Екатерина Вильмонт - Два зайца, три сосны Страница 32

Ладно, с Мариной все более или менее ясно, а мне что прикажете делать? За Миклашевича я могу поручиться, что он не бисексуал, а вот за Матвея… Впрочем, за Матвея тоже. Пока я не обнаружила у него никаких особенных пороков, кроме жены Арины, но это, как говорится, не порок, а несчастье. Хотя чем она мне мешает? Да ничем пока, кроме факта своего существования. Вот, например, послезавтра у Матвея день рождения. И нам предстоит ранний завтрак в ресторане. Видно, теперь мода такая — завтракать с любовницей не после ночи любви, а так, чтобы ограничить время рамками рабочего дня. Какие могут быть претензии? Хорошо еще, что завтракать мы будем не там, где я завтракала с Миклашевичем. Кстати, моя Марина тоже уже завтракала черт знает в какую рань, хотя для меня это не проблема, а для актрисы подвиг — приехать на свидание к восьми утра… А между прочим, у меня еще нет подарка! Надо прямо сейчас этим заняться. Пойду пешком, у нас тут недалеко множество разных магазинов. Купить надо что-то оригинальное.

Вот сейчас попью кофе и пойду. Я выключила Компьютер, сварила себе кофе, забралась с ногами на диван и включила телевизор. И надо же, сразу попала на передачу, где говорилось о том, что подарить любимому мужчине. Какая-то дама, по виду совершеннейший синий чулок, с идиотским придыханием и злобной стародевичьей улыбкой сказала: Мужчины обожают, когда им дарят футболки! Ну и, разумеется, всякие штучки для машины…

Я тут же выключила телевизор, чтобы эта тетка не отравила мне ею же подкинутую идею. Выпив кофе залпом, я, конечно, обожгла язык, но это чепуха! Зато у меня сразу родилась роскошная идея надписи на футболке! Такого ему точно никто не подарит! Я вспомнила, что в переходе у метро есть лавочка, где делают эти надписи. И припустилась к метро. Только бы было открыто! К счастью, в закутке сидела пожилая женщина.

— Здравствуйте! — с широкой улыбкой обратилась я к ней. — Скажите, на футболке можно сделать любую надпись?

— Конечно.

— Вот здорово! А сколько времени это займет?

— Если прямо сейчас заказать, завтра к вечеру будет готово. А если стандарт, то через полчаса можно…

— Нет, мне стандарт не нужен! Но я должна подарить эту футболку послезавтра в восемь утра…

Женщина смерила меня ласково-насмешливым взглядом.

— Футболка мужская? Размер какой? И цвет?

— Черная, размер пятьдесят два — пятьдесят четыре, у него плечи широкие…

— Сейчас погляжу, есть ли черная этого размера. Ага, есть. Что писать будем? Вот бумажка, напишите печатными буквами, чтоб потом путаницы не было.

И я вывела ее фломастером: Аполлоныч Бельведерский.

Женщина прочитала, усмехнулась, подняла на меня глаза.

— Затейливая дамочка! Ладно, с вас триста рублей. Завтра после обеда.

Я была в полном восторге! Завтра я еще забегу в универмаг напротив и упакую футболку в шикарную подарочную коробку с бантом. Уверена, он пропрется!

Чрезвычайно довольная, я не спеша, направилась домой. Огонек на автоответчике мигал. «Олеся, немедленно позвони мне! Почему ты не отвечаешь по мобильному? Это срочно!»

Я схватила мобильник, действительно, два пропущенных звонка, видно, на улице я его не услышала.

— Мама, что случилось?

— Олеся, не сочти меня за сумасшедшую, но я сегодня на Спиридоновке встретила Юльку!

Если бы она не сказала про Спиридоновку, я бы могла подумать, что ей померещилось…

— Мама, не может быть! — бодренько-фальшивым тоном воскликнула я.

— Глупости, я что, собственную дочь могла не узнать! Она с тобой связывалась?

— Нет! Что ты! — и я ведь не врала. На сей раз она со мной действительно не связывалась, а я просто предпочла забыть о той кошмарной сцене.

— Ну и что все это значит?

— Что, мама?

— Выходит, она живет в Москве и пусть не ко мне, но даже к сестре носа не кажет? Ты-то чем перед ней виновата?

— Мама, да я просто в шоке! Скажи, а ты с ней говорила? И с чего ты взяла, что она живет в Москве?

— Потому что она выгуливала собаку! Если бы не собака, я бы на нее внимания не обратила. Я таких собак никогда раньше не видела, вот и зацепилась взглядом. Я обомлела, сначала не поверила своим глазам, потом окликнула ее, но она просто ушла, даже не обернувшись!

— Мама, так, может, ты обозналась, все же столько лет прошло…

— Олеся, ты умеешь врать только на бумаге! Я по-твоему тону еще в школе всегда понимала, когда ты врешь!

— Да что я вру-то?

— Будто ты не знаешь… что она живет в Москве. Олеся, немедленно приезжай ко мне! Я требую! И не вздумай отговариваться своей дурацкой работай или делами! Немедленно, ты слышишь?

— Мама, что ты лезешь в бутылку! Я уже еду!

Хорошо бы попасть в пробку, мечтала я, спеша на стоянку, чтобы было время все обдумать. Хотя чего тут думать, надо стоять насмерть, мол знать ничего не знаю, жду результатов розыска и точка. Значит, Юлька даже не остановилась при виде матери… Неужто ей совсем ее не жалко? Ведь прошло столько лет, она нашла своего Дика, у них ничего не вышло, ее жизнь устроена, кроме того, в Москве у нее роман, а мать тогда руководствовалась страхом, пусть дурацким, но от этого не менее мучительным. Надо уметь прощать все-таки… А ведь она, Юлька, тоже боится, боится встречи с матерью, боится слежки, боится, наверное, своего мужа, боится потерять этого мужчину с собакой… И тоже несчастна от страха… Это уже генетика. А я? Чего я боюсь? Нет, я, конечно, тоже многого боюсь, но страх не главное содержание моей жизни, слава богу! По крайней мере я не боюсь посмотреть маме в глаза, она очень обольщается, моя мама, говоря, что я не умею врать. Еще как умею, когда нужно! Писатель не умеющий врать, наверное, нонсенс, по крайней мере, популярный писатель. Ибо Чтобы стать популярным, надо уметь морочить голову публике…

Мать была собрана и жестка.

— Посмотри мне в глаза!

— Пожалуйста!

— Ты знаешь, что она живет в Москве?

— Нет! Я уж говорила. И еще я говорила, что ищу ее, вот как раз на днях мне обещали ответить на запрос. А больше мне ровным счетом ничего не известно.

— Но ты-то чем перед ней провинилась? Почему она с тобой не связалась?

— Мама, я убеждена, что ты просто обозналась. Убеждена.

— Но я же не сумасшедшая!

— А по-твоему обознаться может только сумасшедший? Просто, видимо, ты в глубине души жаждешь ее найти…

— Ничего подобного!

— Мама, давай оставим эту тему и дождемся результатов розыска.

— А может, стоит обратиться в «Жди меня»? Они там находят…

— Мама…

— Знаешь, я сегодня вдруг поняла… Я хочу ее найти… может быть попросить прощения… Я, наверное, скоро умру… Нет, прощения просить я скорее всего не стала бы, и даже встречаться с ней. Я просто хотела бы убедиться, что она жива — здорова, и у нее все хорошо. Ведь возможно, у меня есть еще внуки… Послушай, у тебя же есть знакомые на телевидении, давай обратимся в «Жди меня»…

Мне стало ее безумно жалко!

— Мамочка, давай немножко подождем, неделькy хотя бы… Может, ее уже нашли. Я обещаю тебе, если мой запрос ничего не даст, мы обратимся в «Жди меня». Только пообещай, что сама никуда обращаться не станешь.

— Куда я могу обращаться, теперь ведь всюду нужны связи…

— А раньше связи не были нужны?

— Ну, ты поняла, что я хотела сказать. И все-таки я уверена, что это была Юлька. И она не пожелала меня видеть, говорить со мной…

— Но раз ты в этом уверена, зачем же ее искать, да еще по телевидению?

— Но у них же не все выносят на экран, правда? — голос матери дрогнул.

Боже мой, куда девалась ее железобетонность?

И в этот момент я приняла решение.

Выйдя от мамы, села за руль и помчалась на Спиридоновку. Я отлично помнила дом и подъезд, откуда забирала Юльку. Я спрошу там кого-нибудь, в какой квартире живет эта фантастическая собака и найду Юльку или ее хахаля. Однако, добравшись до Спиридоновки, я задумалась. А зачем, собственно, я сюда примчалась? Взывать к Юлькиной совести? Уговаривать ее встретиться с матерью, если она этого так не хочет? Читать мораль? И чего я могу добиться, Кроме очередного скандала? Она уже большая девочка, моя сестра. Ну любит она этого мужика с собакой, очень, видно, любит, и появление матери в этот момент, вероятно, привело ее в панику, она испугалась, что мать опять что-то порушит, что-то отнимет. Так и мое появление в ресторане она расценила как покушение на ее любовь. Покушение темных сил, которые для нее олицетворяет мать, а заодно уж и я. Наверное, она нещадно ругала себя за то, что поддалась порыву, позвонила… Хотя, это не было похоже на порыв, а впрочем, может, у нее теперь такие порывы… Одним словом, мне тут делать нечего. От всего этого меня взяла такая тоска, хоть вой! Я позвонила Гошке. Он сообщил, что они с дедом сейчас как раз едут в Италию. Голос у него был радостный, веселый… А я вдруг почувствовала себя такой одинокой, несчастной, растерянной. Поеду сейчас домой и напьюсь. Но тут позвонил Миклашевич. Сказать, что я обрадовалась, это ничего не сказать.