Виктор Ремизов - Кетанда Страница 33

— Поехали со мной, говорю, Роман! В клуб завалимся. У нас никто так на гитаре не умет. Что у нас тут, чухня одна!

Роман перебрал пару раз «Цыганочку», подтянул струны и, поняв, что уже можно не играть, отложил гитару.

— Ты не ссы! В клубе никто не дернется! — Ленька, представляя, видимо, что он в клубе, нехорошо осмотрел всех. — О! — Лицо его вдруг снова стало своим и добрым. Это… Юрок! — обратился он к Роману. — Пострелять хошь?

Он встал, неожиданно резвым и твердым шагом соскочил с обрыва и, повозившись в носовом отсеке, достал мелкашку с обрезанным стволом.

— Во! Иди стреляй. Вот патроны. Ну-ка! Повесьте что-нибудь. Вон бутылку.

Все оживились. Роман со словами «Я первый! Я первый!» побежал вешать бутылки, Андрей тоже спустился к лодке, а Вадик нахмурился и, повернувшись к Боре, заговорил вполголоса, быстро и недовольно:

— Слушай, надо идти. Он же совсем опьянел. Да и эти тоже. Сейчас еще перестреляются.

— Стой! Стой! Тихо! — Ленька, широко расставив ноги, прицелился куда-то вверх и выстрелил.

Там, тяжело взмахнув крыльями, отваливал в сторону орлан.

— Зачем ты! Не надо! — заорали студенты вперемешку.

— Вам. На чучело. — Ленька смотрел вслед орлану.

— Надо просто идти, да и все. Ну?! Что тут… не станет же он вслед стрелять, — продолжил Вадик.

— Может, все-таки взять его с собой? — Боря почесал бороду, — как он поплывет-то, он же пьяный!

— Ну, знаешь, он сам хотел, в конце концов! Вообще не надо было пить!

— Но как?! — Боря с недоумением посмотрел на Вадика.

— Как, как. Так! А теперь что, пьяного его таскать?..

С берега раздались выстрелы, но бутылки остались целые.

— Андрей! — крикнул Вадик.

Андрей со второй попытки залез на обрывчик. Глаза пьяно блестели.

— Дрянь у него мелкашка. — начал он.

— Слушай, я пойду. — Вадик решительно взялся за рюкзак.

— Да, да, я тоже об этом думал. Иди, там девчонки заждались уже, — сказал Андрей, трезвея, — а мы тут, — он посмотрел на стрелков, — в общем, иди. Лере скажи, что все нормально.

На берегу осталось трое москвичей и Ленька. Лялька сначала с лаем бегала в кусты по направлению выстрелов, но потом поняла, что это не охота, и улеглась возле колбасы. Ленька потребовал еще выпить.

— Нет, — сказал Андрей твердо. — Давай, пойдем к нам. Там допьем. Там хоть еда есть.

— Пойдем! Титястую мне отдадите? Она — ничья?

Рома, о чьем «богатстве» шла речь, сделал страшные глаза, показывая Андрею, что в лагерь его никак нельзя.

— Что? — Ленька как будто что-то понял и тряхнул головой. — Всё, — развел он растопыренные ладони, — разговора не было! Все, давайте, мужики, я на турбазу. У вас есть еще пузырь? Взаймы!

— У тебя в бардачке. — Показал Андрей на лодку.

— Где?

— В лодке.

— Ни хера себе, что, еще, что ль?

Ленька полез за бутылкой, сорвался с носа, но как-то отпрыгнул и упал на мели на задницу. Потом залез в лодку и достал бутылку.

— Юрка, — кричал он Роману, ища что-то в бардачке, — поедем со мной. Корефан будешь! Иди давай за руль садись. Вот.

— Ромаш, давай, мы с Борькой тоже пойдем, а ты потом как-нибудь. — Андрей сморщился, понимая, что говорит что-то не то, и поскреб подбородок, — а то мы не уйдем.

Рома, хоть и пьяно, но испуганно глянул на друзей и на Леньку, который сидел у мотора, уронив голову. И, кажется, уже спал. Лялька лежала рядом.

— Мужики, пойдем вместе…

— Нет, Ром, нельзя его так бросать, давай, попробуй все-таки в лагерь привести. — И они скрылись в лесу.

Уже вскоре, на полпути, догнал запыхавшийся Рома.

— Уехал!..

— Как?! — Андрей с Борисом глядели недоверчиво.

— Только вы ушли, он проснулся и уехал.

— А куда?

— Туда, — показал Роман.

— А, ну значит домой. Но… все нормально, поехал? — Андрею и хотелось в это верить, но было подозрительно.

— Да, вроде нормально, — Рома зло отвернулся. Он действительно не стал ничего дожидаться, а сразу, как только они ушли, взял свой рюкзак и спрятался в кустах, но Андрей-то какое право имеет так на него смотреть. Все же ушли.

Андрею и хотелось вернуться, но перед Ромой было неудобно… да если честно, то и не очень хотелось. Непонятно было, что с пьяным Ленькой делать. Он потер лоб, подумал, что, в конце концов, местные всю жизнь такими ездят, и в этот момент услышал звук взревевшего мотора.

Возвращаться было поздно.

Орлан, по-прежнему парил над островом. Он видел трех мужиков, стоящих с рюкзаками на тропе. А чуть дальше, на берегу залива — яркие палатки, кучу вещей, дым и людей. Кто-то тащил дрова из леса, кто-то звенел топором, забивая рогульки у костра. Две девушки в ярких купальниках перекидывали друг другу маленький белый парашютик и громко и весело хохотали.

Вдоль берега медленно стекала моторка. С мужиком и собакой. Собака лежала на носу, а мужик дергал мотор. Но вот лодка резво развернулась и, набирая скорость, пошла к мысу. За лодками иногда всплывала битая рыба, и птица скользнула за ними.

На мысу, где у орлана было гнездо на высоком тополе и теперь сидела его подруга, моторка выскочила из затишья и боком врезалась в высокие волны. Ее ударило, брызги взлетели, собака скатилась с носа на дно и заметалась. Лодка шла слишком быстро, это было понятно не только собаке, но и птице, но человек… светловолосый, ясноглазый человек, нежно любящий отца, жену и сына… продолжал переть боком к волнам, не сбавляя хода. На следующем большом гребне моторка вылетела вся, и, взметнув вокруг себя воду, упала на бок и перевернулась. Коротко блеснув дном, лодка стала быстро уходить под воду.

Лялька вынырнула и поплыла к острову. Ее швыряло волнами, но она вдруг закрутила головой и стала грести против течения, назад к лодке, от которой торчал один нос. Она плавала вокруг, царапая когтями металл, но ее било мутной водой о серое железо, и собака снова поплыла к берегу. Она вылезла в кустах и, припадая на передние лапы, начала отчаянно гавкать на блестящий на солнце киль. Лодка была рядом. Ее медленно несло течением, а ветер прибивал к затопленным кустам. Лялька забегала вперед, заходила в воду и лаяла, и тихо скулила, потом неожиданно рванула назад вдоль берега. Она бежала, обнюхивала тропинку и смотрела на воду. На воде было пусто.

Прошлогодний камыш, ветки, мелкий лесной сор с островов плыли по течению, борясь с ветром, который давил не ослабевая, принося откуда-то звуки топора, удары мяча и веселый, дружный, молодой смех.

БАБУШКИНА ВАЗА

Мать вазу не давала. Варила щи, теперь вот лук жарила. Вовка и так и сяк объяснял… и подлизывался, и даже требовал, но она твердо сказала, что не даст, и пошла к соседке за мукой. Вовка сердито стрельнул ей вслед темными глазками, надулся и ушел в комнату.

Машка сидела на диване. Куклу кормила. Вовка, насупившись, смотрел, как она аккуратно несет ложечку с водой из маленькой рюмки и тихонько что-то пришептывает. Стол опять сделала из его учебника по математике, но он на это ничего не сказал. Он даже и поиграл бы с ней, тем более что и уроки уже все сделал, и на улицу сегодня не ходил, но сейчас ему не до нее было. Он подошел к серванту.

Ваза была красивая. Синяя с фиолетовым, вся переливалась, а по кругу шли розы с красноватыми лепестками. Ножка пузатая и тоже с листиками. Он вчера пообещал Тамаре Михайловне, что принесет. При всех пообещал. Тамара Михайловна спросила, кто может принести на праздник, и он вдруг вспомнил про эту вазу, вытянул руку, и заорал на весь класс, что он может. Все на него посмотрели, и он встал и сказал, что у них есть такая красивая ваза для конфет и он принесет. И вот мать не дает. Говорит, что это память о бабушке и что бабушке ее бабушка подарила на свадьбу.

Вовка подумал, что если бы жива была бабушка, она бы дала. Он опять вспомнил, как все на него посмотрели, и Тихонова тоже повернулась и посмотрела.

Он почти никогда ничего не приносил. Уж скоро второй класс закончит, а ничего. Один раз только мать дала два цветка в горшках, но горшки были старые, и Тамара Михайловна после уроков отдала их обратно. И он вышел с ними из класса. Другие принесли в красивых горшках. У Вовки дома таких не было. Он пошел на задний двор, поставил их в бурую уже, побитую морозом клумбу и быстро убежал за угол. Его никто не видел. Он выглянул из-за угла. Цветы были красивые, даже Тамара Михайловна сказала, что красивые, жалко, что горшки такие. Вовка видел, что им холодно, и что они не понимают, почему их тут оставили, но он отвернулся и пошел домой. Он ни за что не понес бы их обратно. Матери он ничего не сказал, но вечером, когда она читала ему книжку, он все лежал и думал, что так нечестно. И признался. Мать перестала читать, сидела и задумчиво глядела куда-то в темноту комнаты. И Вовка видел, что у нее на ресницах слезы, он не выдержал, отвернулся к стенке и заревел.