Протоиерей Александр Торик - Флавиан. Восхождение Страница 32

Покинув скит, мы стали подниматься дальше вверх по все более сужающейся лестнице, теперь уже лишенной всякого ограждения. Минут через двадцать пути лестница благополучно закончилась вместе с оставшимися внизу под нами последними домиками-кельями скита Святой Анны. Началась просто грунтовая тропа, которая перевалила через широкую осыпь крупных камней, очевидно вызванную ливневым селем или быстрым таянием ненадолго ложащегося на афонские склоны снега. Затем тропа нырнула в лес.

Тропа была узкая, извилистая, ныряла то вверх, то вниз (все-таки в основном вверх), то вправо, то влево и более напоминала прокопанный в каменистом грунте желоб, засыпанный щебенкой размером от миндального ореха до крупного грейпфрута. Ноги норовили на этих камнях все время подвернуться и наверняка подвернулись бы не один раз, если бы не заранее приобретенные по указанию мудрого моего батюшки высокие горные кроссовки, на «тракторной» шипастой подошве, плотно схватывающие щиколотку.

Флавиан шел достаточно бодро, не отставая от основной группы, чему способствовало, конечно, еще и солнце, что нещадно жарило нас на большей части лестничного отрезка пути, а теперь лишь весело пробивалось лучиками сквозь густую листву окружающего нас леса.

Впереди нашего отряда шел тонкий и легкий отец Димитрий, за ним следовали Владимир и Эдуард, потом регулярно оглядывающийся на Флавиана Игорь, за ним сам Флавиан, и, подстраховывая батюшку сзади, замыкал шествие ваш покорный (и почти смиренный) слуга.

Вскоре мы увидели первый крест — знак-указатель, о котором нам говорил инструктировавший нас перед отправлением на вершину схимонах Александр. Высотой сам этот крест был около метра, но поскольку привязан он был к стволу дерева на высоте полуметра от земли, то получалось, что его верхняя перекладина, сделанная из оструганной досочки, была как раз на уровне моих глаз. На этой верхней перекладине было вырезано слева направо две галочки « AGIASMA 150 m. Если «агиасмой» (святыней) греки называют святую воду, можно было предположить, что налево по тропе в ста пятидесяти метрах находится святой источник.

На нижней перекладине, сделанной в классической форме стрелочки указателя, было написано поанглийски и по-гречески «АФОН», буквами помельче «лавра» и «керасиа». «Лавра», это понятно, означало Великую лавру Афанасия Афонского, на чьей земле мы сейчас находились, а керасия — маленький скит, тоже находящийся где-то в этих местах. Венчал деревянный крест, опирающийся основанием на верхнюю перекладину, небольшой металлический крестик, под который была подсунута небольшая иконка Божьей Матери, явно софринского производства.

— Ага! — отметил я. — Первый крест, значит, правильно идем!

Мы сфотографировались на фоне этого креста — указателя пути наверх и двинулись дальше. Тропа то поднималась вверх, то переходила в небольшие горизонтальные участки.

Так мы двигались какое-то время, затем тропа стала все круче забирать вверх, Флавиан начал дышать все тяжелее, но держался, не отставая. Неожиданно за очередным поворотом вдруг появилось некое сооружение, которое не сильно разбирающийся в военной фортификации Лао Ди почему-то назвал «экий дзот!».

«Дзот» был скорее похож на приписываемые эпохе неолита дольмены. Только сделан был не из больших плоских каменных плит, составленных наподобие деревенской собачьей будки, а из грубо слепленных бетоном разнокалиберных камней обычного строительного размера. Да и вместо круглого лаза во фронтальной стене, роднящего дольмены с собачьей будкой, здесь был стандартный дверной проем, правда, без каких-либо следов когда-либо бывшей в нем двери.

Фактически это были три стены, накрытые сверху наклоненной назад крышей, отлитой целиком в опалубку из бетона, почти всю площадь четвертой, фронтальной стены занимал вышеупомянутый дверной проем. Внутри, посредине земляного пола, возвышался круглый, закрытый металлической крышкой люк на бетонном кольце, диаметром приблизительно в полметра. Приподняв крышку, мы увидели, что это колодец, в котором была вода.

По задней стене из потолка в пол спускалась какаято металлическая труба. Справа и слева от входа вдоль стен, уходящих вглубь метра на два с небольшим, были сооружены примитивные лавки из досок. Были и автографы побывавших здесь постояльцев на разных языках. Мне сразу бросилась в глаза надпись крупными, стилизованными под славянскую вязь буквами: «МОСКВА+БИРЮЛЁВО».

— Наши везде! — торжественно объявил я.

По возникшему тут же коллективному желанию, было решено сделать в этом «дзоте» привал и перекусить (о! с каким одобрением я воспринял эту великолепную идею!) Очевидно, это сооружение часто использовалось в виде трапезной благочестивыми паломниками. Были извлечены из рюкзаков запасы провизии: хлеб, рыбные консервы с кальмарами и осьминогами, выданные нам заботливым схимником Александром прекрасные подкопченные маслины и свежие огурцы с помидорами. Вышел вполне приличный паломнический стол.

Помолившись, сели трапезничать.

И тут, в конце трапезы, всех нас сразил отец Димитрий.

Нет, тут уж точно уместнее назвать его Лао Ди! Он вытащил из своего невеликого рюкзака «газаки» — так в Греции называют походную газовую горелку, прикрученную на одноразовый литровый газовый баллон, поставил на него литровый же чайник из нержавейки со вставляющимся в него сетчатым стаканчиком и приготовил в нем — сами понимаете что!

— Гун-фу-ча! — радостно воскликнул я понравившееся мне заклинание.

— Пинь-ча, — смиренно поправил меня, потупив взор, улыбающий Лао Димитрий, — когда пьют чай только из одной чашечки, это называется «пиньча»!

Ранее не знакомые с высокой эстетикой «правильного» чаепития Владимир с Эдуардом были сражены наповал, причем не только вкусом женыиеневого улуна, но и местом и обстоятельствами, в которых им пришлось впервые в жизни попробовать этот элитный китайский чай.

— Однако! — причмокивая и смакуя непривычный для него вкус напитка, произнес Эдуард. — Вот уж не ожидал я здесь такого угощенья!

— Афон! — лаконично, тоном бывалого афонца, ответил ему я. — То ли здесь еще бывает!

И ведь как в воду глядел!

Когда трапеза закончилась, мы помолились (я с удовольствием отметил про себя, что «наш» Эдуард тоже достаточно внимательно слушал слова молитвы и старательно крестился) и стали собираться.

— Братие! — услышали мы снаружи голос послушника Игоря. — Я понял эту конструкцию! Посмотрите сюда!

Повылезав наружу, мы обошли «дзот» сбоку и посмотрели на крышу в задней части строения, куда указывал Игорь. Там был устроен водосток, соединенный с трубой, уходящей внутрь помещения.

— Вот откуда вода в колодце внутри этой хибарки! — продолжил Игорь. — Это дождевая вода по крыше через трубу стекает вниз и наполняет колодец!

— Разумно устроено, — кивнул Флавиан, — я уже раньше обратил внимание на то, что на Афоне дефицит воды в отдельных местах компенсируют за счет строительства водосборных цистерн. Пока Господь дает дождь, будет у братии и вода!

— А разве Он может не дать дождя? — удивился Эдуард.

— Может и не дать, — вздохнул Флавиан, — уже такое было при пророке Божьем Илии, целых три года. При Антихристе вроде опять повторится, небо не даст дождя — земля не даст плода...

— Не хотелось бы жить в такое время, — задумчиво произнес Эдуард.

— Это уж как Бог даст! — ответил Флавиан.

ГЛАВА 25

Восхождение. Леший

Отдохнув и насытившись, наша команда продолжила свое восхождение. Вновь возглавил шествие Лао Димитрий, за ним, иногда меняясь местами, шли Эдуард и Владимир, затем Игорь, все время держащий нас с Флавианом в зоне видимости и слышимости, за ним Флавиан и в арьергарде «аз многогрешный».

Вскоре тропа вынырнула из чащи леса и пошла по краю склона, камней на тропе стало поменьше, идти соответственно легче. Пройдя какое-то расстояние по почти горизонтальной поверхности, мы вновь стали подниматься по усилившемуся уклону тропы вверх и оказались на небольшой террасе, где тропа поворачивала влево.

На этой террасе, на самом краю обрыва, стоял второй крест. Сделан он был из вертикально закрепленного в камнях столбика, высотой чуть более двух метров, и привязанной к нему толстой веревкой перекладины из ветхой, изъеденной ветрами и дождями доски.

За крестом открывалась потрясающей красоты панорама Афона, уходящего вдаль, в сторону материка.

Клонящееся к закату солнце освещало побережье и восходящий от него склон горы мягким золотистым светом, в лучах которого и зелень и камни выглядели какими-то словно воздушными, дышащими и источающими из себя некий благоуханный дух.

Дивна красота Божьего творения!

Конечно, тут же все подоставали свои фотоаппараты, Эдуард свою навороченную «лейку», я свой скромный «Кэнон», отец Димитрий и Владимир простые мыльницы. Игорь и Флавиан не фотографировали. Флавиан понятно почему — у него есть свой личный фотолетописец (то есть я), а Игорь — тоже понятно: зачем ему снимать, когда он просто живет во всей этой красоте?