Том Роб Смит - Колыма Страница 32

Сбежав по трапу, он внутренне подобрался, готовясь распахнуть дверь на палубу. В лицо ему ударили дождь и ветер, словно своим появлением он нанес им личное оскорбление. Он быстро захлопнул за собой дверь и пристегнулся к страховочному лееру. Пулеметную турель от двери надстройки отделяло метров пятнадцать чистой палубы — а это значило, что, если сейчас ударит волна, она с легкостью смоет его за борт. И страховочный леер вряд ли поможет — он будет барахтаться в море, словно наживка на крючке, а потом трос оборвется. Тимур мельком бросил взгляд на простреленный в нескольких местах люк. И вдруг что-то привлекло его внимание. Он вгляделся пристальнее и понял, что кто-то изнутри затыкает дырки тряпками. Генрих тем временем опять изготовился к стрельбе.

Тимур бросился бегом по палубе как раз в тот момент, когда над бортом вспухла очередная волна и с шипением устремилась к нему. Он прыгнул вперед, схватил турель обеими руками и развернул ствол в небо. Генрих выстрелил. Волны обрушилась на корабль. На мгновение ноги Тимура оторвались от палубы. Если бы он не держался обеими руками за турель, его смыло бы за борт. Вода схлынула, и он снова ощутил под ногами палубу. Рот и нос его были полны соленой воды, и Тимур закашлялся, отплевываясь. Придя в себя, он схватил Генриха за шиворот и яростно затряс его, как тряпичную куклу. Затем он оттолкнул его от турели, вырвал из пулемета магазин и швырнул его в море.

Теперь, когда пулемет был выведен из строя, Тимур заковылял обратно к надстройке, на ходу бросив взгляд на люк. Почти все дырки в нем были уже заткнуты тряпками. Подойдя к надстройке, он ощутил, как вздрогнула палуба под ударом новой волны. Оглянувшись, он увидел, что на него мчит стена воды. Она сбила его с ног и чувствительно приложила о палубу. Вокруг воцарилась мертвая тишина, и в толще зеленоватой воды он видел лишь россыпи воздушных пузырьков. Но потом волна схлынула, и в уши ему ударил рев урагана. Он сел, ошеломленно оглядываясь по сторонам. Пулеметная турель исчезла: волна выдрала ее с корнем, словно гнилой зуб. Обломки застряли в леерном ограждении на носу. В переплетении искореженного металла застрял и Генрих.

У Тимура оставалось достаточно слабины на страховочном конце, чтобы, двигаясь вдоль борта, добраться до охранника. А Генрих тем временем отчаянно пытался выпутаться из западни, но, похоже, застрял в ней намертво. Если обломки турели свалятся за борт, он утонет. Тимур мог спасти его. Но он не пошевелился. Бросив взгляд в море, он заметил, что они взбираются на очередную волну и вскоре обрушатся вниз. Та же самая сила, которая только что смахнула с палубы пулеметную турель, сбросит их в море.

Повернувшись спиной к Генриху, Тимур схватился за леер и, перебирая руками, стал подтягиваться к надстройке. Палуба ушла у него из-под ног, когда корабль клюнул носом. Но он был уже у самой двери. Распахнув ее, он ввалился внутрь и задраил ее за собой.

Генрих оказался на гребне волны, отчаянно работая руками, чтобы удержаться на плаву. Вода была настолько холодной, что ниже пояса он ничего не чувствовал. Когда волна подхватила его с палубы, он ощутил резкую боль от удара турели пулемета. Сейчас, оцепеневшему от шока, ему казалось, будто ледяная вода перекусила его пополам. Еще мгновение он видел удаляющиеся огни корабля, а потом и они исчезли.

В десяти километрах к северу от Москвы

8 апреля

Запястья и лодыжки Зои были стянуты тонкой стальной проволокой так туго, что, когда она попробовала сесть, та больно впилась ей в кожу. Она лежала на боку, глаза у нее были завязаны, во рту торчал кляп. Одеяла под ней не было, так что нечему было смягчить резкие толчки. Судя по шуму мотора и свободному месту вокруг, она находилась в кузове грузовика. Девочка всем телом ощущала неровности дороги. Любое резкое торможение швыряло ее вперед, а потом отбрасывало назад, так что она ощущала себя скорее куклой, чем живым человеком. Немного придя в себя, она принялась мысленно прокручивать в голове их поездку. Поначалу они часто поворачивали, лавируя в потоке движения. Очевидно, они были в городе — в Москве, — хотя она и не знала этого наверняка. А вот сейчас они все время ехали прямо с постоянной скоростью. Должно быть, город остался позади. Не считая хриплого рева мотора, до ее слуха больше не доносилось ни звука. Значит, ее везут в какое-то укромное место. А если учесть и тряпку, которую запихнули ей в рот так глубоко, что она едва не задохнулась, получается, что вскоре она должна умереть.

Сколько она пролежала здесь связанной? Она не знала, потому что напрочь утратила чувство времени. После того как ее похитили из квартиры, ей сделали какой-то укол. Когда девочку запихивали в машину, она успела увидеть, как падает с балкона Раиса. Это было последним, что она запомнила перед тем, как очнуться на полу в кирпичном помещении без окон: голова раскалывалась от боли, а во рту было сухо, как в пустыне. Хотя она была без сознания, когда ее втащили внутрь, Зоя была твердо уверена, что находится под землей. Воздух был холодным и сырым: кирпичи не нагревались, так что определить, день стоит снаружи или ночь, она по ним не могла. Резкая вонь означала, что это, скорее всего, канализационная система. До нее часто доносился шум воды. Иногда сотрясение оказывалось таким сильным, что ей казалось, будто по соседним каналам несутся настоящие подземные реки. Ей дали одеяло и приносили еду, причем похитители даже не делали попыток скрыть свои лица. Они не разговаривали с ней, если не считать отрывистых команд или коротких вопросов, не проявляли к ней особого интереса и ограничивались лишь тем, что поддерживали в ней жизнь. Тем не менее временами ей казалось, что кто-то пристально наблюдает за ней, прячась в полумраке коридора за дверью. Но стоило ей подойти поближе, чтобы разглядеть эти тени, как они поспешно растворялись в темноте.

За последние пару недель она часто думала о смерти, так и эдак представляя ее, словно перекатывая во рту сладкий леденец. Ради чего она живет? Она не питала ни малейших надежд на спасение. Мысль о свободе не вызывала у нее исступленных слез радости. На свободе она вела жизнь никому не нужной и несчастной школьницы — ненавидимой всеми и ненавидящей всех. Здесь, в плену, она чувствовала себя ничуть не более одинокой, чем в доме у Льва. И пленницей она себя ощущала ничуть не больше, чем раньше. Изменилась лишь окружающая обстановка. И похитители тоже изменились. А вот жизнь осталась прежней. При мысли о своей спальне или горячем обеде, который она вместе с остальными съедала за кухонным столом, слезы не наворачивались ей на глаза. Не исключено, что без нее Елена будет счастлива, — быть может, она лишь мешала своей младшей сестренке вновь зажить нормальной жизнью и стать ближе к Раисе и Льву.

Почему я не плачу?

Она ущипнула себя за руку. Но все было бесполезно. Слезы не желали течь.

Она надеялась, что Раиса осталась жива после падения. Она надеялась, что с Еленой все в порядке. Но даже эти надежды, несмотря на свою искренность, были какими-то отстраненными, словно принадлежащими другим людям. В ее внутреннем душевном механизме сломалась какая-то важная шестеренка, связывающая эмоции и переживания с жизненным опытом, — и колесики крутились вхолостую. Ей следовало бы бояться. Но она чувствовала себя так, словно лежит в ванне, наполненной равнодушным смирением. Если ее хотят убить — что ж, пусть убивают. Если хотят освободить — так тому и быть. Это была отнюдь не бравада. Она не лукавила сама с собой. Ей действительно было все равно.

Грузовик свернул с шоссе и запрыгал по неровностям грунтовой дороги. Спустя некоторое время, замедлив ход, он сделал несколько поворотов и наконец остановился. Захлопали дверцы кабины. Под чьими-то приближающимися шагами заскрипел гравий. Брезент откинули в сторону. Зою, словно мешок с картошкой, вытащили из кузова и поставили на ноги. Она едва могла стоять, потому что проволока глубоко впилась в лодыжки, нарушив кровообращение. Землю — грубый суглинок — усеивали мелкие камешки. После долгой поездки у нее кружилась голова, и она подумала, что сейчас ее, наверное, стошнит. Но ей не хотелось, чтобы похитители решили, будто она — слабое и трусливое создание. Ей вытащили кляп изо рта, и она глубоко вздохнула. Послышался мужской раскатистый и снисходительный смех, самодовольный и оскорбительный; кто-то размотал проволоку на ее руках и ногах и снял с глаз повязку.

Зоя болезненно прищурилась. Дневной свет казался настолько ярким, будто она находилась в двух шагах от поверхности солнца. Словно вампир, застигнутый врасплох на открытом месте, она повернулась спиной к небу. Когда глаза наконец привыкли к яркому свету, она медленно огляделась по сторонам.

Она стояла на проселочной дороге. Прямо перед ней на обочине росли крошечные белые цветы, похожие на брызги разлитого молока. Подняв голову, она увидела лес. Ее глаза как будто жили своей жизнью, впитывая каждую каплю цвета вокруг.