Малькольм Брэдбери - В Эрмитаж! Страница 33

Но сейчас у нас осенняя ночь на Балтике — полная успокоительной прохлады. За портьерами холодно поблескивают острова архипелага. В каюте дивы есть все условия для умеренно-либерального телесного комфорта. Здесь и мягкая шелковистая кровать, и несколько больших бутылок шампанского, и оперная партитура на стеганом покрывале. Что случится потом? Что потом будет сказано? Что потом будет сделано? Поразмыслите об этом самостоятельно, у кого на что достанет воображения. В качестве же подсказки сообщу вам один фактик: по-моему, я уже говорил, что я настолько деликатен, что практически на любое предложение говорю «да». Могу охотно согласиться с тем, а могу даже с этим.

Впрочем, все это едва ли имеет значение. Важно и достойно упоминания лишь то, что уже второй вечер подряд и по причинам далеко не разумным, мне не удается засесть за доклад…

10 (прошлое)

Правило первое: все знаки отличия должны быть сданы при входе вместе со шляпами и шпагами.

Правило второе: все амбиции и претензии, основанные на прерогативах рождения, ранга, социального происхождения и любых других основаниях, также должны быть оставлены при вступлении во дворец.

Правило третье: услаждайте себя, как пожелаете, но постарайтесь ничего не ломать, не портить и не жевать.

Правило четвертое: сидите, стойте или бродите по комнатам, словом, ведите себя как захотите, не оглядываясь ни на кого.

Правило пятое: будьте сдержанны и не слишком болтливы, чтобы общество ваше было приятно прочим и не вызывало у них головной боли.

Правило шестое: вступайте в споры, если вам угодно, но избегайте излишней запальчивости и гневливости.

Правило седьмое: не зевайте, не вздыхайте, избегайте и других выражений скуки.

Правило восьмое: принимайте участие в невинных играх и развлечениях, предлагаемых другими придворными.

Правило девятое: ешьте медленно, с аппетитом. Пейте с удовольствием, но умеренно, не теряя способности твердо держаться на ногах, чтобы когда соберетесь покинуть двор, сделать это самостоятельно.

Правило десятое: забудьте о ссорах, сплетнях, политических разногласиях и заговорах. И главное — запомните: сор из избы не выносят, все, услышанное здесь, не должно пересказываться вне этих стен.

Если придворный или гость нарушит любое из вышеупомянутых правил и это нарушение будет засвидетельствовано двумя другими, он (или она, исключений для дам не делается) должен выпить стакан воды и громко прочесть страницу «Телемахиды» Тредиаковского.

Любой нарушивший три правила должен выучить наизусть по крайней мере шесть строф поэмы.

Нарушивший десять правил больше никогда не переступит порог

Малого Эрмитажа.

Итак, добро пожаловать.

Философ уже привык, что ежедневно, кроме религиозных и государственных праздников, проходит по аккуратным широким проспектам и площадям Петербурга, вдоль каналов и набережных, к сияющему огнями Зимнему дворцу. Это началось с середины октября (а российский октябрь — все равно что декабрь во Франции), а сколько продолжится — одному богу известно. И с каждым днем он все больше убеждается, как удачно названо это ярко раскрашенное, нарядное здание. Он вовремя добрался до Северной столицы: зима с лютыми, кусачими морозами поторопилась начать ежегодную осаду города. Снежные хлопья вяло опускаются на заимствованную у кого-то медвежью шубу, порхают вокруг. Под шубой — опрятный черный костюм, парик сдвинут набок, карманы забиты сделанными на обрывках бумаги и на всем, что подвернулось под руку, записями. Наш герой осторожно ступает по льду, грязи, замерзшей человеческой моче и лошадиному помету, густым слоем покрывающим Исаакиевскую площадь. Сам собор — воплощение хаоса. Он проектируется, перемешается, вновь перестраивается иззябшими, оборванными рабочими, уныло, как мухи, ползающими по стенам, демонстрируя то усталое безразличие, которым повсюду в мире отличаются строители.

Зато Сенатская площадь, надо признать, очень хороша. Это славное место: именно на этой площади в отдаленном будущем народ будет приветствовать матушку-царицу, которая в знак уважения к своему великому предшественнику установит здесь бронзовую статую, к созданию коей приложил руку и наш герой. Да, час пробьет, но далеко не так скоро, как думают многие, в том числе и Философ. Впрочем, кому из нас дано знать, что написано в Книге Судеб? Теперь-то мы, конечно, знаем, что там было написано. Статуя будет создаваться еще девять лет. И будет год 1782, день 7 августа по старому стилю. Философу не придется присутствовать при этом знаменательном событии, хотя он будет жив и здоров. Гвардия промарширует со спущенными флагами под звуки военного оркестра. С трибуны, построенной у еще закрытой парусиной статуи, императрица благословит свой народ и объявит амнистию преступникам и неплательщикам. За Невой, в Петропавловской крепости, митрополит ударит по могиле Петра тяжелым посохом и провозгласит: «Вставайте, государь, и взгляните на памятник, воздвигнутый в вашу честь. Да не сотрется в веках память о ваших деяниях, да не потускнеет слава». Императрица подаст знак, и падут покровы. Взорам предстанет Петр Великий, гордо восседающий на спине поднявшегося на дыбы скакуна, и змея будет извиваться под копытами коня. Лишь задние копыта да кончик лошадиного хвоста будут удерживать всадника на земле. Его мужественное лицо, еще со следами от резца Мари-Анн, откроется миру. Он устремит властный взгляд туда, где за сверкающей на солнце Невой в Петропавловской крепости покоятся его мощи, и еще дальше, на Балтику, на Запад — вожделенный, но так и не русифицированный край.

Весь собравшийся на площади Петербург сольется в едином восторженном и оглушительном вопле. Но помимо нашего героя не будет там еще одного человека: Этьен Морис Фальконе в ярости вернется в Париж. Книга Судеб гласит, что разразится небывалый скандал, скульптор напрочь рассорится с многомилостивой царицей из-за оплаты и работу будет заканчивать Мари-Анн Колло. В Книге написано также, что статуе этой суждена громкая слава, какая и не снилась ее собратьям. Она увидит кровавые мятежи и революции. Поэты станут слагать стихи о заключенной в ней страшной и загадочной силе, о Всаднике-Призраке, что мечется ночами по своему городу. Множество мифов и самые невероятные фантазии породит этот монумент.

Но пока никому и невдомек. Не способен предвидеть ничего такого и наш герой. Ему хватает этих прогулок по ледяному городу и размышлений о Потомстве и небесной Книге Судеб. Тем более что настоящее, «здесь и сейчас», тоже весьма интересно и необычно.

Еще не сняты, еще трепещут на пронизывающем ветру с Невы флаги и знамена, развешенные по случаю недавнего бракосочетания. Эта странная, лениво катящая свои воды река ухитряется вбирать в себя всевозможные зловонные отбросы, то выкидывая их на берег, то вновь увлекая на дно. Уровень воды то падает, то вдруг резко поднимается, угрожая городу (и несколько раз река уже доказала, что это не пустые угрозы). Наш герой успел подметить, что характер у Невы скверный и скрытный, коварный и мстительный; конечно, бывает она и блестящей, словно волшебное зеркало, — на закате, когда солнце медленно опускается в воду, красными бликами окрашивая волны и дворцы имперской столицы. Прямо перед Философом — башня Анны Иоанновны, а позади — золотой шпиль нового здания Адмиралтейства. В архитектурном ансамбле расчерченного, как шахматная доска, города этот шпиль перекликается с другим: со шпилем Петропавловской крепости, где покоятся в ожидании зова митрополита останки Петра. На реке стоят на швартовых фрегаты с направленными в разные стороны орудиями и купеческие баржи, груженые и пустые. Иностранные моряки счищают лед с оснастки судов, стремясь поскорее отправиться в путь, успеть до балтийских заморозков. Кареты с иностранными сановниками и послами гремят, пересекая площадь, их благородные седоки надменно восседают за спинами закутанных в тулупы извозчиков и испражняющихся на ходу лошадей. Но им тоже скоро в обратный путь. Отбывают визитеры, сменяются санями кареты, вступает в свои права зима.

Наш герой гуляет по местам, где бродил он вчера, где окажется завтра. Вот центральная часть Невского проспекта. Великолепные магазины и пассажи уже заполонены гуляющими военными, чиновниками в париках, младшими офицерами царской гвардии, женами, домоправительницами, куртизанками. А потом Невский отважно устремляется вдаль, к поросшим осокой болотам, озерам и сугробам, к непостижимо-необъятным просторам России. Но что в эти сказочные дни черно-красных небес и сумасшедшего снегопада вся мрачная слава ее по сравнению с рукотворной красотой этого прямого, как стрела, проспекта? Он переходит через Мойку и с моста наблюдает чудовищные ледяные глыбы, что плывут вверх по течению, шумно сталкиваясь перед входом в гавань. Учитывая погоду, нашему герою повезло, что от особняка Нарышкина до Дворцовой площади и Эрмитажа рукой подать. Он любуется на пышный фасад Растрелли: не здание, а кусок торта, пирожное с марципанами. Рослые стражи в красно-зеленом и серолицые смотрители, защищенные от осеннего дождя и надвигающихся холодов длинными, до пят, шинелями, денно и нощно охраняют царскую резиденцию. Они уже знают Философа и расступаются, чтобы пропустить его.