Мацуо Монро - Bang-bang Страница 33

Чтобы не раскиснуть, я напоминаю себе: эта женщина хотела тебя убить.

Но в данную минуту я готов простить ей и это.

У Такэо звонит телефон. Он, наплевав на всякие правила, снимает его с подставки и говорит:

— Мы здесь всего лишь гости. Хороший гость всегда сам решает, когда ему пора возвращаться домой, а не ждет, пока его выставят за дверь.

Он просит Юрико:

— Прикури мне, пожалуйста, сигарету.

Выдыхая дым, обращается ко мне:

— Ночью больше всего работы.

В его голосе все та же усталость. Честное слово, я почти тронут.

— А знаешь, что ведет нас к краху? — продолжает он.

— Сейчас это волнует меня больше всего, — сарказм, от которого запотевают окна.

— Что превращает человека в простой механизм потребления? На самом деле человек не может быть творцом или создателем. Человек всего лишь пользуется тем, что уже существует, перераспределяет то, что уже создано. Понимаешь? Мы не создавали атомы или молекулы, из которых состоит эта машина, — Такэо хлопает по рулевому колесу. — Мы не придумывали законы природы, которые позволили нам соединить отдельные ее части так, чтобы она могла ездить… Термиты строят термитники, птицы вьют гнезда, а люди возводят дома. Между этими постройками нет принципиальной разницы. Разница только в уровне технологий. Как и термиты, мы берем ту материю, которая уже существует и перераспределяем ее таким образом, чтобы получилась какая-нибудь газонокосилка или баллистическая ракета. Мы обыкновенные потребители по своей сути. Стадо изобретательных и жадных обезьян, считающих себя чем-то исключительным, особенными, неповторимыми искорками светлого разума в мрачной Вселенной. Гордыня, помноженная на жадность, и глупость привела нас к тому, что мы стали рабами перераспределенной особым образом материи. Обезьяна, даже очень умная, не может стать властелином мира. Рано или поздно, она огреет себя по башке собственной дубиной, сбивая банан с дерева. В этом плане, дубина стоит на ступень выше обезьяны. Она, по крайней мере, не строит иллюзий относительно своего предназначения и возможностей.

— Ну и бред, — говорю я, когда он, наконец, замолкает.

— Ты невыносимый тип.

— Зато ты прекрасный парень.

Через три часа Такэо останавливает машину. Они меняются с Муцуми местами. Несмотря на пустую ровную дорогу, она ведет очень нервно. Такэо спит рядом со мной. Я смотрю на его запрокинутую голову и открытое горло и думаю, что сейчас у меня прекрасный шанс все закончить. Не то чтобы я мастер убивать голыми руками, но в теории освоил пару трюков. Осознавать, что он в моей власти, и никто не сможет мне помешать оборвать его жизнь, приятно. Но не более.

Я прекрасно знаю, у меня не хватит решимости нанести нужный удар. У меня уже был шанс, но я так и не смог нажать на спусковой крючок. Убить человека руками намного сложнее, даже для профессионала. Так что пороха не хватит. Это точно… А даже если и хватит, обязательно что-нибудь сделаю неправильно. И ничего, кроме проблем, не поимею. Скорее всего, они с сестричкой просто выведут меня из машины и пустят пулю в затылок. Glock лежит в ящике для перчаток. Так что никаких сложностей. Юрико при этом будет сидеть на своем месте и полировать ногти. Вот, чем кончится моя затея. Меня найдут наутро в придорожной канаве со здоровенным выходным отверстием во лбу. Этакий рукотворный третий глаз. И никаких медитаций…

И все-таки не страх или нерешительность удерживают меня. Если бы я был полностью уверен в своей правоте, наверное, рискнул бы. Плюнул бы на все, вспомнил бы, что с этой жизнью меня связывает не так уж много, и рискнул. Но уверенности как раз нет. Обычный вопрос морали — может ли хороший парень убить плохого, когда тот спокойно спит рядом и не может защититься? Не сделает ли это хорошего парня плохим? Почему бы всем хорошим парням не собраться как-нибудь ночью и не вырезать всех плохих? Полная безоговорочная победа добра над злом за одну кровавую ночь. Может, это было бы решением всех проблем?

Я сомневаюсь до тех пор, пока дорога не усыпляет меня. Последняя мысль, мелькнувшая перед тем, как я проваливаюсь в темноту, не внушает оптимизма: а может ли плохой парень убить хорошего, пока тот спит? Злодеи из фильмов поступают так очень часто.

На указателях я читаю названия городов, которые мы проезжаем, по пути на запад. Уцуномия, Иваки, Корияма, Фукусима, Сендай, Исиномаки. Слева тянутся снежные шапки и темно-зеленые леса хребта Оу. Справа наводит тоску однообразием пейзажа Тихий океан. Между ними километр за километром подминают под себя колеса нашего ниссана.

Какие-то города мы проскакиваем без остановки. Где-то Такэо выходит на несколько минут из машины, ныряет в какой-нибудь домишко и выныривает обратно со свертком в руках. Иногда это — кинотеатр. Иногда — библиотека. Чаще всего — жилые дома. Все это время мы втроем ждем его в джипе. Женщины стараются со мной не разговаривать. На все мои вопросы следуют односложные ответы, а то и просто молчание.

Ночуем мы в мотелях, где дела приходится иметь с автоматами, а не с живыми людьми за стойкой. В основном это дешевые лав-отели. Номера, где даже дезинфицирующие средства не смогли перебить запах чужой спермы или смазки. Еще вариант — гостиницы-пеналы. Это меня устраивает больше.

— Я не хочу, чтобы наши лица видели лишний раз люди, в которых я вовсе не уверен, — говорит Такэо, сворачивая на подъездную дорожку очередной ночлежки.

Один раз мы останавливаемся в рёкане. Правда, всего на три часа. У Такэо какие-то дела с хозяином, который ведет себя так, будто не он, а Такэо владелец гостиницы. Лично приносит роскошный ужин в номер, к которому никто, кроме Муцуми, не притрагивается. Лично я засыпаю мгновенно и сплю эти три часа, как убитый, хотя мне безумно интересно, о чем болтают хозяин с Такэо в подсобке. Когда Юрико будит меня, я готов убить ее… Мы выходим из гостиницы еще затемно. Денег с нас, разумеется, не берут.

Такэо снова садится за руль. Мне кажется, это парень сделан из стали. Он спит по часу в сутки. Остальное время либо ведет машину, либо клацает по клавишам ноутбука, либо говорит по телефону. Большинство разговоров сводится к его любимому «убей себя». Один раз он произносит в трубку:

— Да, конечно. Диктуйте, я записываю. Как это срочно? Хорошо, через неделю ждите звонка. Но, думаю, окончательно смогу приступить не раньше чем через десять дней…

Такэо убирает телефон и делает пометку на карте.

— Когда мы закончим мотаться? — спрашиваю я.

— Не знаю, — не отрываясь от экрана компьютера, бурчит он. — Сейчас это зависит не только от меня. Надеюсь, что не больше недели…

Мы в пути уже четыре дня и четыре ночи. Все это время Юрико почти не говорит. А Муцуми съела уже, наверное, месячную дозу своих таблеток. Побочные действия антидепрессантов-стимуляторов — это: жажда, запоры, задержка мочеиспускания, тремор, нарушение аккомодации, бессонница. Не знаю, как насчет запоров, но воду она пьет постоянно. Чем сводит на нет проблему с мочеиспусканием. Глядя на ее трясущиеся руки и воспаленные глаза, я начинаю опасаться, что она выкинет какую-нибудь глупость. Попади ей в руки пистолет, она может перестрелять нас всех. Но Такэо, похоже, это не волнует. Его занимает другое.

— Как твой страх? — спрашивает он.

Я сижу на пассажирском сиденье. Юрико спит сзади, положив голову на плечо Муцуми. Я поражаюсь, насколько они похожи. Одинаковый макияж, почти одинаковая одежда… Две сестры. Только одна чуть помладше, а другая чуть больше сошла с ума.

— Ты нашел какую-нибудь зацепку? — говорит Такэо.

— Нет.

— Совсем ничего? А не пробовал проанализировать, какие чувства у тебя возникают помимо страха в эти моменты? Или хотя бы намеки на них… Вина? Злость? Удивление? Отвращение? Не чувствуешь себя униженным? Обманутым?

— Нет. Ничего такого. Просто страшно и все.

— И все-таки, что ты при этом видишь?

— Как же ты достал меня со своими вопросами!

— Я хочу тебе помочь.

— Зачем?

— Я хочу помочь всем. Ты не какое-то счастливое исключение. Понимаю, тебе трудно поверить, что человек хочет бескорыстно помогать всем, кто встречается у него на пути. Но это так… Просто пока еще ты не осознаешь, что все мы на самом деле братья. Дети, брошенные своими родителями на произвол судьбы. Никому не нужные беспризорники.

— Ты говоришь, как разуверившийся христианин.

— Честно говоря, не очень хорошо представляю себе христианство. Может, именно так они и считают… Но я говорю тебе то, что есть на самом деле. Все мы — когда-то брошенные на пороге приюта младенцы. Мы даже не знаем, кто наши родители. Мы понятия не имеем, зачем здесь оказались, что нам делать, куда идти… Нас принесли спящих, завернутых в старые одеяла, с сосками в беззубых ртах к приюту и положили на ступеньках, не удосужившись даже написать в записке фамилию нашей матери. Чувство одиночества, знакомое каждому из нас, всего лишь тоска по родственникам, о которых мы забыли. И которые забыли о нас…