Умберто Эко - Таинственное пламя царицы Лоаны Страница 32

Следовало отказаться от «большой жратвы»[227] среди старых книжек. Надлежало разложить все по порядку, продвигаться поступательно. А как разделить, что относится к моим шести, что — к двенадцати годам? Вдумавшись, я понял: среди ящиков непременно должны быть складированы школьные тетради и учебники. Это мне и надлежало найти. А потом читать год за годом, постепенно, с расстановкой.

За ужином проинтервьюировал Амалию о вертепе. Да, дед им много занимался, строил его с душой. Нет, дед ни в коей мере не был религиозен. Но вертеп — это вроде королевских рожков, без вертепа Рождество не в Рождество, не будь внуков, дед, не исключается, строил бы вертепы лично для себя. Работа начиналась в первые дни декабря. На чердаке, если порыться, где-то стоит еще вся большая кулиса, на которую навешивали небо, с крошечными лампочками, спрятанными в падугах, — для мерцания звезд.

— Какой славный вертеп делал ваш покойный дедушка, каждый год от такой красоты все чуть не плакали. Речку там устраивал настоящую из воды, помню, как-то вся вода на мох вытекла, мох-то с торфом в тот как раз год привезли совсем новенький, и вдруг глядим, а он зацвел. Голубенькие цветики такие — уж точно чудо божие. Приходский священник являлся проведать то чудо, в честь Младенчика народившегося, даже не мог поверить собственным глазам, как приходил.

— А как дед воду устраивал?

Амалия покраснела и замялась, потом все же выпалила:

— А приставлял на задах вертепа, я сама видела, каждый год помогала покойному вашему дедушке разбирать вертеп после Крещения… там в ящике, поди, еще лежит… Такая бутыль без горлышка. Видели? Так вот, в нынешние времена этим уже не пользуются, однако прежде, с разрешения, оно употреблялось, чтобы ставить клистир. Знаете клистир? Нy слава те господи, что не придется объяснять, а то я стесняюсь. И ваш покойный дедушка удумал поставить за вертепом эту клистирную кружку, и трубки так он прилаживал, что вода вытекала сперва вниз, а потом восходила обратно наверх. Чудо сущее, вы уж поверьте мне, что твое кино, никакого сравнения.

Глава 8

Когда я слышу передачу

В первый раз за три недели я все же выполнил намеченное — спустился в деревню и попросил аптекаря померить давление. Слишком высокое. Сто семьдесят. Гратароло, когда меня выписывал, велел держать давление не выше ста тридцати. Оно и было сто тридцать в день моего переезда в Солару. Аптекарь сказал, что сразу после перехода в городок из Солары давление, понятно, высокое. Утром в постели после сна показатели наверняка ниже. Я же подумал, что дело не в походе. Дело в том, что я проводил день за днем в жуткой ажитации.

Я позвонил Гратароло, он спросил, делал ли я что не положено, и мне пришлось признаться, что я таскал ящики, выпивал по бутылке вина в обед, курил по двадцать «житан» за день и перевозбуждался до тахикардии. Гратароло разразился упреками. Да понимаю ли я, чем это чревато. Если давление снова подскочит, может случиться новый инсульт, после которого я уж так запросто не выкарабкаюсь. Я обещал, что возьмусь за ум. Он повысил дозировку лекарств. Добавил какие-то новые таблетки для вывода из организма солей с мочой.

Я попросил Амалию поменьше солить еду, она ответила, что в войну, чтобы достать килограмм соли, приходилось выворачиваться наизнанку, за кило соли просили двух или даже трех кролей, так что соль божия милость, а без соли ничего, как ни бейся, не сготовишь. Я сказал, что много соли мне не разрешает доктор. Она ответила, что доктора от лишнего ученья остатки разума потеряли и что чем разных докторов слушать, поглядели бы на нее, к доктору ни разу в жизни не ходила, и дожила до семидесяти лет, и круглый день копытится на разных работах, и даже поясницу у ней ни разу не ломило, не то что у некоторых. Я понял, что Амалиину соль придется всю выгонять с мочой.

Еще я понял, что с чердаком пора завязывать. Необходим моцион, смена занятий. Я дозвонился до Джанни. Хотелось знать — то, что я прочитал за эти дни, означает ли что-нибудь лично для него. Оказалось, наши детские впечатления не вполне идентичны. У Джанни дед не собирал книжное старье. Не вполне идентичны, но во многом имело место взаимоналожение. Мы ведь, в частности, давали друг другу книжки «на почитать». Около получаса мы гоняли друг друга по Сальгари, будто в телевикторине. Как звали грека, помощника раджи Ассама? Теотокрис. Как фамилия прекрасной Онораты, которую не мог любить Черный Корсар, поскольку она дочь его врага? Ван Гульд. А кто женился на Дарме, дочери Тремал-Найка? Сэр Мореланд, сын Суйод-хана.

Я кинул пробный шар насчет Вихраста — Ciuffettino, но Джанни ничего о нем не знал. Он в детстве увлекался комиксами. И тут же сравнял счет, закидав меня целым градом имен и названий. Комиксы в детстве читал и я, поэтому кое-что отпарировал — Воздушная Банда, Фантом, Микки-Маус и Блоб, с особенной страстью я выговорил имена Чино и Франко…[228] Но на чердаке они мне не попались. Может быть, дедушка, обожатель Фантомаса и Рокамболя, изгонял комиксы как заразу? А Рокамболь что, полезнее?

Можно ли вообразить, что я вырос совершенно без комиксов? Нет, о перерывах и передышках сейчас не могло быть речи. Мною снова овладевало упоение исследователя.

Паола, спасительница. В тот же день, на исходе утра, перед самым обедом, она внезапно нагрянула в Солару с Карлой, Николеттой и тремя внуками. Что-то ей не понравилось мое телефонное мямленье. Мы ненадолго, только повидаться, сегодня до ужина и уедем. При этом она так смотрела на меня, будто видела насквозь.

— Ты поправился. — Хорошо еще, что она не нашла ни тени бледности, потому что я вдоволь насиделся с книгами под солнцем в винограднике и на балконе, но, согласен, вполне мог прибавить в весе. Я сказал, что все это стряпня Амалии. Паола обещала дать Амалии укорот. Я не сказал ей, что вот уже десять дней замираю на много часов без движения, а если вовсе не двигаться, невозможно не толстеть.

— Гулять, движенье, движенье, — раздался призыв Паолы, и всей семьей побрели в Монастырь, который и не думал быть монастырем, а был совсем несущественной часовенкой в нескольких километрах от дома на гребне холма. Мы брели все время вверх по некрутому склону, трудными показались разве только последние полсотни метров, я пыхтел и предлагал внучатам пособирать «букеты фиалок и роз».[229] Паола бормотнула на это, что пусть лучше нюхают, а Леопарди можно и не цитировать, в частности, потому, что он мало что понимал в ботанике, как большинство литераторов, ибо розы цветут исключительно тогда, когда фиалок уже и след простыл, и вдобавок розы с фиалками в одном букете не живут, кто не верит — пусть попробует их соединить, увидит, какая дрянь получится.

Дабы доказать, что у меня в мозгах не только энциклопедия, я решил покрасоваться историями, перечитанными в последние дни, внучата окружили меня, вытаращив глаза, — этих историй они не слышали отроду.

Сандро, который постарше, выслушал от меня «Остров сокровищ». Я рассказал ему, как, наслушавшись разных историй в трактире «Адмирал Бенбоу», я завербовался на «Эспаньолу» с лордом Трелони, доктором Ливси и капитаном Смоллеттом, но похоже, что Сандро больше всего расположился к Долговязому Джону Сильверу (за его деревянную могу) и к омерзительному Бену Гану. Он крутил головой, вне себя, пялился на все кусты, пытаясь высмотреть в зарослях пиратов, и просил «еще, еще». Я ему никакого «еще» предоставить не мог, потому что на находке сокровищ капитана Флинта вся повесть кончалась. Оставалось только спеть хором «Пятнадцать человек на сундук мертвеца, йо-хо-хо и бутылка рому».

Что касается Джанджо и Луки, я расстарался, припоминая все проделки Джаннино Стоппани из «Джан Бурраски».[230] Когда я всаживал палку в горшок с фикусом тетушки Беттины и выуживал зуб синьора Венанцио, они так и покатились со смеху, то есть что-то они и в свои три года уже понимали. Может, мои рассказы обольстили также и Карлу с Николеттой, а ведь в прошедшие времена им обеим вкус к Джан Бурраске, — о времена! о нравы! — нипочем не удавалось привить.

Что до Карлы с Николеттой, я подумал, что им еще больше понравится, если я им расскажу, как, переодетый Рокамболем, дабы извести своего наставника в плетении искусных интриг, сэра Вильяма, уже ослепшего, однако все еще сохранного свидетеля моих неописуемых злодейств, я валю его наземь и вонзаю в затылок длиннейшую отточенную булавку, а потом прикрываю крошечную капельку крови прядями волос, чтобы все решили, будто старика хватил удар.

Примечание к рисунку[231]

Паола бурчала, что такие ужасы не следует рассказывать детям, слава богу, в наши времена в домах уже не держат длинных и отточенных булавок, не то они попробовали бы на коте. Однако более всего она была заинтригована тем фактом, что я рассказываю авантюрные повести, как будто бы они приключились со мной.