Елена Кирога - У каждой улицы своя жизнь Страница 32

— Когда мы уйдем?

Он помог ей встать на ноги. Что-то взволновало ее, встревожило. Она провела рукой по коленям, слегка приподняв юбку. Прошла мимо Пресенсии, которая больше не смотрела на нее, а устремила взор на пол и у ее губ залегла скорбная складка. Фройлан замедлил шаг возле Пресенсии и, склонившись к ней, печально прошептал:

— До свидания. Я приду к четырем.

(Вернись. Вернись! Скажи что-нибудь своему отцу. Прикоснись к его савану. Поцелуй маленький крестик четок... У него такие же пальцы, как у тебя, с такими же четко очерченными суставами. Только почернели и разбиты. Больно ли ему было?.. Вернись. Вернись! Какая разница, что об этом скажут! Склонись к нему. . Даже если бы он никогда не любил тебя, не уходи так. Ты будешь раскаиваться. Тебе же будет хуже. Вернись, Агата!)

Как быстро кончился коридор. Он слишком короткий. Мальчик появился в дверях слева.

"Он плакал. Он может плакать, потому что его любили. Маленькой я попросила, чтобы мне принесли брата. И вот он родился, при жизни моей матери..."

Она выпрямилась. Перед ней была дверь.

(Обращаясь к пресвятой деве Росарио: "Прости!")

"О чем думает Фройлан? Он удивительно вел себя. По отношению к моему отцу. . Чего-то ждет от меня. Нет. Кто вернет мне то, что было утрачено?.. Вернись".

Они вышли из темной прихожей на светлую площадку широкой лестницы. Позади нее слышались шаги Фройлана. Если бы она была одна... Если бы никого не было... Она, не задерживаясь, спустилась по лестнице, твердо ступая, чтобы слышать стук своих каблуков, ударявшихся о влажное дерево недавно вымытых ступенек.

Солнце заливало своими лучами тротуар перед домом. Они перешли на другую сторону улицы. Агата посмотрела на свои часы и сказала:

— Скоро уже два.

Фройлан взял ее под руку, и они спустились по наклонной улице. Земля уходила у нее из-под ног, словно была мягкой... (Но она ни за что не призналась бы ему в этом. Звездочки, искорки, золотистые, ослепительно голубые.)

"Нет, ей не кажется. Она еще не совсем была уверена, но вроде бы..."

И вдруг подумала: "Впервые я почувствовала головокружение возле моего отца". Но тут же возникла другая мысль: "Возле покойника. Не принесло бы это несчастья".

Она шла, опершись о руку мужа, но Фройлан, должно быть, приписывал ее слабость совсем другой причине. В ней что-то разрывалось, что-то зрело. Она захотела ребенка. Захотела неистово, всеми фибрами своей души.

"Пусть будет сын. Хочу сына".

Она не искала защиты у Фройлана. Впервые после замужества она вдруг поняла, что дети — это не куклы, а человеческие существа, которые являются плодом всей нашей жизни, с самого детства.

"Он будет самым счастливым в мире. Все, чего не имела я..."

И с этой самой минуты она страстно захотела родить ребенка. И чтобы он был непременно мальчиком.

"Хочу стать матерью", — подумала она, потому что знала: на сей раз все будет по-другому.

Жизнь. Маленькую жизнь, идущую от нее к этому зарождающемуся существу, — вот что она давала взамен смерти.

XVI

Все разошлись. Настало время обеда. 'Только Пресенсия по-прежнему сидела в кресле, да ее сын примостился на маленьком стуле возле гроба. Он то смотрел на конус света, проникавший сквозь створки окна, то на своего отца, то в пол. На нее он не смотрел.

"Он даже думать ни о чем не может. Совсем отупел. Слишком много ударов на него сразу обрушилось. Он тоже признал Агату. К тому же ему известно, что к четырем часам придут за телом отца. Бедный мой сын!"

Она поднялась с кресла и направилась в кухню. Служанка ела, опершись о стол.

— Вы ничего не приготовили?

Какой абсурд! До еды ли ей сейчас! Но Асису следовало бы подкрепиться. Самое страшное ждет его впереди. Еда придаст ему немного сил.

"До свидания", — сказал Фройлан. У Агаты очень хороший муж. Попадется ли Асису хорошая жена?

"Я приду к четырем часам". На похороны. Чьи похороны? Вентуры...

Она приложила ладони ко лбу. Невероятно. Еще только вчера, в это самое время, он вернулся домой, шел по коридору. Никто из нас и предположить бы не мог, что это будет последний полдень в его жизни. Что ему уже не суждено было дожить до следующего дня. О чем он говорил вчера? Какими были его слова? Она не помнила. Она сидела в столовой, когда он вошел.

— Ты отдаешь себе отчет в том, что делаешь?

Гораздо легче вспоминаются слова, сказанные им когда-то, чем, те, которые он произнес вчера. Возможно, когда-нибудь потом память ее постепенно, по крупице, восстановит то, о чем он говорил вчера, когда пришел домой и рассеянно ее поцеловал или когда они обедали...

"Когда в тот вечер ты вошел, у меня возникло такое чувство, будто в мое горло вонзили острый нож. Уже ничто не могло бы продолжаться по-прежнему. Либо все должно было встать на свои места, либо оборваться. Обжигающий холод пронзил все мое существо при мысли, что я могу больше тебя не увидеть".

Что сказал Вентура вчера, поздоровавшись с ней и поцеловав в лоб? О чем он говорил, пока они обедали? Наверное, говорили об Асисе. Они всегда говорили о чем-то, связанном с ним.

Да, кажется он сказал что-то вроде:

— Уже становится тепло.

А Пресенсия невольно подумала: "Ты станешь свободнее. Будешь больше бывать дома".

Экзамены — самая докучливая пора. Но занятия в университете кончились, и Вентура использовал это время, чтобы писать и читать до самой зари. Он мало публиковался. Она сетовала:

— Почему ты не издашь свои лекции? Те самые, которые читал мне?

Вентура скептически улыбался.

—...Твои доклады. Они превосходны. Об этом говорят все, не только я.

Она понимала, что своей скептической улыбкой он отдаляет ее от себя.

—Ты должен опубликовать их. Ты должен это сделать в какой-то мере ради других.

Вентура раздражался, когда она вмешивалась в его дела, но вместе с тем был ей благодарен. Она научилась молчать. Мужчины проводят резкую грань между работой (призванием) и жизнью — жизнь и любовь (любовь как проявление страсти, а не сексуальной потребности) или любовь и семья. В ней же не было никакого раздвоения, потому что все ее помыслы устремлялись к основному стержню ее жизни — Вентуре.

Она пришла к этому выводу неожиданно для себя, когда этого меньше всего ожидала. То были тяжкие для него времена. В университете говорили:

—Ему нельзя преподавать. Против него собраны материалы для расследования.

Она остро переживала такую несправедливость. Не могла слушать лектора, который его заменил. "Почему?.." На лекциях царили шум и беспорядок. Она заметила, как его стали понемногу предавать те самые студенты и студентки, которые им восхищались, восторженно слушали его и бегали встречать у входа в аудиторию. "Девочки, знаете, что мне сказали?" — вопрошала та самая Валье, которая когда-то незаметно стащила у него в коридоре фотографию, а потом размножила ее и раздала подругам. Ей тогда даже в голову не пришло предложить эту фотографию Пресенсии, хотя вряд ли Пресенсия взяла бы ее. "Я в него вовсе не влюблена, да и они тоже. Глупые. Но для меня его лекции — настоящее откровение".

— Должно быть, плохо себя вел во время войны.

— Наверное, был на стороне красных.

— Да, храбрым его никак не назовешь...

По-моему, в нем есть что-то от приспособленца.

— Как вы можете так говорить?

Подруги любили Пресенсию за улыбчивость, рассеянность, простоту. Почему же она сердилась?

Они собирались группками вокруг самых осведомленных в коридорах и в дверях аудитории.

— Спроси об этом у кого хочешь.

— А кто говорил мне, что он был на фронте с националистами?

— Не может быть. На фронте...

И действительно — это никак не вязалось сего отсутствующим видом.

—...Вероятно, преследовал какие-то свои цели.

"Как они могут так жестоко судить его? Ведь вчера еще они его любили, мчались навстречу, чтобы взять его портфель, когда он шел по этому самому коридору, с точно таким же непостижимым выражением лица, а какая-нибудь из них подкарауливала его у входа на факультет, чтобы проводить до аудитории, и окидывала нас победоносным, самодовольным взглядом. Я ждала его в аудитории. Их поведение казалось мне недостойным, несерьезным".

Однажды Пресенсия спросила Вентуру о чем-то во время лекции, и, хотя встала со скамьи, ее почти не было видно из-за спины студента, сидевшего впереди.

— Как вы сказали? Говорите громче!

Все обернулись к ней, улыбаясь. Она повторила громче, заглатывая окончания слов еще больше, чем обычно. Вентура, казалось, напряг весь свой слух, чтобы услышать ее.

— У него очень богатая жена. Потрясающая женщина. Мои родители с ней знакомы.

Юнцы, которые чувствовали себя ущемленными от того, что все красавицы курса были влюблены в профессора и с ними обращались как с молокососами, теперь оказались отомщенными. И обрели уверенность в том, что будущее за ними, а не за этим пожилым мужчиной, да к тому еще лишенным мужества.