Су Тун - Рис Страница 32

– Обманул ты меня. Так зачем же сюда заявился?

– За всем понемногу. Ты не уходи, – Бао Ю снял штаны и с надменной ухмылкой потряс причиндалами. – Я в этом деле мастак.

Скрип раскрывшейся двери застал их вздрогнуть. В амбар, сжав под мышкой увесистый сверток, прокрался Чай Шэн, юркнул в угол, открыл крышку чана – никак собирался чего-то припрятать – и тут, разглядев наверху двух людей и сочтя их воришками, думал уже закричать, как, скатившись по куче зерна, Сюэ Цяо простерлась пред ним, обхватив его ноги:

– Чай Шэн, не кричи! Ради жизни моей.

Распознав во втором из «воров» своего двоюродного брата, Чай Шэн скривил губы:

– Ну что за семья! Хоть один бы безгрешный. Все думали, старшего брата жена – образец добродетели: нате – бесстыжее дело на куче зерна.

Сюэ Цяо, вцепившись в него мертвой хваткой, дрожала в беззвучных рыданиях:

– Не говори им! Я буду всю жизнь на тебя словно лошадь пахать. Я сошью тебе туфли и куртку!

– Что туфли, что куртка? – Чай Шэн оторвал от себя ее руки. – Вот деньги – другой разговор. Как-нибудь поистрачусь, посмотрим, какая ты щедрая.

Хлопнув скрипучею дверью, Чай Шэн быстро вышел во двор.

– Ты не плачь, – на ходу оправляя штаны, Бао Ю с безучастною миной спускался по рисовой куче. – Выходит, что нам не судьба.

Он слегка потрепал пук волос на затылке простертой в пыли Сюэ Цяо:

– Ступай-ка к Ми Шэн’у. Считай, будто я над тобой подшутил. Я над бабами страсть как люблю посмеяться.

Подняв к нему злые, налитые влагой глаза, Сюэ Цяо, взяв с пола сандалии, бросилась прочь, плюнув вязкой слюной в безмятежное, с ласковой миной лицо.

В день отъезда Ци Юнь попросила своих сыновей проводить Бао Ю до вокзала.

- На кладбище я б проводил, – наотрез отказался Ми Шэн, с первой встречи питавший вражду к двоюродному брату. – В Шанхай без меня доберется.

Ци Юнь, не казавшая из дому носа бессчетные годы, решилась – а что ей еще оставалось? – сама проводить Бао Ю.

Повозка, свернувшая с улицы Каменщиков, пробиралась по узким, забитым прохожими улочкам.

– Ты потерял что-нибудь?

Бао Ю не сиделось на месте. С чуть бледным под ярким полуденным светом лицом он опять и опять озирался назад, барабаня сведёнными пальцами по чемодану:

– Они за мной следуют. Видно, в дороге прикончить хотят.

– Чего мелешь? – Ци Юнь оглянулась, но кроме по-летнему пестрой толпы ничего не увидела. – Ты же племянник У Лун’а. Тебя здесь и пальцем-то тронуть никто не посмеет.

– Никто кроме дяди.

Ци Юнь обомлела и, вновь оглянувшись, заметила на отдаленьи людей в черных робах.

– И он не посмеет. Я вместе с тобой. «Колыхнет хоть один волосок», из него душу выну.

Возница с трудом волочил экипаж меж арбузных развалов.

– К реке разворачивай! – крикнул ему Бао Ю.

– Как к реке? – удивилась Ци Юнь. – Ты не едешь в Шанхай?

– Еду на пароходе.

В полуденный час пристань сверх всякой меры была многолюдной и грязной. Ци Юнь, сморщив носик, старалась держаться подальше от клеток с цыплятами, расположившись в единственном месте, еще не загаженном птичьим дерьмом. У окошка продажи билетов, где ждал свой черёд Бао Ю, промелькнули одетые в черные люди. Ци Юнь их узнала – скоты из Портовой Братвы.

– Сукин сын! – прошептала она через сжатые зубы.

Пожалуй, племянник был прав.

– Ты не бойся, – Ци Юнь обняла подошедшего к ней Бао Ю, беспокойно скоблящего щеку билетом. – Пусть только попробует, вместе с тобою умру.

Она смежила веки, припомнив свои злоключенья в лабазе:

– Мне жизнь всё равно опротивела.

– Я умирать не хочу, – озирался кругом Бао Ю. – Слишком глупо... Я в жизни еще не ничего свершил!

Заворчал глухо гром, и по залитой солнцем земле, по навесам из толстой промасленной ткани забили тяжелые капли. Ци Юнь с Бао Ю, прикрывая носы, пробрались сквозь обшарпанный зал ожиданий, наполненный смрадом дешевого курева, уток, цыплят, человеческих тел, и, рискуя промокнуть, направились к старому судну.

– Как дождь, так болит голова. С каждым годом всё хуже. Вернусь, так прилягу... – Ци Юнь осеклась.

Что-то вмиг заслонило и солнце, и капли дождя: двое в черных халатах раскрыли над их головами клеенчатый зонтик.

– Вы кто? – всполошилась Ци Юнь. – Вы зачем?

Люди в черном кивнули на черного цвета машину:

– Достойнейший Лун. Хочет с баричем Лю попрощаться.

Сжимая в руке пистолет, У Лун вылез из автомобиля и неторопливо, в развалку направился к гостю:

– Возьми свою пушку. Сегодня, считай, получил жизнь назад.

– Так и думал, что Вы его взяли, – достав белоснежный платок, Бао Ю аккуратно оттер рукоять и вложил пистолет в чемодан.

– Думал было тебя из него завалить. Ну да ладно, – достав из мешочка горсть риса, У Лун запихнул зерна в рот, взявшись грызть их с рассыпчатым хрустом. – К чему перегибы? Ты просто тупица: явился в мой дом за моей головой. «Заяц возле норы своей травку не щиплет». А я тебе дядя.

– Неправда. Я только родных повидать...

– Не обманешь, – У Лун, сплюнув наземь изжеванный рис, улыбнулся, явив и насмешку, и великодушие. – Ведомо мне, как ты выбрался из материнского лона. Я больше мостов пересек, чем ты верст исходил. Одним глазом, но вижу насквозь. Не обманет никто.

Бао Ю поднял к небу смазливое, с тонкой ухоженной кожей лицо. Дождь и солнце – обычное дело в дождливый сезон – покрывая мозаикой света и тени его поизмятый за несколько дней белоснежный заморский костюм, рисовали на бледных щеках золотистые пятна.

– Дурная погода, – стряхнув с рукава темно-серую пыль, Бао Ю подхватил чемодан и направился к сходням.

В спешащей подняться на борт суетливой толпе Бао Ю выделял беззаботный пружинистый шаг, наделявшей его очертанья загадочной аурой.

– Глянь, как щенок держит плечи, – У Лун, обернувшись к Ци Юнь, указав ей на спину племянника. – Он и походкой Крепыш. Позволяя уйти, оставляю в земле ядовитое семя.

Ци Юнь, не ответив, намокшим платком вытирала следы горьких слез. Трижды взвыла сирена. Истошно скрипя, пароход отошел от причала.

– Уехал, и ладно, – на сердце её сразу стало спокойней. – Не нужно мне больше гостей: ни притворных, ни искренних.

Вытащив из дамской сумки флакон, Ци Юнь тёрла виски охлаждающей мазью:

– Ни тех, ни других мне не надобно.

– Боком мне всё это выйдет, – У Лун повернулся к громилам. – Змееныш-то подлинно злоумышлял. По глазам его видно: щенок ненавидит меня, как я прежде почтенного Лю. «Тридцать лет на восток от реки, пятьдесят лет на запад»[32]. В причудливом, если подумать, мы мире живем. И забавном, и страшном.

Ми Шэн не узнал о грешке Сюэ Цяо. Помаявшись несколько дней «со сведенным нутром и подвешенным сердцем», та мало-помалу смогла успокоиться. Звуки дождя – он идет еженощно в дождливый сезон – разжигали в Ми Шэн’е пожар сладострастья. Ведомая чувством вины Сюэ Цяо во всем потакала ему, и до самого лета помятые, чуть желтоватые лица супругов несли на себе следы бурных утех.

– Чем вы там занимаетесь? – как-то спросила Най Фан у стиравшей на заднем дворе Сюэ Цяо. – Мяучите целую ночь. Я вся в коже гусиной...

– У вас что-то тоже не тихо, – невестке не слишком понравилась сальная мина Най Фан. – Ну мяукнули несколько раз: всяко лучше, чем драка.

Смутившись, Най Фан обошла стороною таз с нижним бельем и, качая увесистым задом в цветастых трусах, чей растянутый вид слишком явно свидетельствовал о ее положеньи, исчезла на кухне.

– Чай Шэн каждый день меня бьет, – не смирившись с уколом невестки, Най Фан, отыскав средь вчерашних объедков съедобный кусок, забубнила в окно. – Пусть до смерти забьёт, а мне сраму не будет. Я что, не ношу в себе плод семьи Фэн? Разве курица я, что яиц не несет, а кудахчет?

Уставившись в темный оконный проем, Сюэ Цяо, оставив на миг свою стирку, хотела ответить, но сердце её не лежало к бессмысленной сколке. Все эти дождливые дни ей мерещилась плоть Бао Ю. Сюэ Цяо боялась, что деверь расскажет Най Фан о измене в амбаре. Но, как оказалось, волнения были напрасными: то ли Чай Шэн в самом деле сдержал обещание, то ли успел позабыть обо всем за вседневной возней со сверчками. Взглянув на покрытые пеною руки свои, на пунцовые пальчики, стайкой рыбешек сновавшие между носков и трусов, Сюэ Цяо внезапно припомнила жест Бао Ю, опустившего долу штаны. На душе стало кисло.