Видади Бабанлы - Когда молчит совесть Страница 33

— Профессор, мы…

— Погоди! Я не нуждаюсь в объяснениях! — грубо прервал его Бадирбейли. — Теперь ты убедился, чем кончается непослушание, нежелание прислушаться к совету старших, опытных людей? Ка-та-стро-фой! — по слогам выговорил он. И нет этому оправданий. Ты и твой руководитель Гюнашли обязаны помнить, что крупные московские и ленинградские ученые, прославленные академики отступились от этой проблемы. А вы… чванливо выпятили грудь… Они не могут, а мы, дескать, сможем! Да ты сам подумай, если бы твой антидетонатор был хоть сколько-нибудь перспективен, неужели все знаменитости не поняли бы это раньше тебя? Что, я неправ?

Вугара удивил его вопрос. Если кто-то отказался от решения сложной проблемы и не стал ею заниматься, это должно означать, что она не имеет значения, что это пустячное, никудышное дело? Личности, авторитеты! Не это ли зовется консерватизмом в науке?

— Простите, профессор, но мне кажется, в ваших рассуждениях, слышится излишняя предусмотрительность, недоверие, не имеющее никаких оснований. Почему мы должны отказываться от веры в собственные силы?

— Какие силы? О чем ты говоришь? Почему эти хваленые силы до сих пор никого и ничего не осилили? — Бадирбейли устремил на Вугара разгневанный, осуждающий взгляд, точно желая просверлить его, и добавил надменно: Напрасные потуги! Не ищи оправданий! Логика событий доказывает всю несостоятельность твоего поведения и поведения научного руководителя. Повторяю: если бы к тому было хоть малейшее основание, проблему давно решили бы крупнейшие ученые мира, чей опыт, талант и, наконец, возможности несравнимы с вашими… На ученом совете секции я вас предупреждал. Не послушались! Сейчас предупреждаю лично тебя. Хочешь — слушай, хочешь — нет! Мне все равно. Только тебя жаль, — сирота, нет никого, кто мог бы вовремя остановить, образумить. Поверь, мною движет чувство гуманности, я не хочу, чтобы труды твои пропали даром. Иных соображений у меня нет и быть не может!

Бесконечные напоминания о сиротстве, одиночестве в устах Бадирбейли звучали как оскорбление, и, багровея от обиды и гнева, Вугар сказал:

— Сирота я или нет, отношения к делу не имеет! Мне непонятно, что вы хотите этим сказать!

На губах Бадирбейли снова появилась издевательская усмешка.

— Эх ты! — Он покачал головой и махнул рукой. — Молодо-зелено! Обиделся и еще раз доказал свою незрелость! В каком обществе ты живешь? Или не знаешь — в нашей стране все делается ради счастья человека. И наука, которой ты собираешься посвятить жизнь, служит этой же цели. Иначе ей грош цена! Ты — один из членов нашего социалистического общества. Можем ли мы не тревожиться о твоем будущем? Если все пойдет насмарку, твоя боль станет нашей болью. С нас спросят: где вы были? Почему вовремя не наставили на ум! Башир Османович, наш аксакал, держи ответ, как проглядел?

Никто и слушать не захочет, что вы, молодежь, нас, старейших ученых, ни во что не ставите, а, оседлав своего коня, скачете без оглядки, не ведая, что он несет вас в пропасть.

Что должен был ответить Вугар на такие рассуждения? Опыты действительно пока не давали желаемых результатов, и это сильно укорачивало его язык. Он молчал. И вдруг ему стало страшно. Ведь сейчас это только лабораторные опыты и вычисления. Даже если он добьется положительных результатов, то заводские испытания могут не сразу подтвердить их. Вот когда восторжествуют Бадирбейли и ему подобные! А если вообще неудача?..

Башир Бадирбейли краем глаза окинул юношу: «Кажется, удалось поколебать упрямца».

— Зачем лезешь в дебри? — громко воскликнул Бадирбейли. — Думаешь, петух не прокричит — рассвет не наступит? Или в институте мало рентабельных тем? Ты человек умный, способный, бери любую, мгновенно защитишь диссертацию…

Тебе жениться пора, семьей обзавестись. А семью кормить надо! Надеждами и обещаниями сыт не будешь…

Довольный тем, что его наставления оказали должное воздействие, Бадирбейли передохнул и продолжал спокойно, с видимостью доброжелательности:

— Что ждет тебя? Разочарование! Крах! Так не лучше ли задуматься над собственной жизнью и обеспечить ее? Ну вот, я раскрыл все карты. Решай сам. Как говорят, положи перед собой шапку и поразмысли… Если мои слова хоть в чем-нибудь убедили тебя, приходи, подумаем вместе. Я сделаю все, чтобы помочь тебе! — Бадирбейли сделал ударение на последних словах, многозначительно поднял указательный палец и удалился тяжелой, шаркающей походкой, гордо унося свое полнеющее тело.

Вугар терялся в догадках. Что за многозначительные предупреждения? Почему Бадирбейли так взволнован его судьбой? Может, он вправду жалеет Вугара? И неужто проблема ТАД так безнадежна? Нет, тут что-то нечисто! Уж не решил ли он воспользоваться отъездом Гюнашли и переманить его аспиранта?

Бадирбейли уже скрылся из его глаз, а Вугар продолжал стоять как вкопанный. Он всегда терпеть не мог чванливого старика, удивлялся, почему такие видные ученые, как Гюнашли, вынуждены считаться с ним, выслушивать его тупые рассуждения, вступать в бесплодные споры. Теперь он понял: с Бадирбейли не так-то легко справиться. Он, как любил выражаться Зия Лалаев, не из тех, кто позволит уложить себя на обе лопатки.

Профессор Башир Бадирбейли шагнул на тернистый путь науки прямо с производства. Шагнул легко, не прилагая особых усилий. Разве мало в жизни случайностей? Одних судьба щедро балует счастьем, других обделяет. Бадирбейли принадлежал к тем, кто умел охапками хватать дары судьбы.

Отец Башира всю жизнь честно трудился, но так ничего и не заработал, кроме твердых мозолей, — даже пяти аршин бязи на саван. Вдали от дома и родных проглотил его нефтяной колодец, и даже трупа, сколько ни искали, не нашли. Счастье, которого так и не дождался отец, рано погибший, щедро улыбнулось сыну.

Установившаяся вскоре в Азербайджане Советская власть взяла мальчишку-сироту под свое крыло. Башир вырос в детском доме, учился в школе для рабочих. Мальчик был шустрый, учение давалось ему легко. Окончив школу, поступил на рабфак. Все двери широко распахивались перед ним: сын рабочего, отец трагически погиб, жертва капиталистической эксплуатации. Юношей с такой судьбой в те годы было множество — сотни, тысячи. Но мало кто умел так ловко использовать свою биографию! Природная смекалка и здесь выручила Башира. В институт его приняли без всяких затруднений, а когда окончил учебу, счастье снова не забыло его — получил назначение на крупный нефтеперерабатывающий завод и стал быстро продвигаться по служебной лестнице. Прошло несколько лет, и Башира назначили главным инженером завода. Это были годы стремительного развития промышленности, — завод рос, креп, его продукцию хорошо знали в стране. Газеты на все лады восхваляли завод, корреспонденты, не жалея остро отточенных перьев, награждали Башира самыми лестными эпитетами. Пришла слава, а с ней авторитет. Новое назначение, еще более высокое, — Башир Бадирбейли управляющий Объединением заводоуправлений. Вокруг столь головокружительной карьеры среди химиков шло немало толков, поговаривали, что Баширу ворожит чья-то тайная высокая рука. Кто знает, может, и была в этих разговорах доля истины. Но, так или иначе, теперь руководители всех предприятий и организаций подчинялись Баширу Бадирбейли. Премии нефтяникам — первым в списках имя Башира. Награждения Башир получает орден. Авторитетная делегация — как забыть о Башире? Торжественные собрания, заседания, юбилеи — ничто не обходилось без Башира.

Создается Научно-исследовательский институт нефтехимических процессов, и снова Бадирбейли в центре внимания. Как иначе? Дело новое, ответственное, во главе должно быть авторитетное руководство. Нужна крепкая рука организатора-хозяйственника. Кто, как не Башир Бадирбейли, самый подходящий кандидат на такой пост? Он имеет отношение к научному миру, его рационализаторские предложения всегда дельны и актуальны. Кто из ученых принес столько пользы государству? И Башир Бадирбейли получает назначение директором нового института.

Башир понимал: рано или поздно потребуется научная степень. И он не забывал о научной славе… Снова стремительная, виртуозная карьера! В кратчайшие сроки защищено кандидатское звание и еще быстрее звание доктора химических наук. Газеты посвящают подвалы научным и организаторским талантам Бадирбейли. Правда, порой у читателей вызывало недоумение, что ни в одной из статей нельзя прочитать о том, какой же именно вклад внес Бадирбейли в химическую науку. Подчас создавалось впечатление, что те, кто с таким рвением восхвалял новоявленное научное светило, сами не имели об этом понятия и старались отделываться путаными, туманными фразами. Зато с каким рвением расписывалось его прошлое, как превозносили его организаторские способности и методы руководства…