отказываясь принять новый день за действительность. Голубые глаза профессора, мудрые и печальные, смотрели в маленький прямоугольник окна, сквозь пыльное стекло которого пробивались лучи солнца. На лице профессора читалась усталость и затаённая печаль. Можно было подумать, что Андерсону было лет за восемьдесят, однако, это был мужчина в самом расцвете сил — ему недавно стукнуло сорок. Что же было причиной его тоски? Может быть, его широкая душа требовала чего-то большего, чего-то, что не могло вместиться в этой крошечной каморке под лестницей, где сейчас ему поневоле приходилось коротать одинокие ночи?

Тур поднялся и сел на кровати, поставив ступни на цементный пол, покрытый облезлым ковриком, который был похож на раздавленного под пневматическим прессом зверька. Широкие плечи профессора, мускулистая спина свидетельствовали о его большой физической силе. Впрочем, в последнее время профессор начал немного оплывать и тучнеть, что, конечно, не могло добавить ему положительных эмоций. Может быть, в этом крылась его печаль?

«Что ж, пора», — подумал Андерсон. В два счёта он оделся, умылся под старым ржавым умывальником, тот, по-видимому, был недоволен, что его используют и плевался водой в разные стороны. Переложив со стула стопку журналов по математической механике на подоконник (отчего в комнате стало темнее), профессор уселся за крошечный стол. На столе красовалась чугунная сковородка с остатками вчерашней яичницы. Хотя аппетит отсутствовал, он стоически позавтракал, потом подогрел на электрической печке чайник и выпил горячего чаю. На душе Андерсона несколько потеплело. Потом он достал из шкафа бутылку водки, налил себе стопочку и опрокинул её внутрь. На душе потеплело ещё больше.