Сабир Мартышев - Дурная кровь (редакция 2003 г) Страница 33

Очень похоже на правду и, наверное, Денис дело говорит. Но устроить это сознательно? Способна ли Вера на такое? Нет, лучше пока не решать ничего на этот счет.

– Ладно, поехали дальше. Что скажешь по поводу последнего номера?

– Тут я сам точно не уверен, но, скорее всего, это была проверка терпения.

– Не понял.

– Терпение, терпение, – раздраженно повторил Денис. – Ведь ты знал, что этот вечер закончится хорошим сексом.

Ну, я бы не назвал это просто хорошим сексом.

– Я не знал точно…

– Чушь, Вера с самого начала… А! Ты все равно не поймешь. Записку еще не выбросил?

– Какую?

– Пашок, ты всегда тормоз или просто сегодня день такой?

Раз, два, три. Дыхание ровное, спокойное.

– Нет, обычно я еще хуже. Какая записка?

– Которую тебе оставила Вера. Та, в которой говорилось о кладбище.

Я достал дневник, посвященный Верочке, и раскрыл его на последних страницах, среди которых лежала та самая записка.

– Ну, здесь она.

– Теперь, читай только те слова, которые она написала крупными буквами.

– Я хочу тебя твердым, раздвинь мои ноги и войди в меня, – прочитал я выделенные слова и как будто даже ощутил легкое возбуждение.

– Теперь понял, что она пыталась тебе сказать? Она не зря выделила их крупными буквами. Это попытка манипулирования с помощью НЛП[9], твой мозг, независимо от тебя, обратил внимание лишь на эти слова. И получил послание, которое Вера и хотела, чтобы ты получил. Она тебя запрограммировала, поставила цель или приманку, если угодно. Тебе оставалось только идти к ней. Такой метод рассеивания часто используют в рекламе.

– Ничего подобного. Ты сам мне говорил слушаться ее, именно поэтому я и не покончил со спектаклем, когда у меня была такая возможность.

– А теперь вспомни, только поэтому ли ты не отступился? Или, может, глубоко внутри ты все еще надеялся на то, что получишь свое удовлетворение?

Я попытался вспомнить события того вечера – теплый душ, балахон, записка со словами, которые я должен был произнести в нужный момент. Уже тогда я понял, о чем они, я понял, какой скипетр пронзит и что именно. Условия этой игры были приняты мной, потому что я догадывался, какой приз ждет меня в конце.

– Ну, допустим, – буркнул я. – А дальше что? К чему сам спектакль, зачем обязательно сатанизм? Да и секс был, даже для Верочки, не совсем обычный.

– Тут я пас. Возможно, она хотела проверить, можно ли сбить тебя с толку странностью и даже неприятностью обстановки. А может, хотела проверить, способен ли ты полностью отдаться чувствам, быть зверем в постели. Вспомни Алексея, вспомни, что он говорил про главный вопрос и вспомогательный. Ведь Вера может проверять несколько качеств за один раз.

– А ты как думаешь, что она еще проверяла?

– Послушай, я все-таки не гений!

Говори себе это почаще, Денис, и цены тебе не будет.

– Хорошо, у тебя есть идеи, почему она это делает?

Денис задумался.

– Кто ее знает, – ответил он через некоторое время. – Просто потому что она так хочет. Нравится ей издеваться над мужчинами, вот она и удовлетворяет собственное самолюбие.

– Может, и так, но ведь должна быть причина. Не родилась же она такой, в самом деле.

– Павел, – вздохнул Денис, – в мире постоянно происходят необъяснимые вещи. Совершенно нормальные, тихие с виду люди в один прекрасный день берут в руки автомат и в ближайшем Макдональдсе выпускают полную обойму в нескольких бедолаг, которым не посчастливилось оказаться там в этот момент. Самолеты ни с того, ни с сего разбиваются, не долетев до аэродрома. Про Бермудский треугольник я вообще молчу. Да, вероятно, в конечном итоге все имеет свое объяснение, но никто тебе не обещал, что на все вопросы в жизни ты получишь толковые и окончательные ответы. Считай, что Вера – это стихия. Она независимая ни от кого сила, кантовский ноумен, вещь-в-себе и, что гораздо важней для понимания, сама по себе. Тебе остается принимать ее или не принимать. Объяснить причину ее ненормального поведения ты все равно не сможешь.

Да, Денис красиво говорил, но только я не был согласен с тем, что Веру невозможно понять. Трудно, да, но не невозможно.

– Я не поверю, что ты не пытался когда-то сделать это сам, – не унимался я.

Денис снова замолчал на некоторое время.

– Пытался, – глухо сказал он.

– И что ты решил?

– Хочешь знать, почему Вера так поступает? Пожалуйста! Я считаю, что кто-то нанес ей обиду, глубокую сердечную рану, и теперь она мстит всем мужчинам из-за того единственного, кто обидел ее. Возможно, он был гораздо сильнее ее, а она не смогла ему этого простить, будучи избалованной девочкой, – на мгновение он затих, словно что-то вспоминая, но потом продолжил. – По крайней мере, это объясняет ее проверки и то, как она ставит в заведомо невыгодные условия испытуемого, а потом с удовольствием наблюдает, как тот совершает одну ошибку за другой. Так она убеждает себя в мысли, что все мужчины ничтожества.

– То есть и я ничтожество?

– Пока трудно сказать, ведь ты продержался дольше нас с Толиком, это факт. Думаю, что в ее глазах ты лучше нас.

– А в ваших?

Денис не ответил.

После этого разговора я иначе взглянул на Веру. Каждый ее поступок я теперь рассматривал как возможную подводную мину, ловушку, тест. Каждое слово, каждое действие я старался осмыслить – просто так она что-то говорит и делает или за всем этим кроется тайный смысл, который я должен разгадать? С Верой ни в чем нельзя было быть уверенным, и у меня начала развиваться самая настоящая паранойя.

Мне запомнился один такой случай. Холодным октябрьским утром мы ехали в троллейбусе – я в институт, она по своим делам, о которых мне, как всегда, доложить не соизволили. Все сидячие места были заняты, и мы ехали стоя.

Держась за поручни, я изучал лицо Веры, стоявшей вполоборота ко мне. Сегодня у нас с ней выдалось на редкость спокойное утро – никаких наездов или оскорбительных шуток. Она не уворачивалась от моих поцелуев, не заменяла их быстрым коитусом, не сопротивлялась моим объятиям. Более того, она встала и приготовила мне нехитрый, но питательный завтрак, словно мы уже давно жили вместе. Муж и жена, идиллия. После завтрака мы дошли до остановки, дождались троллейбуса, до отказа набитого людьми, и вот мы едем.

Я внимательно изучал каждую черточку ее лица, освещенного морозным солнцем, лучи которого проникали сквозь окна троллейбуса. Время от времени она ловила мой взгляд на себе и тогда отворачивалась. Но не надолго. Вскоре она снова смотрела на мелькавшие мимо дома, улицы, голые деревья, и снова перехватывала мой взгляд. Наконец, Вера заулыбалась, а через некоторое время уставилась на меня в ответ. Завязалась игра в гляделки, которая неизвестно к чему бы привела, если бы не сидящие неподалеку гопники.

Этим «детям улиц» уже перевалило за двадцать, и они уже не вписывались в категорию безобидной дворовой шпаны. Один выделялся своими золотыми зубами, руки второго украшала уродливая синева – татуировка в виде перчаток – которая покрывала большую часть кожи, захватывая и сбитые костяшки. Они занимали сиденье в двух рядах от нас, и уже продолжительное время довольно громко разговаривали между собой. Хотя разговором я затрудняюсь это назвать. Поток мата, жаргона, междометий и хриплого петушиного гогота, который всякий раз действовал на нервы. Лица людей, стоявших возле них, были кислыми. Видно, что им такое соседство оказалось совсем не по душе. Но куда деваться в переполненном троллейбусе?

Признаюсь, мне тоже было неприятно слышать их тупые шутки, ругательства и этот идиотский хохот, но я решил, что вытерплю, как я обычно это делаю. Все-таки, не в Европе живем, а в России – никуда от гопоты не денешься.

– Ну я, короче, девке-то бобы сую и говорю, – рассказывал один другому, – пузырь шампанского и пять гондонов.

– А она чё?

– Прикинь, эта сука еще спрашивает, типа, чё так мало.

– А ты чё?

– А я ей говорю: «Остальное в бошку».

Троллейбус очередной раз заполнился их хохотом. Кое-кто оглянулся и, тихо ворча, отвернулся обратно. Проведя «перчаткой» по коротко стриженым волосам, гопник беззаботно харкнул себе под ноги.

Только теперь рассказчик этой занимательной истории, заметил, что Вера уже некоторое время смотрит на него в упор.

– Те чё-то надо? – нагло бросил он ей.

Я понял – сейчас Вера ляпнет нечто в своем репертуаре, и не ошибся.

– Да вот смотрю я на вас двоих и пытаюсь понять, то ли сегодня в обезьяннике день открытых дверей, то ли в детстве вас слишком часто головой вниз роняли.

Хотя никто из пассажиров не шелохнулся, я почувствовал, что мы стали эпицентром всеобщего внимания. Причем, не в лучшем смысле этого слова. Все ехали по своим делам, и никому не хотелось становиться свидетелем перепалки или, того хуже, драки. А уж тем более, стать невольным ее участником.

– Чё ты, сука, сказала? – спросил первый, сверля нас мутным взглядом.