Андрей Дитцель - Кентавр vs. Сатир Страница 33

Я вышел на улицу за обеденным салатиком, когда мне позвонил Марк: «Ты не мог бы заехать и помочь? Вообще-то меня только что хорошо трахнули, но ещё хочется». — «Говори адрес, у меня как раз перерыв…»

Проходя мимо метро «Шлюмп» я ещё подумал, что час назад мог столкнуться здесь с Тимом. Но в гамбургском профсоюзе всё-таки состоит не меньше ста пятидесяти тысяч человек, вероятность была ничтожной.

Лишь когда Марк провёл меня в спальню с зеркальными стенами и большой гипсовой отливкой чего-то наподобие атавистических останков дождя, я получил подтверждение, что предчувствие не обмануло. Запах Тима ещё витал в комнате. Всё это было глупо, но очень возбуждало. Я выполнил (и перевыполнил) намеченную программу и вернулся в офис.

Забегая далеко вперед, я должен сказать, что Марк стал для меня в каком-то смысле образцом любовника. Я не знаю ни одного другого столь интеллигентного и столь жадного до хуев мужчины. Хотя Марк, конечно, подвижник, но далеко не святой. Образцовый, но не идеальный. Во-первых, ничего не помнит, если напьется. Во-вторых, у него несколько односторонние предпочтения, что касается разделения сексуальных ролей; долгосрочно это наскучивает. В-третьих, он уехал жить в Грецию и видимся мы редко.

Но всегда, когда я приезжаю в Афины или Марк оказывается на родине, мы встречаемся поебаться. Или я собираю друзей — и мы ебём его по кругу. Марк излучает такую непосредственность и такую детскую радость, что все участники потом долго испытывают подъём духа.

Без шантажиста не обошлось, но он оказался каким-то инфантильным. Он знал или отыскал меня в социальной сети и — видимо, по подписям к фотографиям («мой менеджер», написал Тим; «мой сообщник» — сослался я на него) решил, что что мы пара. Пригрозил разместить в Интернете тот ролик и отправить ссылку Тиму: за аморальные поступки надо отвечать! «Сделай одолжение, — отписал я. — Нам будет очень любопытно посмотреть».

Мы и посмотрели отрывок. Тимка возбудился. Но я теперь испытывал к нему только братские чувства. Позже мы ещё вместе трахали Марка, но друг друга больше не трогали. Не знаю, как это объяснить. Я верю в дружеский секс, но верю и в дружбу, которая переросла секс.

Видео из клубного туалета так и болтается где-то в Сети. Но кого сейчас, в пору бурного цветения PornoTube и подобных ресурсов, таким удивишь?

Следующей ночью Тим снова куда-то исчезал. Возможно, в стеклянный дом. Ко мне под одеяло неожиданно перебрался Оловянный. Мы тихонько подрочили и пососали друг другу. Но он попросил об этом никому не рассказывать. И пуще всего — своему спутнику Жене. Лишь сейчас, по истечении срока давности, наверное, можно.

Накануне переезда на рыбный рынок все гости, как назло, разъехались. Но недостатка в крепких руках я не испытывал. После того как я в нужное время и нужном месте разместил объявление, для которого сфотографировался на фоне строительной стремянки, прикрывая срам табличкой с текстом «Андреас переезжает. Нужны помощники», мне удалось сколотить крепкую команду друзей, знакомых, малознакомых и совсем незнакомых людей. Даже мой бывший муж Олег приехал из Берлина потаскать коробки (и откуда взялось всё это барахло?).

Переезд на Эльбу был в субботу, утром в воскресенье мы с участниками спустились к Фишмаркту и впервые купили на завтрак копчёной рыбы.

С тех пор, если я нахожусь в Гамбурге, каждое воскресенье начинается с рыбного рынка. Я покупаю всегда у одного и того же продавца. Он собирает для меня пакет с кусочками семги, морского окуня, макрели, угря и сезонных продуктов — икры, мяса акулы, шпротов, например. Я всегда плачу пять евро, благодарю и убегаю, чтобы ещё успеть купить до закрытия (с 9:30 торговать больше нельзя, добропорядочные горожане спешат на церковную службу) хлеба и овощей. Продавец — турок или курд, мужчина неопределенного возраста с толстыми губами, у него на подбородке часто висит какая-нибудь рыбная пленка или косточка, потому что он то и дело отправляет себе в рот маленький кусочек с лотка.

Так в моей жизни появился твёрдый фундамент. Нечто стабильное. Сначала продавец просто узнавал меня и приветливо кивал головой, стряхивая при этом косточку с подбородка. Потом он стал выделять меня из толпы покупателей, туристов и зевак, подзывая сразу к себе, к неудовольствию очереди: «Он уже стоял здесь». С какого-то момента он стал называть меня mein Prinz, своим принцем. Возможно, даже полагает всерьёз, что я не какаю.

Настоящие истории и сюжеты — только такие, в которых в той или иной форме присутствуют рыбы. (Хотя бы по гороскопу.) Я думаю об этом, обозревая свои подвиги, глупые и не очень, опасные и не очень.

Большинство рассказов в моём секторе чтения построены примерно одинаково: речь идет о встрече с экзотическим существом или сексуальным партнером, сближении или укрощении, охоте или ебле (мастер этого жанра — Малатов). В экзегезе обобщается новый опыт героя и превозносится его половая потенция. Я уже обращал внимание друзей-писателей и читателей, что для анализа таких текстов следует привлекать «Морфологию волшебной сказки» Проппа. И ещё из одного, латиноамериканского, источника мне, конечно, известно, что историй всего четыре. Но то и дело хочется какого-нибудь нового композиционного приёма.

Можно было бы как-нибудь рассказать об аргентинце № 1, блестящем танцоре танго, который обосновался в нашем городе и открыл собственную школу. У него длинные чёрные волосы и очень большой хуй. Он всегда платит за своих спутников и напропалую флиртует с женщинами. Но эта история представляла бы сомнительную ценность. И обстоятельства охоты/нашего сближения весьма обычны. Правда, говорят, man trifft sich immer zweimal im Leben, каждого человека встречаешь дважды и, возможно, когда-нибудь из этого и возникнет сюжет. Но не сейчас.

Можно было бы рассказать о F. Амзеле, который научил меня гонять на велосипеде в Овельгённе, ночевать на пляже и бегать голым под грозовым ливнем. Амзель — человек без профессии, дома и денег. Он не ест мяса, но зато, в неимоверном количестве — шоколад, яблоки и клубнику. Я всегда казался ему слишком буржуазным. (А для Юргена был недостаточно буржуазным.)

Отдельной повести был бы достоин Эдди, который теперь работает не в Гринделе, а в культовом кафе «Урлауб». Я всё ещё могу рассчитывать у него на чашку кофе «Бейлис». Но это повествование тоже было бы линейным. Когда Эдди ещё рисовал — и успешно продавал — картины с коста-риканскими закатами и орхидеями, я завидовал его образу жизни. Раз в месяц он малевал полотно и на вырученные деньги вполне мог двенадцать часов в сутки кататься по городу и окрестностям на роликах, зависать в кофейнях и клубах, не пропускать ни одного фильма в кинотеатре. Оставшиеся двенадцать часов он спал в маленькой квартире на Ландунгсбрюкен.

Персонажей сочных и харизматических хватает — чего, например, стоит один студент медицинского факультета, заявивший после первого секса, что неизлечимо болен, слепнет, глохнет и уже записан милосердными родителями на эвтаназию в Голландии, а поэтому я должен провести оставшиеся дни с ним. На протяжении следующего года он присылал мне фотографии, рентгены и флюорограммы (якобы) своей раковой опухоли; прошло уже два года, но студент лишь расцветает и тусуется в самых модных заведениях. Персонажей достаточно — не хватает интриг и сюжетных ходов. А я не специализируюсь на экстенсивном творчестве.

Собственно, это и не творчество, а поиск закономерностей. Исследователь из меня фиговый, но я вслед за мудрым (и занудным) Леонардом Коэном скажу, что учился всему у любви.

Хорошо всё, что сделано с радостью, будь это трижды физиологично. Лишь то, что сделано со страхом, — некрасиво или, по-старому, грех.

Заберите у меня лэптоп, иначе этот поток сентенций не остановить.

Любимчик Пашка

Столько в столице девиц и такие в столице девицы,Что уж не целый ли мир в Риме сошёлся одном?

Иногда славистами становятся от большой любви к русской литературе, но я уверен, что большинство европейских и американских исследователей движимы лишь неким сексуальным фетишизмом. Мужская (и, поверим в её существование, женская) мастурбация на показах фильмов Эйзенштейна, коллекционирование матрешек и подносов с высокохудожественной росписью, наличие в жизни одной главной мечты — проехать когда-нибудь по всей Транссибирской железной дороге — вот лишь некоторые черты к портрету большого и неизученного явления.

Славистика в качестве разновидности сексуального поведения выражается в предпочтении полового партнера славянской национальности. Вот и у Маттиаса Мюллера пульс учащается при звуках русского акцента в речи собеседника. Особенно если это симпатичный юноша. Маттиас впервые приехал в Россию студентом, учил язык в середине девяностых. Говорит, это была у него эпоха непроходящей эрекции. Позже, когда он сам привозил в Москву и Петербург молодежные группы, было тоже прекрасно, но люди уже стали сильно шугаться. Да, именно так — «шугаться» — произносит он на русском почти без акцента.